Добрый Волшебник

          Девочка с детства любила сказки, в которых добрый Волшебник всегда всем помогал. Она уже ходила в седьмой класс, но до сих пор верила в него. Наверное, потому что мир вокруг неё был серым и будничным, а временами и очень жестоким. Взрослые говорили, что их посёлок застрял в девяностых и никак оттуда не выберется.

- Лена, я ушла на работу. Подогрей себе макароны с сосиской и не опаздывай в школу.
- Хорошо.

          Хорошо-то хорошо да ничего хорошего… В школу идти совсем не хотелось. Сегодня последним уроком была ненавистная физкультура. И хотя Лена была освобождена от неё, но Елизавета Львовна, увидев справку из поликлиники,  строго-настрого приказала ей быть в спортзале и смотреть хотя бы, как другие занимаются, а не «шляться в это время где не попадя!»
Лена смиренно пришла и села на длинную тяжёлую лавку вдоль потрескавшейся стены спортзала, с видом приговорённого к смерти стала наблюдать за тем, как её одноклассники делают разминку.

- Раз, два, три, четыре! – громко и чётко, как армейский сержант из американского фильма, отдавала команды Елизавета Львовна. Упражнения несколько минут сменяли друг друга, потом ребята и девчонки гуськом побежали вокруг волейбольной площадки, границы которой с трудом просматривались из-за стёршейся во многих местах синей краски. Вообще, спортзал имел непрезентабельный вид. И уже довольно давно. Канаты грязными понурыми истрепавшимися толстыми верёвками качались в углу, свисая с железных ржавых крюков, торчащих из потолка. В другом углу бесформенной кучей валялись продавленные маты. А посредине зияла дырами, натянутая между двух кривых столбов, волейбольная сетка.

- Убери свои копыта, разложилась, как на базаре… – послышалось негромкое, но внятное шипение, как будто заносчивая гусыня попыталась укусить за щиколотку, как в детстве.
    
          Лена отвлеклась от созерцания убожества их школьного спортзала и виновато втянула голову в плечи. Она уже давно не обижалась на дурацкие, хоть и неприятные реплики одноклассников. Из-за полноты и хромоты в школе её дразнили «гусеницей» и постоянно пинали. И в прямом, и в переносном смысле. Старшая сестра, когда училась здесь, заступалась за неё и периодически дубасила самых ретивых обидчиков. Но она уже второй год училась в райцентре и приезжала только на выходные, да и то не всегда.
          Как только прозвенел звонок, Лена спешно поковыляла по направлению к выходу, и лишь на улице вздохнула полной грудью. Вокруг неё весело носились, похожие на обрывки сказочных прозрачных ковров-самолётов, кусочки паутины, которые сверкали, попадая в лучи октябрьского солнца. Вдогонку им летали и кружились в беззаботном танце сотни, да что там сотни – тысячи жёлто-красных листьев, оторванных от родных деревьев, но ещё не осознавших горечи расставания и устроивших прощальный балаганчик на серых улицах посёлка.
          Лене вдруг захотелось точно так же, как эти листья, стать невесомой и, крутнувшись на месте, взвиться вверх, поддаваясь силе упругих волн ветра, подниматься всё выше и выше – над улицей, над деревьями, над посёлком, и уже потом, увидев с космической высоты голубой шарик Земли, взмахнуть прощально шершавым сухим пожелтевшим боком и…

- Чего размечталась, «Гусеница» – ползи домой, а то пёс твой сдох уже от тоски, тебя дожидаясь…

          Громкий, как автоматная очередь, смех эхом прокатился мимо и скрылся за поворотом. Лена привычно втянула голову в плечи и пошла дальше.

***

          Черныш, как всегда, очень рьяно выражал свою радость по поводу возвращения хозяйки: крутил хвостом-бубликом; прыгал вокруг неё и умудрялся в прыжках успеть смачно лизнуть её по щеке, как бы она не уворачивалась, смеясь и хлопая в ладоши; пытался ставить свои лапы ей на грудь, но она смахивала их и грозила маленьким пальчиком:

- Фу, Черныш, фу…заслюнявил уже всю с ног до головы.

          На звуки их громкой возни не спеша, переваливаясь с ноги на ногу, из кухни выплыла бабушка в застиранном переднике, держа в руке половник, который был когда-то новым и блестящим, а сейчас был просто похож на старую большую уставшую ложку с загнутой ручкой.

- Привет, пигалица! Как дела в школе?

          Лена скривила на своём детском личике гримасу отвращения, переходящую в весёлую рожицу, давая понять, что ничего страшного и смертельного не случилось, а всё остальное можно пережить.

- Ты утром что кушала? Макарошки? Вот и ладненько, значит, я правильно сделала, что картошечку пожарила. Мой руки, и садись за стол – будем обедать.
- Я не проголодаааалась ещё, бабуууулечка… – начала тянуть свою обычную заученную фразу Лена, но увидев, как глаза бабушки из голубых потихоньку начинают превращаться в серые со стальным оттенком, поняла, что спорить бесполезно. Бабушку иногда можно было разжалобить или уговорить, но не в такие моменты – это и ежу понятно. «А почему именно ежу понятно? Не кошке и не собаке, а именно ежу?» – думала Лена, переодеваясь в своей комнате из школьного в домашнее.
          Эта комната стала её только после того, как на учёбу уехала старшая сестра. Раньше она была общей. Вот рядом висят географическая карта Евразии на двух страницах (это младшей, которая молча и самозабвенно мечтала, когда вырастет, найти клад и много путешествовать) и плакат группы «Ранетки» (это старшей, которая в детстве мечтала играть не как все на гитаре, а на барабанах почему-то). Вот рядом висят две книжные полки, вроде разные, на первый взгляд, а если присмотреться, то можно было найти еле уловимое сходство, как и у их хозяек. У них, вообще, с сестрой было много общего, кроме отцовской фамилии. Например, общие секретики. Или одежда, которую Лена донашивала за Ритой. И это было не обидно, а, наоборот, делало их ещё ближе. А что насчёт этого говорят и думают её одноклассники – ей наплевать… Или общий шкаф, который бабушка называла странным словом «шифоньер», от которого пахло молью и нафталином, хоть нос зажимай. В смысле, от слова, а не от шкафа. Или книжки, которые сначала читала Рита, а следом за ней и Лена. И так во всём. Как ниточка за иголочкой, как шерочка с машерочкой. Это уже мамино выражение. Лена не знала, что оно означает, спросила как-то у сестры, но та отмахнулась, мол, не забивай голову.

- Тебя ещё долго ждать, внуча? Картошечка стынет…
- Иду, бабуля!

***

          После обеда, полистав женские журналы, явно оставшиеся ещё, наверное, из маминой молодости, судя по одежде и по причёскам моделей, и по-быстрому сделав уроки, Лена схватила велосипед, крикнула Чернышу: «Догоняй!» и скрылась за входной дверью. Она любила ездить на велосипеде. А её преданный друг очень любил гоняться вместе с ней наперегонки по сонным улицам тихого посёлка, заливаясь счастливым лаем и пугая местных котов.
          Стояло «бабье лето». Последние деньки перед затяжной и тоскливой порой, которая из осени плавно перетекала в зиму, а потом ещё занимала добрую половину весны. Солнце приветливо улыбалось, выглядывая из-за редких туч, и спешило отдать остатки тепла, накопившегося за лето. Ветер старательно подпихивал велосипед, и от этого Лене казалось, что скорость какая-то запредельная, как в гонках «Формулы-1». Она чувствовала себя сидящей в стремительной серебристой машине-стреле, которая мчится к победному финишу, обгоняя всех и вся на своём пути. Лена победно вскинула руки и тут же почувствовала, что действительно летит – хоть низко и недолго, до резкого толчка и боли в плече, но ощущение полёта было прекрасным и она ещё долго лежала, не вставая, боясь спугнуть и забыть этот короткий миг настоящего счастья.

- Черныш, отстань… Со мной всё в порядке…

          Глупая счастливая улыбка не сходила с её лица ещё несколько минут и бедный пёс не мог понять, что делать – стоял в сторонке и ждал, пока Лена отряхнётся, снова сядет на велосипед и они помчатся дальше, но… Девочка с грустью смотрела на поломанный велосипед и понимала, что починить его будет некому: отца давно нет в живых – она его и не помнит толком, мать сказала, что «сгорел от водки», а когда приедет сестра, наверняка, уже будут лить непрерывные дожди и кататься не разрешат. Но самое главное, Лена представила, как мать будет ругаться, увидев вечером то, что осталось от велосипеда. И она, привычно втянув голову в плечи, поплелась домой.

***

          Подходя к их обшарпанной пятиэтажке, Лена увидела в окне бабушку, которая неуклюже и как-то странно махала руками, зазывая её в квартиру. «Может, с мамой что случилось?» – подумала, холодея внутри, Лена.
В коридоре было темно, потому что сто лет никто не менял сгоревшие лампочки, и воняло котами. Девочка с трудом доволокла остатки велосипеда до двери и, открыв её, в ужасе уронила их себе на ноги.
          Лицо матери, стоявшей напротив, было землисто серым, а вместо глаз зияли чёрные дырки. Девочка опустила от страха глаза и пролепетала:

- Мамочка, я не специально велосипед поломала, я попрошу кого-нибудь и его, обязательно, починят…
- Как? Ты? Могла?

          Лена в недоумении посмотрела на мать. Это же просто велосипед. Причём, старый.

- Зачем ты это сделала?!?

          Голос матери казался уже не таким страшным. В нём была слышна нечеловеческая усталость от жизни, но не было никакой физической угрозы.

- Мамочка, не надо так переживать из-за велосипеда…
- Уйди! Глаза бы мои тебя не видели!!!

          Голос матери стал как глаза – чёрным, страшным и неживым.

- При чём здесь велосипед, дура малахольная? Ты зачем письмо президенту написала? Совсем ума нет?

          Это уже бабушка.
          До Лены начал доходить смысл происходящего.

- Я думала, он нам поможет... Он же добрый и должен всем помогать… как настоящий Волшебник…
- Дурья твоя башка! Он и помог!!! Мать с работы турнули!!! Мы на что теперь жить-то будем? На одну мою пенсию?
- Я думала – он хороший, он за справедливость… А разве это справедливо, что мама так много работает и так мало получает?
- О справедливости она рассуждает, гляди-ка! И в кого только такая глупая уродилась? В папаньку-пьяницу, небось? Этот, как напивался, тоже, всё  о справедливости талдычил, придурок!
- Но я же в письме всю правду написала о нас…
- Кому твоя правда нужна? Они над ней посмеялись и подтёрлись, позже… А нам теперь, по твоей милости, хоть ложись и помирай теперь…

          Лена не помнила, как очутилась на крыше. Ей послышался какой-то гул, и она побежала наверх. «Он всё-таки прилетел!!! Волшебник!!! На голубом вертолёте!!! Потому что и в сказке и в жизни всё должно заканчиваться хорошо!!! По-другому не может быть!!! По-другому – это нечестно и несправедливо!!!»

***

- Уберите кто-нибудь Черныша!!! Зачем он её облизывает? – нечеловеческим голосом орала мать, отгоняя собаку от тела девочки, мёртвой серой куклой валявшегося на кроваво-жёлтом ковре из листьев, которые продолжали падать сверху, будто пытаясь укрыть её от наступавшего холода.