Журнал 1. Сборник 5. Прои Авторов во Внеконкурсной

Журнал №1. «Семейные истории Авторов Сайта «Проза.ру»
Сборник 5. Произведения Авторов, принявших участие во «Внеконкурсной номинации» (по алфавиту «А-И»)  (23 «прои»)

СОДЕРЖАНИЕ

№ позиции/Автор/Произведение

1. Александр Алексеенко 2  «Последняя улыбка»
2. Максим Алешинский «Вспоминая лето 2017 г.»
3. Александр Андриевский  «Отец»
4. Анни Аниклев   «Русская бабушка»
5. Ян Архипов «Агнея»
6. Бабушка 2  «Бабушка Анна»
7. Геннадий Багдасаров   «Похищение невесты»
8. Тамара Белова   «Сказание о маме»
9. Михаил Бортников  «Памяти старшего брата»
10. Валентина Бутылина «Моя дорогая мамочка»
11. Варакушка 5 «Треугольники»
12. Валентина Васильева 4   «Родословная»
13. Владимир Виноградов 3 «Юбилей мамы»
14. Елена Гвозденко «Бабушка»
15. Ольга Горбач  «Козленок»
16. Карин Гур  «Я видела Бога»
17. Нина Джос «История старинной брошки»
18. Иветта Дубович Ветка Кофе  «Окрошка»
19. Дубровская Надежда «Волшебная встреча»
20. Валерий Захаров 39  «Испытание»
21. Йозеф Зюс  «А я ее слышу»
22. Светлана Иргалиева  «Я приехала!»
23. Роза Исеева  «Далёкий туман детства»

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

№ позиции/Автор/Ссылка/Награды/Произведение

1. Александр Алексеенко 2  http://www.proza.ru/2018/10/18/694
Специальный Приз №7 «За 100-ю заявку в сумме основной и внеконкурсной номинации»

«Последняя улыбка»

    Отец уже почти не вставал. Утром, выполнив все необходимые процедуры, а потом медленно и без особого аппетита позавтракав, он снова отправлялся в спальню и с моей помощью устраивался на кровати. Когда процесс укладывания заканчивался, и удобство размещения принималось отцом, то он со вздохом сообщал:

    - Ну, полежу немного. Ты зайди через полчасика, уберешь из-под ног подложенные одеяла, - и отпускал меня от себя.

    Заглянув через непродолжительное время к нему в комнату, я обнаруживал отца, как правило, спящим. Может, и не всегда он спал, но глаза у него были покойно закрыты, а о чем он тогда в эти минуты отрешения думал – я уже никогда не узнаю…

    Но однажды заглянув к нему после привычных манипуляций, я обнаружил папу не спящим, а глядящим в окно и улыбающимся. Улыбка в последние дни  редко посещала его лицо, а тут смотри – так светло улыбается!..
    Я распахнул дверь и такой же с улыбкой зашел к отцу в комнату.

    - Как дела? Смотрю, вы улыбаетесь. Что-то вспомнилось?

    Отец с тем же веселым выражением лица проговорил:

    - А ты присаживайся, я расскажу. Вспомнилось из детских лет. Это когда наши, в сорок третьем, вернулись и освободили село из-под немцев. Хотя мы немцев у себя почти и не видели, а просто на них работали. Раньше был колхоз, и мы все там трудились, потом пришли немцы, но колхоз не разогнали. Назвали его как-то по-другому, поставили начальника из сельских, а сами приезжали только иногда, чтобы поощрить или поругать. Даже иногда премии в виде пиджака или чего-то в натуральном виде давали. За «усердие». Но я не это вспомнил.

     Осень стояла теплая, работы было много. Но чувствовалось, что скоро немцы уйдут. Немец-надсмотрщик, который приезжал к нам на бричке, в селе давно уже не показывался. Погромыхивало вокруг. Значит, пушки бьют где-то, и не так, чтобы очень далеко.

     Работали мы на колхозном огороде. Бригада в основном была из женщин, да несколько пацанов моих лет. Время подходило к обеду. Понятно, что никто домой идти не собирался, а с собой каждый что-то имел для перекуса. Ну, там, кусок сала с хлебом, или молоко. А кто просто воду в бутылке да горбушку.  В общем, мы работу оставили, готовились к обеду, как вдруг увидели, что по дороге идут трое военных. И сразу в глаза бросилось – не немцы!.. Идут вразвалочку, как все славяне, и также выглядят: одеты неважно, оборваны даже немного, чумазые, в руках автоматы. Понятно – это разведчики, из наших!

      Но народ сельский из скромности чувств никаких не проявляет, а молча смотрит на подошедших. Солдаты подошли поближе, глянули на собравшихся и поздоровались. Народ ответил, но не дружно, даже как-то настороженно. Застеснялись что ли?..  А ведь у многих в это время кто-то из родных был в Красной Армии, хотя это при немцах афишировать было не принято. Но все равно – смущаются селяне.

    Один из бойцов бросил взгляд на разложенную нехитрую снедь, и все поняли: кто бы они ни были, а людей первым делом надо накормить!
    Пригласили, уселись и понемногу разговорились. Тут самая бойкая из женщин задала тот самый вопрос, который у всех крутился в голове, но никто не решался первым его озвучить.

     - А ваши далеко?

     Народ замер. Ну, сказанула, «ваши»…

     А один из разведчиков, судя по всему самый главный у них, не спеша, проглотив очередной кусок хлеба с луком и салом, эдак хитренько взглянул на самую смелую:

     - А ваши далеко убежали?

     И народ с облегчением грохнул смехом. Селяночка, красная как буряк, смеялась тоже: как же всем стало хорошо и просто!..

     Отец закончил рассказ и, все также улыбаясь, повернулся на другой бок. Я порадовался за него, что он чем-то развлекся, и потихоньку вышел.
     Хороший сегодня день получился у нас!.. Жаль, что не пришлось мне что-то еще от отца услышать. Понимаю свою вину, но ничего не поправишь.

      Через месяц отца не стало.

2. Максим Алешинский http://www.proza.ru/2017/08/22/1273

«Вспоминая лето 2017 г.»
 
Когда мы приехали в Вену, стояла жуткая жара. За нами приехала отдельная машина. Мне пришлось сесть спереди. Всю дорогу меня жарило солнце так, что я приехал уже весь потный.

 Мы устроились в уютном номере отеля. Сначала дед был суетлив, и его охватывали антиномии. Оказалось, что в номере плохо ловит интернет - очень медленно. Сидел сначала в ванной (там ловило лучше всего). Апропо, позже я перестал там сидеть и стал спускаться на первый этаж, где ловило хорошо.

Каждый наш ужин выглядел как Лукуллов пир. Даша сначала мало ела, но позже решила устроить себе карт-бланш в плане еды. И при виде сладкого, она испытывала чувство экзальтации.

Дед дал нам список слов, которые мы должны были использовать каждый день при составлении рассказа. Сначала я писал рассказы в лапидарном стиле, но позже увеличил размер страниц. Даша же писала кучу грустных рассказов. И дед, и тетя Лариса испытывали чувство эмпатии.

Мы не смогли сходить на перфоманс в театр, так как дед перепутал дату . Он сказал что он «не капитан а старый баран».

Еще он говорил, что каждый день рефлексирует и то, что я небрежно отношусь к своим обязанностям, например, манкирую в части чтения книги.

Надолго останется в памяти то, как мы с дедом играли в водное поло. Моя команда (в моём лице) называлась «Длинные руки», а его команда (в его лице) – «Опытные старики». Когда я пропускал гол,  я испытывал ажитацию и фрустрацию. Но мне казалось, что, когда гол забивал я,  дед был в полной эйфории.

Вот так быстро, весело и задорно пролетел наш отдых в Хевизе. Надеюсь не в последний раз.

3. Александр Андриевский   http://proza.ru/2015/08/24/1494

«Отец»

***

Время продолжает  неумолимый свой ход . Давно ли на планете Земля, в прошлом веке,  в мае тысяча девятьсот семьдесят пятого года, в Советском Союзе, и в других  странах Мира, отмечали тридцатилетие Великой Победы над фашистской Германией, Японией и их союзниками.

Через месяц, после юбилейных праздников, посвящённых этому событию, ушёл из  жизни мой отец- участник Великой Отечественной войны. 
 
Родился он в 1908 -ом году. Этот год был незабываемым для народов Мира уже за одно то, что в сибирской тайге упал метеорит, названный  "Тунгусским".
 
Не знаю, связано ли каким-либо образом это событие с судьбой моего отца? Ему пришлось воевать  до окончания Второй Мировой войны. В июне 1941 -ого года  ему  было тридцать три года, когда фашистская Германия напала на Советский Союз.
 
Из разговоров матери  с людьми, приходившими к нам в гости, я знал хорошо о том, что ему пришлось отдать армии десять лет  жизни. Таким образом, жизнь великой  страны, сказалась в его судьбе. 

Осознанно человек начинает понимать себя и окружающий его мир, с двухлетнего возраста. В этом утверждении учёных и психологов - есть истина. Мои самые яркие и осознанные воспоминания, что  сохранила  память,- подтверждают эти высказывания.

Она сохранила в себе воспоминания, связанные с жизнью нашей семьи в двух небольших  посёлках. Мать называла их  лесоучастками, называла  так за то, что рядом с ними находились лесные деляны. 
 
Нет давно тех посёлков, о которых я сказал. Однажды,  с младшим братом, на его Жигулях, проезжали мимо одного из них. В нём, по словам матери, я  родился. Моё сердце обливалось кровью, когда  смотрел на обгоревшие столбики, что остались от заборов. На них сидели несколько жирных ворон. При нашем приближении к ним, они нехотя взлетели, и, недовольные тем, что их покой был нарушен, начали громко каркать.   

- Вот здесь мы когда-то жили,- сказал брат, глядя  на пепелище, и рукой указал мне на распадок, что находился между невысокими сопками, поросшими лесом.
 
Увиденная картина места, в котором  когда-то жил в детстве, болью отозвалась в моей душе. - Поехали отсюда! -сказал я ему, и, не оглядываясь, пошёл к автомобилю.   

***

Во второй половине пятидесятых годов,  наша семья переехала из посёлка Аршан в  посёлок Глинка. В этом небольшом сибирском посёлке, мы прожили без малого двадцать лет.   

Долго, мои родители не могли забыть о том, как жили в Бударе и в Аршане. Часто, мать  вспоминала  Аршан. Аршан - слово бурятского происхождения. В переводе на русский язык означает- целебная вода. В Читинской области, в Бурятии, и в Иркутской области, много источников целебной воды. В Бурятии, например, есть курорт, названный из-за целебной воды  "Аршан". 

В лесном посёлке Аршан, из которого выехала в посёлок Глинка наша семья, почти у всех его жителей, были свои, небольшие бани. Рассказывая, о нём  и небольшой горной речке, с одноимённым названием, мать говорила,  что волосы на голове,  после посещения бани, всегда рассыпались, а чай и пища, приготовленные на  аршанской воде, всегда были вкусными.
 
Чаще, она говорила о втором посёлке. Этот посёлок назывался Будара. В нём  жили несколько семей рабочих  лестранхоза. В этом посёлке жила её младшая сестра с мужем и тремя малолетними  дочерьми. 
 
Так получилось, что в Бударе, родители на время оставили корову. Она паслась  на пастбище, вместе с коровой и телятами наших родственников. Естественно,  что сестра  матери, жившая в той деревне,  загоняла её в стайку, в которой они держали своих коров и телят.

Память моя подсказывает мне, что летом следующего  года, отец поехал в эту деревню, чтобы перегнать из неё  корову с телёнком в Глинку.

Прикипела своей коровьей душой  Зорька к старому месту  жительства. На следующий день её проводили в деревенское стадо. Увы! Жестоким было разочарование моих  родителей, когда они узнали от  деревенского пастуха о том, что она смогла усыпить его бдительность, и незаметно убежать в Будару.
 
Зорьку перегнали  в  Глинку.  И снова она  убежала. Её  новый побег огорчил  родителей. На семейном совете, Зорьку решили   продать, а взамен неё купить тёлку-трёхлетку.
   
Они купили породистую тёлку. Так её прежние хозяева  говорили о ней моим родителям. А ещё они говорили, что их породистая тёлка будет заливать молоком нашу семью. Но этого не произошло. Люди, разбиравшиеся в породах коров, объяснили им, что тёлка-трёхлетка, купленная ими, была мясной, а не молочной породы.
 
Мать, после её дойки, приходила расстроенной, и говорила о том, что лучше купить хорошую козу, чем держать такую корову.
 
Скоро, родители и в самом деле купили козу. Как бы это странным не казалось, но она  давала столько же молока, что и корова. Её мы назвали Лялька. Коза наша была большой умницей и проказницей, как представители её племени.

Если, мы её не загоняли в  стайку, то она умудрялась залезть даже на крышу дома. Родители часто думали и гадали, глядя, на неё, как она залазит туда.
 
Через года два, после того, как они её купили , отец, в один из весенних дней, привёл во двор дома,  на верёвке, молодую тёлку, которая должна была отелиться. Он сказал  матери  о том, что скоро она отелится, и будет давать много молока. Его слова  оправдались. Зорька, так назвали мы новую корову, оправдала  ожидания наших родителей. Мать, за удой надаивала с неё эмалированное десятилитровое ведро молока. "У коровы молоко на языке"- говорила она. Наверно, из-за этого, я и два  моих младших брата, с любовью ухаживали за нашей кормилицей Зорькой.
      
Очень долго, символом доброты для нас, ребятишек, была корова  Зорька, которая не жалела  своего молока. Любил я частенько выйти во двор с куском хлеба, подойти к стайке, чтобы покормить её. Я смотрел в её большие глаза, гладил ей шею и бока, а она шумно дышала. Мне, в такие мгновения жизни, было жаль всех животных за то,  что их  убивают на мясо. Может быть, из-за того, что  ухаживал за ними, я никогда  не бил их прутиками или палками. Мне было достаточно сказать им несколько слов, чтобы они были послушными. 

***

Наша семья, состоявшая из семи человек, в  тысяча девятьсот пятьдесят шестом году,  переехала в небольшой лесной посёлок Глинка из Аршана. Я уже говорил об этом небольшом посёлке. В Аршане наша семья прожила два года.
 
 Руководство лестранхоза выделило в Глинке нашим родителям квартиру, в одном из домов, что находился возле залива реки Хилок. Три длинных белых дома, стоящие на его берегу, жители называли белыми бараками. До переезда  рабочих в эти дома, в них жили семьи офицеров воинской части, которая находилась в посёлке.
 
Белыми бараками их называли за то, что они были побелены известью. В каждом из них было три подъезда. Жители называли их по-деревенски просто  коридорами. В них находились три  квартиры. По скромным подсчётам получалось: в бараке жило девять семей. 
 
 Кухня и комната, в этих квартирах занимали, площадь двенадцать квадратных метров. Большая русская печь в квартире хорошо отапливала её во все времена года.
 
Посредине кухни, на полу, под небольшими дверками с колечком, находилось неглубокое подполье
 для хранения картофеля и разных солений. Мясные продукты хранили в сарае, находившимся, рядом с домом. В нём был небольшой ледник.
   
Нужно сказать, что о случаях воровства продуктов или вещей в те годы, я не слышал. Люди старались жить тогда по совести. В нашей деревне об этом  не говорили.
   
Возле бараков находились огороды жителей. Они были небольшими: соток шесть - на семью. Впрочем, жильцы сажали в них только  мелочь:  лук, огурцы, помидоры, салаты, цветы. Картошку сажали на полях, которые выделял для её посадки колхоз, находившийся в посёлке.

Садить весной картошку на полях, и копать её осенью,- ребятишкам очень нравилось.

Лестранхоз выделял  рабочим машины для перевозки людей и картошки: на поля и домой. Как же было здорово им сидеть в кузове машины, на лавочках, и сверху смотреть на знакомый мир, который вдруг менялся на  глазах,  неожиданным  образом.

В конце пятидесятых годов двадцатого века, в лестранхозе были американские автомобили
Студебеккеры. Эти машины поставляла в Советский Союз по ленд-лизу Америка. После окончания Великой Отечественной войны, они долго работали на предприятиях страны.
 
Студебеккеры были надёжными автомобилями. У них было три моста. Два из них, были ведущими. Вот из-за этого, они обладали высокой проходимостью. Шофера  ценили их.

В детстве, этот автомобиль казался мне  большим из-за его боковых деревянных бортов. В  кузов залазили после того, как открывали его задний борт. Он был ниже по  высоте, чем боковые борта.   

На  боковые борта надевали деревянные лавочки. Сидя на лавочке,  можно было любоваться видами природы.

Красивы сопки весной! Они полыхали алым цветом, от цветущего на них багульника. Воздух был напоен его  запахом, и запахом, цветущей черёмухи. Небо над полем и сопками - было голубым. В нём, как в голубой реке,  словно льдины, плыли белые облака. В это время, голоса кукушек    раздавались со всех сторон: с невысоких сопок, с берегов Хилка.

Красиво на полях было и осенью, когда жители посёлка начинали копать картошку. В первую очередь на  участках разжигали костры и готовили её: кидали в золу, или клали на землю, после этого, картошку накрывали ведром, и двигали его в разгоревшийся костёр.
 
Запах  картошки разносился по всему полю. Он был таким вкусным, что хотелось поесть её.

Чай и обед были очень вкусными. Чай имел запах дыма и костра.

Интересной была картина на картофельном поле, когда  соседи обедали: везде горели или дымились костры, беззаботные ребятишки бегали по нему, и громко кричали.

***

Дома, называемые в посёлке белыми бараками, находились возле залива реки. Дом, или барак, в котором тогда жила наша семья, был крайним. Рядом с ним был залив. Соседство с водной стихией, доставляло жителям одни неприятности. Хилок, в конце пятидесятых годов прошлого века, был полноводным. В то время, люди бережно относились к природе. Если случались в лесах пожары, то на борьбу с огнём выезжали, как правило - все взрослые люди нашего посёлка. 

Скажу немного о том, что помню о наводнениях, то есть о случаях затопления земли возле домов. Хилок часто выходил из своих берегов: во время ледохода на нём, или после проливных дождей.

Помню, в такие опасные дни, когда он мог выйти из берегов, взрослые парни, и мужчины,  ходили к заливу реки, втыкали рядом с водой колышки. Они часто ходили смотреть за ними; доставали их из воды, если река  прибывала; обсуждали, что делать жильцам: подождать того времени, когда вода отступит от берегов, или всем дружно  выезжать из квартир.

Однажды, коварная река застала жителей всех трёх бараков врасплох. Наши соседи ходили на берег залива, ставили возле воды колышки. Вода в реке прибывала не очень быстрыми темпами. Все надеялись на то, что она отступит. С надеждой на хорошее в тот вечер, люди легли спать.
   
Река дождалась своего часа. Во втором часу ночи, вода появилась возле домов. Скоро,  возле них, забегали люди, и послышались крики:- Караул! Люди! Хилок вышел из берегов! Спасайтесь!

Мне в тот год исполнилось два года, Михаилу, младшему брату - чуть больше года.  Поэтому, наша мать, посадила нас с ним на какую-то тумбочку, и наказала сидеть на ней спокойно, чтобы не упасть с неё. В коридоре шумела,  бегущая, по полу  вода.

 На деревянных лодках, возле домов, плавали мужики, и перевозили на них жильцов трёх бараков, к соседней улице. Кто-то кричал : -Караул! Помогите! Тонем!

Я с удивлением смотрел на нашу пожилую соседку; она спасала маленьких поросят. Её сын привёз их
Чикоя, когда ездил туда в гости к родным. Поросята громко визжали, пытаясь вырваться из мешка, в котором были. Её бесстрашие перед водной стихией, успокоило нас с братом. Некоторые взрослые мужики, подплывшие к крыльцу, хотели её загрузить в свою лодку, но она отказалась от их помощи.
 
Я удивлялся тому, что она ничего не боится; с поросятами на руках выскочила соседка из коридора
и побежала по улице : только брызги воды разлетались в стороны из-под её обуви.
 
Скоро, к нашему подъезду подплыла лодка. Нас перевезли  на соседнюю улицу. На ней был отец  с кем-то из соседей. Он и ещё один из  них, в ту ночь, на лодке переплавляли жильцов на сухие места, что
находились, возле соседней улицы.

В ту опасную ночь, нашу семью приютил троюродный брат отца - Дмитрий. Отец, называл его в разговорах с матерью или знакомыми  братаном . Долго, мы, не могли все уснуть после пережитого стресса в ту ночь.
 
Дети спали на полу. Тётя Лена, жена дяди Дмитрия, постелила на нём толстый  матрац, заправила постель чистыми простынями, а сверх их положила подушки и толстые ватные  одеяла.

Под  тёплыми одеялам, мы согрелись, и уснули. Перед кроватью хозяев, на стене,  в деревянной рамочке, висела небольшая картина, вышитая нитками на пяльцах. На ней  была изображена лохматая белая болонка. Длинная белая шерсть закрывала её глаза. Из-за этого, отец, глядя на неё говорил: - Собака какая-то  пахмурая. 

Были наводнения и после этого случая. Наученные, горьким опытом незабываемого наводнения, родители наши заблаговременно, во время  большой воды в Хилке, переезжали к знакомым, жившим далеко от его берегов. 

Я хорошо запомнил последнее наводнение в реке, заставившее нашу семью выехать из  барака. Почти месяц мы жили у знакомых отца, чей дом находился возле самой сопки, за железной дорогой.

В тот год, к нам в гости приехал младший брат матери, с женой и дочерью. Он приехал из  Артёма. Этот
город находится недалеко от Владивостока. Как было тогда принято,  привёз всем подарки: нашим родителям, и, нам - ребятишкам.

Я с завистью смотрел на наручные часы марки " Победа". Дядя Прокопий подарил их моему старшему брату. В шестидесятые годы двадцатого века, наручные часы были только у взрослых людей.
 
Наручные часы, изготовленные на часовых заводах Советского Союза, в те давние годы,  пользовались спросом даже за рубежом. Стоили они  довольно дорого: не каждый  житель нашей деревни мог купить их.

Популярными были мотоциклы: " Иж-49"; "Иж-56". Несколько десятилетий мотоциклы   этих моделей, верой и правдой служили советским людям.
 
В семидесятых годах, прошлого века, после службы в Советской Армии, был я в гостях у родственников,  живших в небольшом забайкальском городе.

Я удивился, увидев, едущего на Иж-49, одного из наших знакомых; с гордостью смотрел на мотоцикл и думал:" В Советском Союзе делали хорошие машины! Чего стоили "Победы"? Делали также хорошие мотоциклы и часы! Почему стали гоняться за импортными шмотками? Они хуже наших товаров,"- думал тогда.   

***

Думаю, что настало время для того, чтобы рассказать о моих детских впечатлениях тех лет, когда наша семья жила в бараке, возле залива реки Хилок.

До железной дороги от нашего дома было примерно метров триста. Погрешность при измерении, будет не более пятидесяти метров в большую, или в меньшую сторону.
 
Чувства тревоги и страха перед миром, в котором жил, долго не оставляли меня. Их можно объяснить тем, что я был маленьким, а потому чувствовал себя иногда незащищённым от его опасностей.

Но тем не менее, мир, окружающий меня со всех сторон,привлекал меня к себе. Всё, что я видел, казалось мне загадочным, большим и пугающим меня. Я чувствовал себя беззащитным перед собаками, лошадьми, и, конечно, перед гусями соседей, которые жили во втором подъзде дома. Их квартира находилась за нашей стенкой.

Тётя Груша, наша соседка была ровесницей матери. Она работала в то время заведующей
 железнодорожного клуба. Дядя Лёва, её муж, работал шофёром на лесовозе, в лестранхозе.
 
В обеденное время, она всегда кормила гусей, пришедших с залива реки. От нашего барака до него было метров тридцать. Так что гуси часто сами приходили домой на обед. Иногда, она подходила к заливу реки и кричала:-Тега! Тега!
 
Услышав её  голос, они плыли к берегу. Первым в строю гусей, шедшим к дому хозяев, был их вожак. Он был очень гордым. Увидев меня на своём пути,  выгибал  длинную  шею, прижимал её к земле, шипел. После этих устрашающих процедур, бежал ко мне, надеясь ущипнуть меня.
 
Вот за эту его агрессивность ко мне, я невзлюбил его, и при случае кидал в него камни. Тётя Груша, однажды, увидела, как я кинул камешек в гусака. Она, конечно, сразу же высказала матери недовольство.

Этот гусак стал причиной её неприязни не только ко мне, но и ко всей нашей семье. В разговоре с мужем, или с соседями, она стала называть всю нашу семью: нищими и голодранцами.

Оснований называть нас так, у неё - не было. Все мои братья и сёстры внешне не отличались от своих сверстников. Мать наша, нужно воздать ей должное, следила за тем, чтобы мы, дети, были не только сытыми, но и хорошо одетыми.

Все выпады  соседки в адрес нашей семьи, были необоснованными, а потому, она говорила о ней:" Собака лает, а ветер носит!"

Никто не знал тогда о том, как хотелось мне стать взрослым парнем; мне хотелось быть уверенным в себе человеком. Но увы! Жизнь неторопливо шла своим чередом. Годы её идут так как ей угодно.
 
Меж тем, мать не отпускала нас с Михаилом гулять за нашим бараком, возле залива Хилка. Частенько, мы с ним гуляли возле него. Мать находила нас возле него, и вела  домой. - Вы теперь будете дома сидеть целую неделю,- говорила она,- нужно было сказать мне о том, куда пошли гулять. Взрослые стали? Отец вам дома ремень  покажет. Будете знать, как без спроса гулять возле речки. Догадались уйти!

Про свои угрозы мать скоро забывала. На следущий день,  отпускала нас гулять на улицу.- Мама,- обращался я к ней,- дай мне литровую банку и хлеб. Мы с Мишкой пойдём на залив, и будем в неё ловить амолек.

Амольками в нашем посёлке называли мальков рыб, что стайками плавали в реке, её заливах, или в  озёрах.

От нашей рыбалки была польза кошке Мурке. Она с большим удовольствием ела  мальков, которых мы с братом приносили домой.

Нам с ним тоже была польза от неё. Мы часто любовались, плавающими в чистой воде мальками рыб и зелёными водорослями, что росли в ней.

Нарыбачившись, ложились на траву, и смотрели в голубое небо. Высоко над нами,  в голубом воздушном океане, плыли белые облака. При движении, они меняли свою форму: напоминали  нам сказочных животных, или птиц. Часто, они  были похожи на головы животных или людей. 

Иногда, мы с братом ходили колоть налимов к старой школе. Старой её называли за то, что для деревенских детей строили новую школу. Её строили за железной дорогой, что делила деревню на две части. Деревянное здание, вернее сруб новой школы, находился возле подошвы невысокой лесистой сопки. 

Из окон старой школы ученики видели: густые заросли ивняка, и берега реки, небольшой залив, вернее - протоку, омывающую остров со стороны школы.

На  дне протоки было много крупных камней и коряг, течение воды в ней было быстрым. Под камнями и корягами, в ней водились налимы и пескари.

Частенько, подростки приходили сюда  рыбачить. Процесс рыбалки был прост. Брали столовую вилку, проволокой или тряпками привязывали её к длинной палке.

Этим  орудием  лова начинали рыбачить . Отваливали в сторону камень или корягу, затем, ткали им, в стоявшего под ними налима, или пескаря. Как правило, рыба не успевала уплыть от рыбаков.

Пойманную, вернее, заколотую вилкой рыбу, я отдавал соседям. Мать наша почему-то не любила готовить блюда из неё.

***

Время шло незаметно. В конце 1957-ого года родился Николай - второй младший брат. Мать, после того, как в семье стало трое сыновей  погодков , не работала на производстве. Отец ей сказал:-Какая может быть работа? Детей нужно растить! Я буду один работать. Расти ребятишек!

Мать согласилась с ним, и вопрос о её работе на предприятии, отпал сам собой. Если быть честным в этом вопросе, то нужно сказать о том, что она работала до рождения старшего сына на молибденовом руднике. Несколько лет работала в шахте. У неё был выработан горный стаж. По достижении  пенсионного возраста, она могла уйти на пенсию.

 Была одна немаловажная деталь в этом вопросе: ей нужно было собрать все необходимые документы.
 Но она не думала о пенсии, да и некогда было: нужно было растить детей.

Отец работал в лестранхозе на валке и трелёвке леса. В послевоенные годы, в нём было мало техники. Тракторов не хватало. Приходилось использовать труд  лошадей.

Руководство лестранхоза часто просило его работать на трелёвке  леса. Он не отказывался от этой работы.
 
Однажды, он остался на лестранхозной деляне коногонить, то есть смотреть за лошадьми в выходные
дни. Ему пришлось работать ночью : лошадей нужно было  поить водой, и кормить овсом. Дело было зимой. Он запряг лошадь в сани и ехал по просеке, в лесу. Несколько молодых  рабочих подшутили  над ним. Они хорошо знали о том, по какой просеке он поедет. Эту просеку, шутники загородили проволокой(натянули её через дорогу). Лошадь испугалась проволоки, когда коснулась её. Она понеслась по просеке. Отец не увидел, её потому, что  в лесу было темно. Зимой, как известно, рассвет не спешит приходить на землю.
 
Бог спас его от неминуемой смерти. Он упал с саней в снежный сугроб. В результате падения,  получил травмы, и сотрясение мозга.

Отец не стал подавать на  шутников в суд.  - У них ребятишки,- сказал он в конторе лестранхоза, когда выписался из больницы,- пусть живут спокойно!

По складу характера, он был добрым человеком. Участие в Великой Отечественной войне, в нескольких военных конфликтах - не испортили в нём эту благородную черту характера. Он всегда был готов придти людям на помощь, всегда спешил делать добрые дела.

Я  удивлялся его доброте. За малейшую провинность, родители моих друзей били своих детей. - Их нужно бить, чтобы они хоть чего-то боялись в этой жизни,- так говорили они о воспитании детей. Некоторых  моих друзей били за провинности, тем что попадало  под руку их воспитателям.
   
Когда нашему отцу говорили о том, что у него мягкий характер, что детей нужно воспитывать  строго, не жалеть ремня, он улыбался в ответ и говорил:- Дети наши должны радоваться жизни! Я за это воевал.

Однажды, я прочитал о том как советские солдаты защищали город Ржев. Им негде было пройти  в местах боёв: везде были горы трупов солдат, и кровь на земле. Поэтому, не удивительно то, что наш отец не любил кинофильмы о войне. Как-то раз, мать уговорила его сходить с ней в клуб , чтобы
 посмотреть  фильм о войне.

Он ушёл из клуба, не досмотрев  его. - Это враньё про войну, что людям показывают,- возмущался он, - зачем врать? 

Не любил отец рассказывать о том, как воевал с немцами и японцами. Мы, дети, редко слышали разговоры взрослых о войне. В годы правления Н.С.Хрущёва, в  Советском Союзе не проводили Парадов Победы. Девятого Мая, бывшие фронтовики ходили к обелиску, на митинги, и возлагали
 цветы к  вечному огню, горевшему рядом с ним

Из громкоговорителей, что были укреплены на электрических столбах, раздавались песни военных лет и военные марши. Фронтовики, стоявшие в шеренгах, были грустными, у всех на глазах были слёзы Они не стыдились их: слёзы были святыми!

" Люди мира! Будьте зорче втрое! Берегите мир! Берегите мир!" - до сих  пор звучит в моей душе песня о войне, которая раздавалась из громкоговорителей в начале шестидесятых годов двадцатого века.

***

Помню, однажды, отец сделал подарок нам, ребятишкам, так называл он нас- всех своих детей. 

В Сибири леса горят часто. Летом 195...года горела тайга, недалеко от деляны лестранхоза. 
 Был выходной день. Все рабочие отдыхали от работы. Он, в числе добровольцев поехал тушить пожар.
 
После того как пожар в лесу был потушен, руководство лестранхоза поощрило всех рабочих, участвовавших в его ликвидации,  денежной премией. Отец попросил дать ему больше мелочи, то есть монет.

Мы, ребятня, всегда просили мать мелочь на кино, в клуб. Стоимость посещения сеанса кино была пять копеек.

Хорошо зная об этом, он стал ложить монеты в горшок, в котором рос кактус. Мы, дети, узнали об этом и часто рыли пальцами землю в нём, искали  выросшие пятаки.
 
- Мама, - спрашивали мы мать,- кто положил деньги в горшок? Она улыбалась, и только пожимала  плечами, иногда, говорила :- Откуда я знаю! Выросли за ночь.

***

Говорят, что у страха глаза велики. Это - правильное высказывание. Народ мудро говорит о жизни, потому, что люди хорошо запоминают то, с чем встречаются в ней.
 
Однажды, мать приготовила отцу ужин. Он должен был скоро приехать с работы. Иногда, она просила меня бросать в  печь дрова. Возле неё было жарко. Печь топилась. Горящие в ней дрова, весело потрескивали.

Скоро приехал с работы отец, и в квартире запахло бензином. Похоже, в этот день он был помощником у вальщика леса. Вальщики работали бензиновыми пилами. Вот  из-за этого и пропах  бензином.
 
На мгновение, я отвлёкся от топящейся печи и посмотрел на ближайшую стену. Ужас! По ней полз огромный паук. По размеру, он был как воробей. Я испугался, увидев его.   Мать, потом говорила мне: "Сынок, ты увидел на стенке маленького паука. Неизвестно, почему, ты его сильно испугался?"    

Отец, увидев мою реакцию на паука, ползущего по стене, сбил его с неё валенком и  раздавил. "Сынок,- вот и всё,- говорил он мне,- нет паука! Будь мужчиной! Умей преодолевать страх в себе! Какие твои годы научишься этому".   

Я с уважением и восхищением смотрел на него: он только что уничтожил страшного паука, и ничуть не гордился подвигом, совершённым на моих глазах.

***

 В пятидесятые, шестидесятые...и в семидесятые годы двадцатого века в стране была хорошая жизненная атмосфера. Её определяли ветераны Великой Отечественной войны. Она была доброй, прежде всего, из-за них. Только сильные духом люди  бывают добрыми.

Самое главное для них было -  человеческое общение. На праздники, они ходили в гости друг к другу. Столы ломились от закуски и спиртного. Но как бы это не казалось странным, никто не напивался до беспамятства. На гулянках пели  старинные  песни, и вспоминали  ранешную жизнь.
 
В последние годы стало модным явлением- охаивание Сталина или Ленина. Буду  честным: люди, жившие в нашей деревне, в те далёкие годы, не ругали их, а вот Хрущёва-ругали...

Может быть, где-то было иначе. Я говорю о том, чему являюсь свидетелем.

Когда заканчивались такие встречи, то души людские  светлели от доброты, что отражалось на их...лицах. 

Годы шли. Отец продолжал работать и незаметно старел. Возраст начинал делать своё дело. Всё чаще он говорил о пенсии, на которую скоро пойдёт. После таких разговоров, говорил о том, что немного поживёт на пенсии, и уйдёт шиповник караулить : он так говорил о смерти. На  территории  деревенского кладбища рос шиповник. Поэтому, так и говорил.
   
Всё так и случилось . После ухода на пенсию, отец прожил семь лет.

Мужественно, красиво, с достоинством, уходил он из жизни. За несколько минут, до ухода в вечность, советовал матери, мне и  младшему брату, как нам жить дальше.
 
"Будьте людьми,- говорил нам,- делайте людям добро! На этом стояла и  стоит  человеческая жизнь!"
 
4. Анни Аниклев   http://www.proza.ru/2016/10/18/1849

«Русская бабушка»

В моей семье почти все евреи, за исключением бабушки, маминой мамы. Её звали Елизавета. Она обожала меня, я самая старшая из внуков. Есть ещё два брата, дядины сыновья. Но бОльшую часть своей любви бабушка дарила мне. У меня и папина мама, вторая бабушка, тоже Лиза, и потому с детства, чтобы не путать, я им обеим дала прозвища. Мамина мама была вся седая, она стала бабушкой Белой, а у другой щёки от мороза или от жары были всегда красные, её я стала звать бабушкой Красной. Родные шутили по этому поводу, ведь Белая - беспартийная, а Красная - коммунистка, поэтому я и называю их так.
Бабушка Белая многому меня научила, всего не перечислишь. Например, она показала мне, как связать крючком ободок для волос, как делать воздушные петли-вешалки для халатов, платьев, юбок. Когда я стала старше, то часто звонила бабушке, чтобы спросить рецепт того или иного блюда, объясняла она всегда очень доступно.
С ней и дедом мы каждый год, начиная с моего семилетнего возраста,  проводили отпуск в доме отдыха на Реке Наре, близ города Наро-Фоминска. Там был лес, и гуляя со мной по лесу, бабушка обязательно перечисляла своей любимице названия трав, цветов, деревьев и даже объясняла, чем каждое растение полезно для человека. Но любовь к природе у неё проявлялась не только в этом. Бабуля знала, какие растения находятся в Красной книге и не позволяла мне их трогать. Да и вообще, она не особенно любила рвать цветы:"Посмотри, Инночка, - говорила она мне - каждый цветок в лесу или на поле на своем месте и каждый красив по-своему, будь то роза из сада или простая ромашка. Так и люди, не бывает плохих и хороших. Любой имеет ценность"
Всё это осталось в памяти, и пока дочери были маленькими, я, находясь с ними на природе, вспоминала бабушкины рассказы и передавала детям.

5. Ян Архипов http://www.proza.ru/2018/08/17/1125
Специальный Приз №8 «ЗА юбилейную 100-ю рецензию на материал о Регламенте конкурса»

«Агнея»

"Собственная старость тяжела, чужая – всего лишь обременительна". Владислав Гжещик
               
       Молодого специалиста, проработавшего месяц в совхозной школе  Игоря Петровича однажды вызвали к директору,  и директор объявила, что рано утром на следующий день ему надо будет вместе с молодой медсестрой сопровождать одну старушку в дом престарелых.  Одинокая 83-летняя бабушка Агнея жила последние три года в деревенской больнице, поскольку некому был за ней ухаживать в её избушке. В конце концов, больница оформила Агнею в дом престарелых. Школа со своей стороны проявила участие вследствие того, что Агнея в прежние годы, много лет проработа в школе уборщицей. Сознание у Агнеи начало угасать, но сердце ещё было крепкое. Дорогу пятичасовую должна была вынести. Снарядили её в путь основательно: огромные валенки в галошах, тёплый платок, тёплый стариковский полушубок, покрытый чёрным велюром, как носили старики в те времена, большой старинный сундук и тюки с нажитым добром. Повезли на совхозном  автобусе. В пути сделали остановку. Медсестра посадила её на горшок, а потом покормила.
 
            Неприятности начались,  когда они уже въезжали в дом престарелых. Какое-то недоброе подозрение вспыхнуло в её угнетённом сознании. «Вы, ребята, недоброе задумали», -объявила она, хотя изначально была оповещена, что её везут в дом престарелых. Затем, во дворе богоугодного заведения,  стала кричать, звать на помощь. Игорь Петрович и медсестра Алла почувствовали себя разбойниками, которые собирались ограбить или убить старушку. Прогуливающиеся во дворе старики со злом смотрели в их сторону.
     «Сволочи, дождаться не могут когда умрёт. В дом престарелых сдали!» -с громко оповестил один из них, выражая тем самым общий вердикт.   Молодой педагог и медсестра стали возражать, что это не их бабушка, что они только сопровождают, но никто этого и слушать не хотел.

     Агнея отказывалась шагать и Игорю Петровичу с медсестрой пришлось волочь её силой в приёмный покой. За ними шёл шофёр с бабушкиными тюками. В приёмном покое врач замахала руками: «Куда тащите тюки. Невеста с приданым приехала! У нас полное государственное обеспечение, ничего не надо».

           Определив Агнею в большую палату с множеством коек и сильным запахом мочи, исходящим из находящихся под кроватями больничных уток, Игорь Петрович, наконец, получил возможность  на обратном пути рассмотреть внутреннее убранство и стариков, находящихся в заведении. Это было новое, неуютное и уже пропахшее мочой здаие. В каждой  палате стояло около 10 коек. Немногочисленные нянечки изредка сновали туда-сюда, меняя утки или наблюдая за состоянием стариков. Все старики, которые попадались на пути, имели такое выражение лиц, словно они ожидали от вас неожиданного оскорбления или даже удара. Попался санитар, ведущий под руку старика, в глазах которого не светилось никакой мысли. И говорить он не мог. Как Игорь Петрович  узнал из разговоров, этот старик постоянно убегал. Его отыскивали в городе и возвращали обратно. Интересно, что там щёлкало в его голове, когда он сбегал, если ни думать, ни говорить он уже не мог? 

        Тягостные чувства вызывало это заведение и хотелось поскорее покинуть его,  выйти на воздух.

         «Денег не дала нисколько»,-произнесла медсестра, то ли осуждая Агнею, то ли сожалея о деньгах, которые старухе больше не понадобятся, раз уж она будет жить на полном государственном обеспечении.
         Через пару недель сообщили из дома престарелых, что Агнея умерла.  Переезд и новая обстановка оказались  слишком большим стрессом для  гаснущего сознания   и общего физического состояния одинокой и никому не нужной старушки.

6. Бабушка 2  http://proza.ru/2017/06/24/1000

«Бабушка Анна»

На стыке границ России, Китая и Монголии среди сопок затерялось село Кадая. Когда-то здесь на рудниках отбывали каторгу главные государственные преступники. Состарившихся невольников выпускали из тюрьмы и оставляли на вечное поселение.  Так появилась на руднике бабушка Люба. Никто не помнит её фамилию. Было у бабули шестеро внучат. До самого своего смертного часа Люба отмечалась  раз в неделю в охранном отделении. Внучка Анна родившаяся в 1893 году хорошо запомнила бабушкины сказки и книги на непонятных иностранных языках, но ни фамилии её, ни причины по которым она оказалась на руднике, даже дату её смерти, по малолетству не запомнила. В школу девчонки не ходили. Читать и писать их бабушка научить не успела. Отец Козьмин Пётр работал охранником, и хоть семья бедной не считалась, девчонки по дороге в церковь сапоги несли на плече, чтобы подошвы не снашивались. Как только Анна чуть подросла, её отдали в няньки в семью местного старосты. Хозяйка тяжело болела и четверо малышей требовали присмотра. После смерти матери они остались на попечении Анны. Когда  ей исполнилось 16 лет староста Лагунов Александр Ильич обвенчался с ней в церкви. Началась война. В семье родилось ещё трое детей. Когда установилась советская власть селяне выбрали Александра председателем сельского Совета. После прихода семёновцев он вновь стал старостой. Это был последний год его жизни. Новая власть  потребовала набрать сотню молодых ребят, посадить на коней, вооружить и отправить в бой. Команду староста выполнил, но сотню отправил на север в партизанскую армию красных. Сам,опасаясь расправы над семьями, остался в селе. Вскоре пришел карательный отряд. Несколько пожилых отцов схватили и увезли в соседнее село. Анна, беременная на последнем месяце, поехала следом. На площади она подошла к поручику-еврею и стала просить помиловать пожилого многодетного отца, но в ответ получила несколько ударов нагайкой. На следующий день стариков изрубили саблями. Так Анна осталась вдовой в 26 лет с восьмью детьми на руках, младший из которых родился через месяц после смерти отца. Мир не без добрых людей. На помощь Анне пришел недавно овдовевший сосед, который нуждался в помощи в уходе за его детьми. Две семьи объединились. Родилось ещё двое малышей. В 1931 году новая беда. В селе началась коллективизация. Для начала создали комитет бедноты. Надо сказать что кроме рудников на берегах Аргуни благодатные земли и бедняков среди тех кто много работал были единицы. Лошадь и корову имел практически каждый. Членами комбеда могли быть только безлошадные. Таких насчитали восемнадцать человек. Большинство алкоголики со стажем, промышлявшие до войны охотой на нелегальных старателей. Комбед занялся тем что раскулачивал зажиточные семьи. Скот угоняли в общественный загон где кололи и раздавали мясо по домам членов комбеда. Имущество также отнимали. Главу семьи объявляли кулаком и вместе с женой и детьми высыпали в Нарым. Дошла очередь и до семьи Анны. Вот тут мнения комитетчиков разошлись. Андрей Филипов человек зажиточный. Косяк лошадей, пять коров доятся и овцы да птицы полон двор. Хоть наемных работников никогда не держал, но точно кулак. Анна его жена. А вот что делать с пасынками? Малолетние они еще. Отцу их советская власть памятник на площади в центре села поставила. Решено было детей оставить под присмотром старшего семнадцатилетнего Петра и двух его ровесников дядек служивших в приграничном отряде ЧОН.
Семью с детьми Андрея и малышами увезли в район, а оттуда в теплушках кулаков отправили в Новосибирск. Там их ждали баржи и паузки. Свежий ветер на Оби пронизывал насквозь. Теплой одежды не было. После душных теплушек первыми заболели малыши. Через неделю беда пришла и к Анне. Затемпературил младший ребенок. На ночевку баржи и паузки причаливали к берегу. На них грузили продукты. Пересчитывали и осматривали кулаков. Заболевших оставили на берегу. Анна вцепилась в ребенка и охранник никак не мог вырвать его из ее рук. Уговоры, что заболевших отправят в больницу и они догонят караван позже, не помогали. Тогда Андрей взял из её рук малыша и сказал что останется с мальчиком. Анне он велел беречь остальных детей. Когда караван ушел за мыс оставшихся расстреляли. Так боролись с возможной вспышкой тифа.
Раскулаченных высадили на берег реки Андармы в глухой тайге. Люди торопливо рыли в крутом берегу землянки, закрывали их лапником. Сибирское короткое лето подходило к концу и надо было хоть как-то укрыться от скорых холодов. Открылась комендатура и люди стали писать письма на родину. Анна писать неумела, но нашлась добрая душа и послала весточку оставшимся дома детям куда попала мать.
Письмо получил сельсовет. Детей вызвали и за связь с кулаком потребовали покинуть село в 24 часа. Когда пришли выгонять из дома, Ольга, которой было тринадцать, убежала за печку и надела на себя несколько юбок и кофточек. Санька лежал с температурой и из под него выдернули теплый потник, а его выгнали во двор. Один из комбедовцев, увидев внезапно потолстевшую Ольгу, полез под юбку проверить, не спрятала ли она что-нибудь. Но тут же его огрел нагайкой с плеча другой. Девке подол задерешь до околицы добежать не успеешь, на вилы посадят. Детям каждому выдали справку в сельсовете, что они вычищены по первой категории и обязаны покинуть пределы Сибирского края. Старый друг отца, работавший председателем сельсовета, сумел написать справки так, что позже они смогли вырезать вдоль сгиба листков часть текста и первая категория из справки исчезла. Справки аккуратно подклеили по сгибу. Поездом добрались до Новосибирска. Старший, семнадцатилетний Пётр решил устраиваться самостоятельно а одиннадцатилетний Санька и   Ольга пешком отправились к маме. Шли через Колывань и Баткат. Ночевали на окраинах поселков в наскоро сделанных шалашах. Изредка везло когда Ольга обменивала юбку или кофточку на булку хлеба или кулёк картошки для совсем ослабевшего Саньки. Пару раз удалось уговорить мужиков  и проехать на телеге десяток километров. Мать, измученная непосильной работой на лесоповале, наконец узнала о судьбе троих своих детей. О судьбе малыша и мужа она ничего не смогла узнать до самой смерти .Только через десятки лет, случайно оказавшись на берегу, где когда-то стоял конвой, дети Александра услышали от местных стариков о расстреле больных, оставшихся после ухода барж.
Старший брат Пётр нашел себе работу на спиртозаводе. Но второй раз попал под репрессии и бы выслан на Колыму на прииск за участие в мятеже кадетов в Чите в 1918 году. Родился он в 1916 и в момент мятежа было ему года два. Но был бы человек, а статья нашлась. А расстрельная статья для несовершеннолетних в тот год репрессий не применялась. Освободился в 1953 году. Анна выходила Саньку несмотря на открытую форму туберкулеза. Сберегла она и Ольгу, хотя от непосильной работы и жизни в землянке Ольга тяжело болела до конца жизни. Маленький Василий тоже вырос и даже успел повоевать в самом конце войны ездовым артиллерийской батареи. Из-за маленького роста больше никуда не взяли. Сын Андрея Павел до войны не дожил. Он был самым старшим из детей и погиб от туберкулёза. Пенсии Анне не полагалось, так как в колхозе она пятнадцать лет не проработала. Всю жизнь она перебиралась от одного сына к другому или к дочери, а все остальные присылали ей по десятке на карманные расходы. Анна умерла не дожив до девяноста лет пару месяцев. Остались двенадцать внучат да десятки правнуков. А государство, ограбившее руками пропойц многодетную работящую мать, не вернуло ни дома её и второго мужа, ни землю  и имущество. До глубокой старости не было у неё своего дома или квартиры. Ведь правом реституции в России пользуются только люди никогда не знавшие репрессий, но зато называющие себя верующими. А те кто прошел ад раскулачивания и репрессий, молились на сохранённые чудом иконы в землянках и крестили детей в деревянных банных шайках. И до сих пор несут последние копейки церкви поминая невинные загубленные в ссылке жизни.

7. Геннадий Багдасаров   http://proza.ru/2012/09/25/1352

«Похищение невесты»

 Революция в России повлекла за собой смятение умов и душ народов многих стран.
Хочу остановиться на Грузии.
Почему именно на Грузии?
Да потому, что повествование связано с моими близкими родственниками, проживающими там.
 Дотоле мирно существующее население Грузии разделилось на несколько политических партий.

 1919 год.
Власть в Тбилиси в руках меньшевиков.
Естественно, орудовали и различные течения, выплеснувшие из партии меньшевиков.
И бандформирования "косящие" в сторону нового правительства.
 Были и убийства и предательство. Были кровь и слезы.

 Оставлю в покое все партии-Бог с ними.
Скажу только одно.
Что все они сволочи, идиоты и пидорасты.

 Из наступившего в стране хаоса хочу выделить беззаветную любовь любовь двух сердец, оказавшихся на пике народных волнений.

 Дед мой, отец матери, коммерсант а по образованию юрист, директор лимонадного завода, в свое время, построил целый двор для всей родни.
 После смерти жены, берег как зеницу ока, свою любимую дочь.
Статную чернобровую красавицу с огромными карими глазами(с легкой поволокой), большими ресницами, хорошей фигурой и копной черных вьющихся волос, ниспадающих до колен.

 Власть в городе была нестабильной.

Как в фильме"Свадьба в Малиновке" менялась каждый день. Вплоть до 1931 года.
То "Красные", то "Белые".
Долго еще бесчинствовали различные недобитки, врываясь на конях в дома мирных людей.

 Главарь одного из немногочисленного бандформирования, въехал на лихом скакуне во двор моего деда, имевшего свою конюшню, сад и много еще чего в самом центре столицы Грузии-в Тбилиси и чуть с коня не свалился.
 Навстречу ему шла 17-ти летняя красавица с ведром, набитым яблоками. Шла в сторону дома.
 40-ка летний главарь, улыбаясь, ловко выдернул с ведра яблочко и, надкусив, похвалил за спелось и особый вкус.
- Моей заслуги в этом немного, потупив глаза, скромно опустив голову, ответила, не избалованная мужским вниманием, придерживающаяся кавказских традиций, хорошо одетая девушка.
Это и была моя мать, Багдасарова Вера Тиграновна.
 Поняв, что благодарить ему нужно отца ее, вежливо постучал в дверь, и после приличествующих  такому случаю, слов, предложил дружбу.
 Дедушка, с благообразной опрятной бородкой с легкой проседью, пригласил атамана в комнату.
 Конечно, дед не хотел иметь ничего общего с такими людьми, но "Закон Гор" и обычаи требуют оказывать почести и помощь любому, постучавшемуся в дверь.

 Главарь похвалил, небрежно лежащий на столе, очень красивый, золотой портсигар, увенчанный бриллиантами и топазами, с вензелем фамилии известного грузинского князя, подарившего моему деду портсигар в знак особой благодарности за оказанную в свое время неоценимую услугу.

 Был на юге и такой обычай: вещь, понравившуюся гостю, хозяин обязан ему подарить.

 Гость оказался из понятливых, сглотнул слюну, но от подарка отказался.

 - Лучшим подарком и моей женой будет Ваша дочь отец, чуть ли не теряя сознание от своего же нахальства, ответил гость.

 Дед не только коммерсант. Он еще и хороший, красноречивый юрист.
Сославшись на юность девушки и единственную отраду, дед вежливо дал понять, что на эту тему разговора больше не будет.
 Да и зачем ему зять постоянно рискующий и собой и своей семьей, одним словом бандит.
Хотя и внешность и манеры главаря импонировали деду.

 Как я писал чуть выше, власть сменилась.
По домам стали разъезжать красноармейцы на расквартировку.
 
 Жители домов обязаны были принимать военнослужащих.

 В одной из многочисленных комнат остановился молодой красивый капитан Красной Армии с военно-полевой сумкой воен-врача, на которой был виден красный крест, обозначающий призвание владельца.
 Деду очень понравился опрятный офицер, увешанный медалями.
Через несколько дней разговорчивые мужчины сдружились.
 Девушка, помогая отцу по хозяйству, накрывала на стол.
Через несколько дней умудренный жизненным опытом дед почувствовал, что офицер потерял аппетит.
 После нескольких хитрых вопросов юриста, от которых невозможно было ускользнуть, дед дал понять офицеру, что догадывается о причине его грусти.
 Офицер в погонах смутился, покраснел и признался, что влюбился с первого взгляда.
 Дед за руку ввел дочь в комнату и, с хитрецой поглядывая на нее, без обиняков спросил о ее согласии на свадьбу.
 Девушка, до того не знавшая даже поцелуев, от неожиданности вскрикнула и убежала.
Не спала девушка этой ночью.
Очень и очень понравился ей этот офицер.

 Через несколько дней банда вернулась.
Кого пристрелили а кое-кто из красноармейцев успел скрыться.

Услышав крики отца девушки, офицер, которого дед предусмотрительно спрятал в подготовленном для таких случаев подвале, вышел во двор, игнорируя осторожность.

 Дед в это время запрягал коня для погони за главарем банды, в страшной суматохе, укравшего "невесту" и умчавшегося с ней.

 Офицер, с измальства, как и дед, приручавший коней, не отставал от деда.
Вскоре они догнали похитителей, приближающихся к горе, за которой поиски оказались бы бессмысленными.

 Разъяренный офицер, размахивая револьвером и невольно бренча медалями героя, жестко потребовал выдачи невесты.
В противном случае, перестреляет всех и застрелится сам.

 Минутное молчание.
Обалдевший от такой наглости и храбрости офицера-одиночки, атаман рассмеялся и крикнул:
"Безумству храбрых пою я песню". Рассмеялась и свита, окружавшая его.
 Атаман повернул своего коня боком к боку коня офицера и офицер осторожно пересадил девушку на своего коня.
Все радостно захлопали такому удачному повороту событий.

 А что потом-спросите вы?

 Позднее несколько раз приезжал атаман со своими людьми к гости к умному деду за советами.
 И не было между ним и офицером никакой стычки.
 Бандит оказался на удивление порядочным человеком.

 Дед, несмотря на отказ главаря, вручил, с благодарностью, так понравившийся ему портсигар.

 (Офицер-мой отец. Невеста-моя мать).

 Полгода не было ни видно ни слышно того атамана.
Пошли слухи, что в одном из боев он был убит красноармейцами.

8. Тамара Белова   http://www.proza.ru/2018/12/03/1378
Специальный Приз №3 «За поэтическое представление произведения»   

«Сказание о маме»
 
Мама!
Тебя я любила с детства.
Так это было естественно.
Ты строгой была
И очень доброй слыла.
Агафья!
Имя то, какое?
Имя Агафья – святая.
Рано ты хозяйкой осталась.
Младших братьев воспитывала.
Тяжёлое детство. Босоногое.
Не только коров доила ты с детства.
Научилась ставить и тесто.
Хозяйство вела большое,
В девять лет пасла ты коров.
А от этого будешь ли здоров?
Помощи нет ниоткуда-
Заболели ноги – простуда.
Комсомол.
Девчонкой была ты бойкой
В двадцатом стала комсомолкой.
Хотя и рано,
Вышла замуж за партизана.
Едва вы были знакомы.
Отец председатель сельревкома.
Позднее отец стал геологом.
Искал в рудниках железо, олово.
Война.
Настало суровое время,
На плечи твои свалилось
Тяжёлое бремя:
Подушки на хлеб ты меняла.
Отца и детей содержала.
Коровку держала, пасла
Она жизнь твоим деткам спасла.
Картошка, капуста,
А в желудках бывало и пусто.
Младшие плакали,
Старшие терпели..
Все и всегда кушать хотели.
Но билась ты за нашу жизнь
Отчаянно.
Выросли мы все здоровыми
не случайно.
Чем ты жила?
Сама не знала…
А дети малые не понимали.
Ноги твои много ходили.
Даурские степи они изучили:
Ты искала, чем семью накормить.
Вещи несла на кусок обменять.
Старший сын из десятого.
ушёл на войну.
Надо ж было защищать.
свою страну.
Сына на фронт проводила:
Глаз по ночам не сводила.
Оставшиеся дети лениться не смели:
Трудились все, как умели.
Отец вольфрам добывал,
Да на фронт посылал.

Дети.
Сыновья твои красавцами стали.
Дочери от них не отстали.
Все они учились,
Специалисты получились:
Нормировщик и водители,
Энергетик и строители,
Слесарь и геолог.
Каждый учился, пока был молод.
Дочка не училась одна:
Не дала ей учиться война.
Юности она не знала.
Братьев меньших растить помогала.
Мама!
Каждым из нас ты гордиться могла.
Жаль! До ста лет шесть с половиной
Не дожила.
Какое счастье иметь мудрую мать!
Детям хочется быть ей под стать.
В девяносто память не терять,
Стихи отца почти в последний
свой час читать.

Мама!
Как дети любили тебя!
Ты звездой путеводной была.
В радости – ты с нами всегда.
В горе мы равнялись на тебя.
Красотой и всем взяла.
Кончилась война,-
Остались все живы.

Воспитание.
Мама!
Как много нас было за столом!
Ты работу всем распределяла потом.
Мы ослушаться не смели,
Работу делали умело.
Бездельникам – шло наказание.
Меньше доставалось за признание.
Мама!
Ты от лени нас охраняла:
На путь жизненный нас наставляла.
Внуки.
Выросли у тебя шесть сыночков,
Да ещё две дочки.
Но на этом не поставили точку:
К сотне подходит число внуков
И правнуков.
И слава принадлежит тебе
Здесь по праву:
Многих из них не только
На руках ты держала,
Многих из них и сама воспитала.
Имела косу ниже пояса.
В руках любая работа спорилась.
Имела память и стать.
Отец был тебе под стать.
Каждый из детей устроился.
Мама за них не беспокоилась
Ведут себя достойно:
Мама, спи спокойно!
ДЛЯ КОГО Я О МАМЕ ПИШУ?
НИКТО НЕ ПРОСИТ
ВНУКИ ПРОЧТУТ
И В ПЕЧКУ БРОСЯТ?.
Тамара.

9. Михаил Бортников  http://www.proza.ru/2015/04/18/323
Специальный Приз №6  «За более 20 рецензий  на конкурсе «Внеконкурсных работ»

«Памяти старшего брата»

Памяти моего брата. 23.01.1938 - 23.01.1974.

По горной речке – плот,
Река меня куда-то,
Баюкая, несет…
Но вдруг – гром водопада!
         Мне б к берегу прильнуть,
         Мне б с берегом обняться,
         Да горный берег крут,
         Мне некуда деваться.
Снега среди небес,
И группа альпинистов
Штурмует Эверест –
Вершина уже близко…
          Но горный вдруг обвал,
          Удержится, кто в связке,
          А я канат не взял
          И позабыл салазки.
Ромашка на лугу
Я рядом – одуванчик.
Ромашку на бегу
Сорвал какой-то мальчик.
          Я к стебельку приник   
          Мне не сдержать печали.
          А он не озорник –         
          Он собирал гербарий.
А небо – голубей,
И я опять – мальчишка,
Бумажных голубей
Я делаю из книжки.
         Вот голубь мой, взлетев,
         Упал, прижавшись к клену…
         Я, глупенький, хотел
         Ладошкой небо тронуть.
Жизнь – просто эпизод
В комедии вселенной.
Сценарий приведет
К развязке непременно.
         Но не хочу я жить
         По воле сценариста!.
         Мне песню бы сложить –
         Я сам назначу пристань.

Станислав Бортников. Апрель 1973. За 10 месяцев  до смерти.

Славик. Славка. Станислав. Мой горячо любимый старший брат. Я помню о нем постоянно, а вспоминаю - редко. Сразу перехватывает дыхание, и на глазах появляются слезы. Называть себя Стасиком он не позволял с раннего детства.  Славик был старше меня на семь с половиной лет. Он пошел в первый класс на неделю раньше моего рождения. Родился он в тридцать восьмом, на два дня раньше Высоцкого. И ушел раньше – на шесть лет.

Все, наверное, боготворят своих старших братьев в детстве. Но у Славика, действительно, было столько разнообразных талантов, что я даже подражать ему не мог, только в рот заглядывать и восхищаться. Он был очень спортивен. В школе занимался боксом и делал большие успехи, пока не потерял передний зуб, и наш отец не запретил ему тренировки. Занялся гимнастикой, позже – уже в институте - парной акробатикой. Тренировался иногда дома на мне, удерживая меня за спину вытянутой рукой. Помню, что это называлось арабеска. Танцевал запрещённый, но популярный рок-н-ролл.

Двухпудовую гирю он притащил из Ростовского универмага пешком за три квартала и упражнялся постоянно. Никто из его друзей повторить его трюки с гирей не мог. Плавал – как рыба. Вырос в Одессе и плавал часами, заплывая до сетей, установленных далеко в море. Музыке его не учили (зато пытались учить старших сестёр и меня), но только он один и мог подобрать мелодию на пианино, и не расставался с гитарой, причем не просто аккомпанировал тремя аккордами, а часто именно играл. Мне же больше нравились песни в его исполнении, и я всегда просил Славку петь. Песни он пел разные: туристские, студенческие. До сих пор почти все они в моей памяти. Окуджавы и Высоцкого в его исполнении я не помню. Они стали популярными чуть позже.

Семнадцать лет мне еще не исполнилось, а мы расстались, после школы я уехал в Одессу и поступил в мореходку. А еще на два года раньше он женился, и жил уже у родителей супруги, но приходили они с женой часто. В будние дни иногда к нам обедать прибегал. По воскресеньям играли всей семьей  либо в домино, либо в «догонялки» - абсолютно детскую игру, невероятный азарт в которую вносила молодая Славкина жена по прозвищу Мурашка, любившая жульничать, где только возможно. Отец проигрывать не любил, а играть – обожал. В шахматы тоже играли, но это с утра - под воскресные мамины пирожки. Традиционные.

Славик среднюю школу закончил в Одессе, мужскую сто пятую, с серебряной медалью. Но отца в 1955-м направили на работу в Ростов-на Дону, и брат поступил в РИСИ – Ростовский инженерно-строительный институт. Он мог выбирать любой – медалистов брали тогда без экзаменов.

Свое призвание он нашел позже, и было оно в другой сфере, хотя учился на все пятерки и был Сталинским стипендиатом. Я не оговорился. До шестидесятого они так и назывались. Создали они СТЭМ – студенческий театр эстрадных миниатюр. Увлеклись этим делом страшно. После института,помимо работы инженером, продолжал заниматься самодеятельностью. Выступали они с друзьями в клубе строителей в МАФО – это значит, в театре малых форм, театре миниатюр.
 
Я неосознанно старался подражать старшему брату во всем, но там, где у него был талант, у меня не проглядывало даже крохотных способностей. В школе купили мне фотоаппарат, но ни фотографировать толком, ни обрабатывать пленку, я так и не научился. Славка прекрасно рисовал, чертил, выпиливал. В Ростове, помню, из бамбука сделал торшер по описанию в журнале "Юный техник". Руки у него были золотые, и пришиты так, как надо. У меня же они росли из другого места, и даже многолетняя работа механиком не сделала из меня Кулибина.

На первом курсе я две недели занимался боксом, как Славка, пока капитан сборной училища не вытолкал меня из зала на баскетбольную площадку. На втором курсе я окончил курсы любителей бальных танцев, но вальс танцевать так и не научился. На третьем купил гитару и даже вспомнил ноты, потому, что без нот играть у меня не выходило. Впрочем, и с нотами тоже. Вот только в чтении спортивных газет я брата превзошел, женившись, спорт он забросил. Ну, для чтения таланты не нужны.

А вот что я перенял у него, это любовь к слову, к записным книжкам, вырезкам всяким, архивам. Старенький Славкин кожаный бумажник хранится у меня до сих пор. С раннего детства я лазил по ящикам стола моего брата и изучал все, что там находилось. Бумажник его был предметом моей зависти. И даже не сам бумажник, а Документы, которые в нем хранились. Паспорт! Комсомольский билет!! Послужной список боксера!!! Боже, как мне хотелось иметь Документы, записать их номера в какой-нибудь реестр. Доказательством того, что не вру, служит тот факт, что спустя шестьдесят лет я без запинки могу назвать номер моего комсомольского билета, первого моего документа. А вот номер паспорта моряка, который я бесчисленное множество раз вносил во всякие декларации, я запомнить не в состоянии.

У Славки в ящиках хранились всевозможные скетчи, хохмы, анекдоты, зарисовки, в том числе и рисунки, кальки, забавные фото. Да,конечно же, фотографии! Фотоархив, понятно, черно-белый, у него был огромный. Еще в школе Славик увлекся фотографией по-настоящему. Я же только помогал ему своим сопением на ухо во время таинственного появления изображения на фотобумаге. Вечера, когда он печатал фотографии, становились для меня праздниками.

На первом курсе я получил от брата серьезное письмо, в котором он анализировал свою жизнь, писал, что только в двадцать пять лет понял, наконец, что с выбором специальности ошибся. Инженером он был хорошим, я знаю, но душа его стремилась к иному. Писал стихи, песни на свои стихотворения, но главным его увлечением стал театр. Бросить свою работу он не мог. К этому времени у него уже была двухлетняя дочь, а вот квартиры не было. Чувство ответственности у Славки развито было нормально. Поэтому учиться режиссуре, к чему его все больше тянуло, он приступил, поступив заочно в Московский университет искусств.

Еще через год, отчаявшись получить квартиру в Ростове, Славик уехал на работу в Донецк, где ему эту квартиру в скором будущем пообещали. Там он жил он в общежитии, без семьи и все свободное время пропадал в самодеятельном театре, который сам же и создал.

Туда я и приехал в августе шестьдесят пятого, после плавательной практики Дунае,по дороге в Ростов. Мне хотелось и брата повидать, и друзей ростовских - по школе, по дружному нашему двору, по баскетбольным играм. В Донецке мы не задержались. Вечером я посетил репетицию народного театра, который возглавлял мой талантливый брат, потом мы долго сидели, разговаривали, а утром я проснулся от страшного грохота.

Оказалось, что Славка водрузил механический будильник на перевернутое жестяное ведро. Встать нужно было рано - брата послали в командировку в Краматорск. Пока он решал там свои вопросы, я успел съездить по его совету в Славяногорск. Место оказалось, действительно, очень красивым.

Через полгода  Славик неожиданно назначил мне встречу в Ростове. Он собирался туда, чтобы попрощаться с дочерью и объяснить родителям жены причину наметившегося развода. Его вины в нем не было, старшее поколение все поняло правильно. Расстались они мирно, обнявшись на прощание, со слезами. Ну, попрощались и мы. Слава же, поцеловав дочку, направился в Сибирь.

Папка твой уезжает,
Дорога лежит нелегка.
Один рюкзак понимает:
Разлуки боль нелегка,
Тебе без него будет туго-
Так много нужно сказать
Нам каждый бы день друг другу,
Заглядывая в глаза.
Не надо плакать, малышка,
Он не бросает тебя,
Едет по сердца вспышке
Искать самого себя.
Понял он вдруг и резко:
-Годы висят, как топор,
Скоро на смену  детским
Взрослый придет разговор:
- Как это, жить по сердцу?
Кто это-романтик? - скажи!
Настежь распахнуты дверцы
Доверчивой детской души.
А что он в ответ-то скажет,
Какой разожжет маяк,
Коль сам он в замочной скважине
Всю жизнь просидел, как червяк?
Девочка ты дорогая,
Право он должен иметь,
Ответить: "Лишь трудно сгорая,
Жизни в лицо глядеть".
Затем-то и точку на карте
Там ищет прежде всего, где люди,
Как вёсны без марта,
Не могут жить без него.
Я верю в твою тревогу
Грядущих негладких лет:
- Папка, зовет дорога,
Сердце взяло билет.

Весь коллектив народного театра сочувствовал Славе. Некоторые даже обещали ехать за ним по вызову. Поехали двое, тоже немало. Друг его, Женька  и Люда - девушка, влюбленная в Славика. Она и стала позже его второй женой. Для начала Славик поехал в Тюмень. Там и завербовался в геологическую экспедицию, не по специальности, конечно, геодезистом.

Геодезия, знаю точно я,
Ты наука довольно точная:
Измеряешься сантиметрами,
Метрами, километрами.
Хоть сподручнее бы в кавалерии,
Пехотинец я по призванию,
Я весь Шарик рулеткой обмеряю,
Верить хочется, что все правильно.
А мы люди земные, грешные,
Не хватает порой в нас прочности.
Только ты одна без погрешностей,
Образец правоты и точности.
Я с твоею волшебной силою
На той правде, что вверх тормашками,
Лишь сведу крест нитей, сфокусирую –
Порастет ложь быльём с ромашками.
Только вот беда: не всегда в трубе
Разглядеть просто правду голую,
Ах, труба, труба, ну зачем тебе
Без разбору всё – с ног на голову?
Геодезия, мы ведь связаны
Неразрывно, как лимб с алидадою.
Подскажи ж ты мне верный азимут –
Увязать свой ход в жизни надо бы.

И потекла у Славки таежная жизнь. Теодолит. Планка. Палатка. Комары. Снег. Лыжи. Охота. Собака. Новые друзья. Новая любовь. Ожидание писем с «Большой земли».
 
Как корабль ждет свидания с молом,
Как болельщик – первого гола,
Как весна – журавлей прилета,
Ждет Толья – вертолёта.
Вертолёт – это люди и новости -
(Не РД, а живое слово!)
Вертолёт – это радость и горести,
Вертолёт – это просто здорово!
Вертолёт – это письма близких,
Где-то там, на «Большой» живущих,
Письма, месяц порой идущие
К адресату таежной прописки.
Как их ждут здесь, в глухом поселке,
Знают лишь бородатые ёлки,
Да солдаты поймут, быть может,
Письмам цену знавшие тоже.
За сто верст его звук знакомый
Каждый сердцем здесь узнает,
И проносится снежным комом:
«Вертолёт! Вертолёт! Вертолё-от!»
Ждем и мы. Но другие невольно
Мозг заботы уже шевелят –
Завтра мы улетаем в «поле».
До свиданья, Толья!

Помню его рассказ о том, как вертолет привез в поселок три бочки пива, и Славику доверили его делить. На каждого жителя приходилось, скажем по десять литров: шестьдесят человек принесли тары на десять литров каждый. Я, говорит, по пять раз доливал пиво в емкости после того, как пена осела. И все равно бочка одна осталась нетронутой. Понял я тогда, кем надо трудиться, если хочешь заработать.

В следующий раз мы увиделись весной 1967-го, в порту Николаева, куда он привез новую свою жену. Мое судно там грузилось, я был опять на практике, но уже мотористом, работал в штате, как большой. Да я и был уже большой, самостоятельный. Представил и я ему свою жену и двухмесячного первенца, Владислава. Жена хотела назвать его Вадимом, а я – Станиславом, как брата. Сошлись на Владиславе. (Славиком, правда, моего сына никто не называет).

Там забавная встреча получилась. Я, будучи в рейсе, ни сном, ни духом не знал, что он приехал в отпуск в Одессу, а он, узнав о моем приходе в Николаев, решил меня порадовать. Дал радиограмму на пароход, типа - приезжаю 15-го в одиннадцать,  встречай. И подпись – Слава. На почте что-то перепутали и подписали - Клава.

Утром мы в город с женой собрались, радист меня в коридор вызвал и, так, чтобы супруга не видела, вручил радиограмму. Я и не понял ничего. Сроду у меня никаких Клав не было. Плечами пожал, и забыл. Ушли с судна.

На проходной вдруг встречаю брата с молодой супругой, на меня гневающегося. Я, мол, тут уже час стою. – А я что, виноват, что он Клавой подписался? Вернулись  на пароход. Облазил он все досконально, увидел даже то, что я не успел за два месяца. Помню, глядя на надстройку сказал: - Хотел бы и я уйти в рейс. Надолго. И зарплаты не надо! - Посидели мы, чайку попили, не водки. Я гитару нашел, попросил спеть что-нибудь из нового. Он улыбнулся, подстроил гитару и запел:

Братишка где-то в кругосветке,
Чудес заморских в трюме груз,
А я по всей стране Советской
За зайцем солнечным гонюсь.
Сестренка вечно дорожила
Уютом тихого огня,
А мне гадалка ворожила
Цыганский табор, да коня.
И как скакун в полете жадно
Хватает воздух на лету,
Я чашу жизни пью, и жажду
Мне утолить невмоготу.

Новое семейное положение обязывало брата менять работу. Какой-то дружок позвал его в Усть-Каменогорск. Там они с Людой и осели года на три. Родился сын, Илья.  И вот из-за него, в основном, решили они перебраться на Украину, в Славянск, где жила Людина мать. По дороге погостили в Одессе. Отец наш хотел работу Славке найти дома, и была у знакомых вакантная должность директора совхоза в Дальнике под Одессой, но он отказался. – Рано мне еще на такие должности.
 
А под Славянском строили огромную ГЭС или ГРЭС, на тот момент, самую крупную в Европе. Слава устроился  заместителем начальника производственного отдела стройки. Дали им двухкомнатную квартиру. Купил Славка мотоцикл с коляской, начали на речку ездить, да по грибы, по ягоды. Ребята поздоровели. Было Илюхе года два, а моему Владику около пяти, когда мы своей молодой семьей съездили к ним в гости.

Познакомился я с его друзьями, с соседями, дружно они все жили. Да Славик по другому и не умел, а Люда, моложе его на 6 лет, смотрела на него влюбленно и соглашалась во всем. Театром он уже не занимался, не до того было, а поиграть на гитаре, песни попеть свои и чужие любил. Вот что  я тогда запомнил:

А с ружьишком за плечом, да с собакою,
Мне что вдоль, что поперек, одинаково,
Еще друга мне бы с верностью собачьею,
Я бы в сказку превратил жизнь бродячую!

Встречу ль на тропе своей весну,
Осень ли на ней заплачет,              !
Я свою судьбу-блесну кину на удачу.         

Чтобы гладко жить, надо законы знать,
Кому морду бить, кому зад лизать,
Когда в дерьмо вступить, когда в партию,
Да не по  мне она, дорожка  скатертью!

Я шагаю по лесам, да болотам,
Мне плевать на суетные расчёты,
Параллель за параллелью глобуса
Напевают со мною вполголоса.

Встречу ль на тропе своей весну,
Осень ли на ней заплачет,
Я судьбу свою-блесну
Кину на удачу.

Отец наш был партийным работником. Руководил отделом агитации и пропаганды обкома партии. Впоследствии, после защиты кандидатской диссертации, занимался преподавательской работой, был и заведующим кафедрой в разных институтах, одно время и директором Ростовского Педагогического института. Я потому только об этом здесь пишу, чтобы было понятно, что язык у него всегда был главным орудием труда  и ораторским искусством он владел превосходно.

В свободное время, по выходным, любил он поговорить и дома, пересчитать по пальцам всех детей и внуков. Это он с моим племянником, Иваном, старшим внуком, родственников считал, я-то уже большой был и слышал эти рассказы сто раз. Как первой в семье родилась дочь, Татьяна, он у нашей мамы потребовал сына. Второй опять родилась дочь, Лариса и опять он остался недоволен. Ну, родился, наконец, и сын, Славка. Так нет, мало отцу показалось.

И сто раз он сам нам рассказывал, как он маме говорил, что один сын – это ненадежно, мало ли что может произойти с ним, под трамвай, например, попасть. Но ведь еще знаменитый адвокат Плевако добился оправдания убийцы, всего лишь пятнадцать минут повторяя одну и ту же безобидную фразу: "Господа присяжные заседатели". Я - человек, необычайно далекий от мистики, но в данном случае…

Но и сам Славик хорош. Взял за моду то и дело приговаривать, еще и в песни вставлять: "Сколько жизни той осталось!". "Сколько жизни той осталось, Рыжик,  делай, как смешней!". Сейчас мы все знаем, что даже мысли материализуются. Особенно плохие мысли. Есть такое мнение, что самая страшная болезнь, которую и по имени-то лучше не называть, часто случается из-за обыкновенных обид.
Так ли, нет ли, не знаю. Но я предпочитаю всегда  перебдеть, чем недобдеть.
 
Летом 1973 отец наш стал все больше жаловаться на здоровье, На второе одесское христианское кладбище стал заглядывать даже, а жили они тогда с мамой неподалеку. Вроде как место себе присмотреть. "Давно я Славку не видел", - начал говорить папа. "Не ровен час, помру, попрощаться бы хоть заранее". Мы с братом письмами обменивались, не ленились. Ну и отписал я ему ситуацию.

В сентябре он приехал в Одессу последний раз. Один приехал, ненадолго. Разъезжать всей семьей было не время, у них второй сын как раз родился, Женей его назвали. Пообщался Славик с родителями, отец доволен остался. Потом мы с ним к нам на дачу Ковалевского поехали, так местность называется за Большим Фонтаном. Там у моего тестя кусочек земли был. Переночевали мы там. Подышал братик родным морским воздухом. Поделились своими горестями.

Мне как раз из пароходства пришлось уволиться, визу мне закрыли, и я на берегу устроился теплотехником. А Славик на здоровье пожаловался, цистит, сказал у него. В Николаевке под Славянском, где они жили, хирург у него был знакомый. Вот он ему и доверил свою жизнь, не сказав ничего ни родителям, ни мне. Тот его на стол сразу положил. Понадеялся на себя, не думал, что болезнь так далеко зашла. Сделать ничего не смог, Славику даже и диагноз не объявили. Ну, это такая всеобщая политика тогда была. Сейчас, может, по другому. Но жене-то все сказали.

Тогда уже сообщили и родителям, и нам с сестрой. Никогда в жизни я так не плакал, как тогда, когда узнал о болезни Славика. Ревел просто белугой, сутками. Выплакал все на месяц вперед. А мама, самый практичный и деятельный член семьи, связалась с Ильченко, бывшими одесситами, осевшими в Москве, которые имели некоторое влияние, и друзья у них были не только в Одессе, а везде. Отыскали они Радиологический центр в Обнинске, договорились о том, чтобы срочно Славку госпитализировать.

Поехали они с Людой через Москву. Детей с бабушкой оставили. Мама их встретила, отвезла к Ильченко. В Москве Слава еще на ногах был, надеялся на лучшее. По нашей версии о своей болезни он не знал. Но … он ведь не дурак был. Понимал, Что в клинике лечат. И что просто так операции не делают срочные. А ему именно операцию и назначили опять.

В любом случае, Славик сдаваться не собирался, верил и надеялся на лучшее:

А человек во что-то должен верить,
Без веры человек – не человек.
Он должен верить в то, что близко берег,
И верить, что пробьет травинка снег.
Он должен верить в то, что завтра будет
Забыт кошмар сегодняшней поры,
Что завтра, как бессмыслицу забудет
При первом блеске утренней зари.

Что уж там этот эскулап в сопроводиловке написал, не представляю, если обнинские врачи взялись за заведомо ненужную повторную операцию. Я только надеюсь, что в Москве у Люды со Славиком нашлось и время, и желание, чтобы посетить хоть один спектакль в хорошем московском театр. Не знаю, не уверен.

В Обнинске и мама наша, и Люда находились безотлучно. Сблизились за это время еще больше. Славику после операции назначили облучения, он их переносил плохо. А кто их хорошо переносит? Но у него все развивалось слишком стремительно. Врачи уже маму начали готовить к худшему. Она позвонила в Одессу, вызвала меня в больницу.
 
Я тогда работал на берегу, и приехав, сказал братишке, что послали меня в командировку в Москву, вот и вырвался к нему на денек. Выглядел он очень исхудавшим. Мощные обычно руки, ноги, выглядели совсем по другому. Из-под одеяла выглядывали трубочки, тянущиеся к баночкам. Не знаю, что Славка чувствовал, но виду он не подавал. Может быть, всех нас жалел. Мы при нем держались, а выйдя из палаты, расклеивались.

Ничего хорошего врачи не обещали. Впрочем, они вообще ничего конкретного не говорили, сами не знали. Мне пришлось уехать на работу. Валера Копп, мой тогдашний шеф, накинулся на меня сначала, потом, узнав обстоятельства, по которым я бросил объект, утих. Он был замечательный начальник, Славку мне напоминал.

А буквально через день мама позвонила и сказала, что своего дня рождения Славик не пережил. Накануне еще говорил, что ему лучше, что завтра перед обедом поднимет рюмку, но до обеда не дожил. Ему исполнилось тридцать шесть.

Мама наша крепкой женщиной была. Она хотела похоронить сына у нас, в Одессе. Но решение было за Людой. Управление строительством  Славянской ГЭС уже отправило в Москву машину со всеми необходимыми похоронными принадлежностями. Так что выбор был сделан. А нам с отцом было велено выезжать в Славянск.
 
Приехав  в Николаевку, мы застали все приготовления в разгаре. Мама держалась, Люда тоже. Наверное, как и я, все слезы уже выплакали. Народу собралось очень много. Из Ростова приехала мать Светланы, первая теща Славика с внучкой, двенадцатилетней  Леночкой, друзья Славика по институту. Я их всех знал, в большой квартире родителей они и чертили, и на все праздники собирались. Приехали и сейчас. Альберт Баканев, Боря Блок, Гена Юнг, Коля Томашкевич. Мы давно не виделись, обнялись. Горе было неожиданное для всех. Славку все очень любили и уважали. Душа их коллектива уходил первым.

Из Тольятти  приехал мой двоюродный брат с женой, Женя Кривобоков, которого я не видел больше двадцати лет. Ну, и местных было очень много. Траурная процессия шла пешком от Славкиной пятиэтажки до совсем небольшого тогда кладбища Николаевки. Было ясно, что Люда была права. В этом городе Славика знали и уважали. В Одессе на кладбище не собралось бы и двадцатой части этой мощной процессии.

Поминки были устроены в столовой. Там тоже было многолюдно, в зал заходили по очереди. Желающих почтить память моего брата было очень много.

На следующий день мы с родителями уехали. А через некоторое время  Люда приняла еще одно правильное решение. Она справедливо решила, что жить в Славянске ей будет материально трудно. Ее мать была пожилой одинокой женщиной, наш отец – уже пенсионером, я – начинающим береговую жизнь инженером с окладом в сто двадцать рублей. Помощи ждать было не от кого. И она уехала на север, в Норильск, где и прожила много лет, до пенсии, вырастила двух прекрасных сыновей, теперь помогает растить внуков.

А внуков у Славика много – и в Москве, и в Ростове, и в Киеве. 9 человек!  Желаю им всем  познакомиться с дедушкиной жизнью и быть на него похожими.  Слава был бы рад узнать, что все дети ладят между собой, дружат, ездят друг к другу.

А моей дорогой невестке, Людмиле Алексеевне Бортниковой – мой низкий поклон за все, что она сделала в этой жизни. И делает сейчас, участвуя в волонтерском движении Донбасса.

10. Валентина Бутылина  http://www.proza.ru/2016/08/10/643

«Моя дорогая мамочка»

  Я люблю вспоминать ее почему-то такой, когда она летом в подвязанном назад платочке из кусочка материи и светло-розовом платье в мелкий цветочек, сновала по ограде туда-сюда: из летней кухни в огород, из ограды в избу. Играючи,  без лишних движений легко как-то готовила щи, жарила картошку, тут же пекла толстые блины на огромной сковородке. К картошке традиционно шла окрошка  на колодезной воде с уксусом, Все в руках ее горело и спорилось, без перерывов одно дело переходило в другое.
  Все делала мамка быстро, умело.Удивительно, а какая она была рукодельница, и никакой работы не боялась. Мало того, что шила, выбивала и вышивала, она еще ткала половики.  Я охотно наблюдала за ее движениями, не могла оторваться.
  Что бы она не делала: кроила ли платья, солила ли сало, я помню ее сосредоточенное лицо и быстрые, ловкие движения. Вот берет шмат сала одной рукой, а другой натирает смесью чеснока и крупной соли и кладет куски плотно друг к другу. Сало ее слушалось и утрамбовывалось, как надо.И в сало  обязательно тмин, который она сама собирала. Запах тмина для меня,это как то, что напоминает  маму.
 С детства мы много слышали похвал о своей родной матери, и училась она лучше всех, и  ягоды и грибы брала быстрее всех в деревне. Про грибы это было удивительно, она их чувствовала, что ли. Она находила их там, где другие возвращались с пустыми руками. Помню такой случай:  мы собирали клюкву с ней  на болоте: мама полное ведро, я больше половины, а сестра меньше половины ведра, но так и не могли за ней угнаться.
 Сколько лугов и холмов ею исхожено было в поисках лесных угодий, и нас с собой водила.
  Сколько платьев ситцевых, костюмов , юбок было ею сшито для нас, ее любимых дочерей. Как мама любила ткани разные, видела их  рисунок, особенности.  Накопилось сотни три выкроек в кладовке, когда мне пришлось их сжечь, я поражалась  ее желанию творить.

 Не помню, чтобы дома у нас говорили про быт, что он нас заел, что надоело домашнее хозяйство.. И только спустя годы понимаешь всю ценность такого опыта, когда мы вместе с мамой познаем эту жизнь, как радость труда, творчества, как залог успешности.

11. Варакушка 5 http://www.proza.ru/2018/12/04/664
 
«Треугольники»

"Стеклянного мастера" и "Тапёра" прочла в один день.

Ошеломляющее впечатление родило мечту о хрустальном рояле. Голубом. Сияющем. Дымчатопрозрачном. Звеняще-тающем звуком, улетающем ввысь с мягкой вибрацией. Эта детская мечта поглотила меня полностью.

Отчётный концерт привёл нас к пианино. Но в мечтах витал рояль.

Дедушка врач. Бабушка домохозяйка. Каникулы в их обществе были восхитительны! Дедушка часто
выезжал по вызову. "Колотун бьёт". Эти слова часто слышала летом в самую жару.

"Колотун" - это малярия. Пик заболевания приходился на массовый вылет малярийного комара.
Анофелиса. И дедуля, со своим неизменным чемоданчиком, мотылялся по округе, пичкая хиной
страдающий народ.

В самую жару, в дальней комнате, закрыв ставни, забирались с моей тётушкой под стол и,
тихонько беседуя, постепенно засыпали.

Тётушка - военврач. Войну закончила в Германии. После войны ещё четыре года лечила немцев
на их территории. Под этим столом она вспомнила госпитальный эпизод...

"Третьи сутки оперировали, меняя друг друга у стола. Раненые поступали потоком. Отправила
санитара на склад. Ушёл. Но, не вернулся. Пошла за ним...

Увидела его у стены. Прислонившись спиной, он, стоя, спал!"

Пробовала потом "стоя спать", но не получилось. Ни разу. Только всё время мучал вопрос: -
"Как же он не упал?"

В этой же "тёмной" комнате был заветный ящичек. Открывать его не разрешалось. Там хранились
"шарики" с хинином. Улучив момент, бумажный шарик я стащила, приметив бумажный треугольник.

Дома я видела такой же. В маминой шкатулке.

"Шарик" распечатала и лизнула...  Лучше бы я этого не делала...

Это было не просто горько. Это была ядовитая, пронизывающая горечь! И она не проходила.
Трое суток не знала покоя. Признаться в содеянном было нельзя. И жить с этой мукой было
невыносимо. Урок запомнился.

Треугольник оказался письмом с фронта. Написанным перед боем. Последним письмом...

Дедушка заведовал малярийной станцией. Он и два его друга, тоже врачи, всё лето проводили
в бесконечной борьбе с "колотуном".

Но, наконец, настало время, когда придумали вывести проклятых анофелисов порошком (дуст)
дихлордифенилтрихлорметилметаном - ДДТ.

И принялась малая авиация посыпать леса, озёра и болота, с тайгой в придачу, этим белым
порошком. Посыпали не один год. А потом, совершенно неожиданно, нашли этот порошок во
льдах полюсов.

И не только его. Оказалось, что дуст с длинным названием похож на шкатулочку с секретом.
Ларчик открылся не сразу и не просто. Он превратился в природе в более ядовитое и более
стойкое вещество - "2,4-Е"!  Вот такие пироги с малярией-колотун.

Дедушка всю жизнь провёл в борьбе с этой заразой. А бабушка у печки. Какой хлеб она
выпекала! Какие блины! Калачи. Шанежки. Пироги. Плюшки. По весне - жаворонков!

Неутомимая пара. Проведшая всю жизнь в труде.

А в моей душе звучал рояль... Хрустальный! Как только дедуля брал в руки гитару, а его друг скрипку, сверкающий рояль сиял в моих мечтах.

Однажды, летом, совершенно неожиданно, папе выпал отпуск. И мы рванули в Москву!
Остановились у родственников. А на следующий день меня повезли знакомить с младшей бабушкиной сестрой - ещё одной бабушкой.

Входим в келью. Я замираю. Рояль!

Сияет чёрным лаком. Восхищает изящными линиями. В тесноте кельи бывшего монастыря занимает всё пространство. Как сказочная чёрная жемчужина!

Наконец я прикоснулась!  Звук в замкнутом пространстве кельи улетел верх. Но вернулся.
Отразился от каменных стен и возникло ощущение оргАна. Но, не тягучегудящего, метллического. А чистого родниковохрустального и мягкосолнечного.

Ах! Какой это был рояль! Тёплый звук улыбался ласково. Баюкал мягким бархатом. Душа улетала и таяла в восторге...

После чая пошли гулять. Внезапно оказались перед большим пространством площади с
Кремлёвской стеной, Мавзолеем, Собором Василия Блаженного, лобным местом...

От неожиданности остановилась. Вихрем промелькнуло всё! Казнь Пугачёва. Горящая Москва с
французами. Гранитная брусчатка, по которой печатали шаг отряды сорок первого...
Сразу в бой! И этот же гранит, встретивший победителей с поверженными символами рейха.

Брусчатка истории нашей Родины.

И зазвучала восьмая Бетховена. В память о тех, кто не вернулся. И полетели белые треугольнички. Белокрылыми голубями. С лёгким шелестом засыпАли площадь и не было видно им конца и края...

Так я познакомилась с Главной Площадью страны.

Горечь от хины прошла за трое суток. Горечь от фронтовых трегольничков, вызывающая "колотун" Души, не может пройти до последнего вздоха. И нет такого "дуста", который способен её заглушить.

Бессмертный полк подтвердил это.

12. Валентина Васильева 4   http://www.proza.ru/2016/05/02/1129

«Родословная»

     Интернет даёт нам неограниченную возможность «общения» с известными людьми. Большое разнообразие интеллектуальных передач ближе «знакомит» нас с биографией интересного для нас человека. Прочитав название «Галина Польских. Под маской счастья», захотела посмотреть эту передачу. После просмотра и я вспомнила свою первую встречу с актрисой в фильме «Дикая собака Динго». На всю жизнь мне запомнились её удивительные глаза и душевные страдания от первой любви, то, как она мчалась на санях с собачьей упряжкой, рассказывала стихотворение про золочённый крестик… И даже жадное поедание ею пельменей, сидя на лестничной площадке, врезалось в память. Позже, в фильме «Журналист» её «сростание» стало для меня одной из лучших сцен объяснения в любви в отечественном кинематографе. И в телесериале «Тени исчезают в полдень», опять ей досталась роль девочки, преданно любящей своего Федьку и женщины, покорившей сердце Фрола. Но это «портрет» актрисы сложившийся через экранных героинь. А в жизни?! Как много страданий пришлось пережить самой Галине Польских… Невозможно было слушать без слёз её признание, что она не помнит лица мамы, от которой осталась всего одна маленькая фотография, и та впоследствии куда-то пропала. Хорошо, что её нашла бабушка, хоть один родной человек. Но и бабушка, по словам актрисы, никогда не приласкала внучку, не окружила девочку нежностью и любовью.

     Сколько же людей в нашей многострадальной стране, начиная с Октябрьской революции, гражданской войны, коллективизации, репрессий, Великой Отечественной войны остались сиротами, непомнящими «родства своего». И я знала женщину, которую ребёнком вывезли из блокадного Ленинграда. Выросшая в детдоме, она праздновала свой День рождения в один день с В.И. Лениным, 22 апреля, так как всем детям в их детдоме «назначили» эту дату.

     Как-то в детстве, рассматривая семейный альбом, я обратила внимание на большую фотографию на плотном картоне. Четыре женщины сидят рядышком и три из них держат на коленях грудничков, а вокруг стоят несколько девочек и мальчик. Одеты они были в длинные одежды, которые в наше время уже не носили. « А кто эти люди на фотографии?»,- спросила я у мамы. «Вот это я на руках у своей мамы, твоей бабушки. Справа от нас - Анна, жена моего брата по отцу, с младшей дочкой, а слева - моя сестра по отцу Прасковья с дочкой Мариной. Вот эта девушка, твоя тетя Марика, моя старшая сестра по матери, а этот мальчик Терентий, мой брат по матери, который пропал без вести в войну…», - рассказывала мне мама. Воспринимать, что этот ребенок с голенькими ножками моя мама, а эта тетя, которую я никогда не видела, моя бабушка, было для меня необычно. И если мама на ней ребенок, то вся эта многочисленная семья сфотографировалась в 1915 году. Я всматривалась в незнакомые мне лица, разглядывала в несколько рядов монисто на груди одной из девочек, платьица с рюшами, блузы. Фотография есть запечатлённый всего лишь один миг ЖИЗНИ. Повертев фотографию, я отложила её и стала смотреть другие фотографии, на которых были запечатлены знакомые мне люди.

     И только, спустя много лет, когда мой средний брат осуществил свою мечту – написал родословную нашей семьи, все люди на той фотографии, как бы зашевелились и ожили, встали и пошли домой. Я как бы увидела бабушку Василину, хозяйкой большой семьи, окруженную детьми и внуками. Услышала всё разноголосье вокруг неё: невестка спрашивала совета, что приготовить на ужин, дети постарше шалили, кто-то из грудничков плакал, всё наполнилось жизнью… И, оказалось, все эти люди имеют самое непосредственное отношение к моей жизни, без этой красивой женщины и её кропотливого труда не было бы и меня. Но что я знаю о ней? Я даже не знаю её отчества! Долгие годы она была в моём сознании ОДИНОКОЙ старенькой бабушкой, у которой даже могилы не было, так как она умерла от тифа после войны в другом селении и погребена в общем захоронении…

     Какая же сила побуждает нас искать свои корни, составлять многочисленные родословные «деревья» с пышными кронами?! Откуда это желание знать: «Чей я?!».
Новый Завет начинается с «Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамова. Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его…». (Матфея гл.1 ст.1-2) Восхищает краткость Библии, в строку «Авраам родил Исаака» вмещаются несколько глав книги «Бытие». При чтении вышеизложенного стиха может создаться впечатление, что Авраам родил Исаака и умер, также Исаак родил Иакова и скончался. Но это не так. Аврааму было сто лет, когда родился Исаак. Исааку было 60 лет, когда родился Иаков. Авраам прожил 175 лет, а его сын Исаак 180. Получается, что Иакову было 15 лет, когда умер его дедушка Авраам. И маленьким Иаков успел посидеть на коленях своего дедушки Авраама, тогда как его брат близнец Исав бегал вне шатра, и внимательно послушать дедушкины чудные рассказы о том, что ему говорил Сам Бог. И та вера и любовь, с которой дедушка рассказывал о помощи Бога, когда он освобождал своего племянника Лота и победил 5-рых царей, глубоко приникла в сердце внука, желающего быть как дедушка. Это очень важно, чтобы взрослые передавали детям знания рода из уст в уста.

     А как быть найдёнышам? Как восстановить свою родословную?

     С приходом на землю Иисуса Христа, Бог-Отец установил всем людям единственную РОДОСЛОВНУЮ! «Восхотев, РОДИЛ Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его СОЗДАНИЙ». (Иакова гл.1 ст.18)
«А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть, быть ЧАДАМИ Божиими, которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога РОДИЛИСЬ». (Иоанна гл.1 ст.12-13)

     Как же войти человеку в эту РОДОСЛОВНУЮ? Надо, как Иаков, прийти к «шатру» Божьему, который называется «Дом молитвы», сесть у ног Иисуса Христа, а кто посмелей «попроситься к Нему на колени» и с верой принять все Его Слова, записанные в Библии, и прилагая старание исполнять их.

Желаю тебе, друг мой, найти и своё имя в этой единственной Божьей РОДОСЛОВНОЙ!

13. Владимир Виноградов 3 http://www.proza.ru/2016/12/13/2178
Специальный Приз №3 «За поэтическое представление произведения»   

«Юбилей мамы»

Слава Богу!!!
Крик младенца разбудил село Елабугу.
Ровно 90 лет назад
Лёгкий шлепок получил младенческий зад.
Имя дали простое – Любовь,
Рождение пришлось почти на Покров.

Босоногое, счастливое детство:
По утрам рёв коров, крик петуха
Разрушила войны разруха.

Чтоб не нести на одёжку, еду затраты
Любаша добровольно пошла в солдаты.

Из города до базы КАФ шли пешком.
Четыре года службы было потом.
Артиллерийский зенитный дивизион.
Там же в траншее появился он.
Вася, Вася, Василёк
Девичье сердце увлёк.

Пошли детки: две дочки, и сыночек.
Сколько тебе бессонных досталось ночек?!
Сопли, кашель, ангина.
Над стиркой, уборкой, готовкой - сгибалась спина.
Всех вскормила и добру обучила.
И, чтоб не было в семье обузы
Подросших детей отправила в ВУЗы.

Вскоре пошли внуки и внучки косяком,
И правнуки с правнучками потом.

Хочешь, верь – или не верь,
Но в жизни её был: и Пионерий лагерь,
Пединститут, и институт Культуры.
Брешут мужики, что все бабы – дуры.
Даже Академия Экономики и Права,
Детский сад, Дом культуры,
Но это - забава.

Хранительница семейного очага,
Дом - полная чаша.
Любимая мамочка наша.
Одного прошу у Бога.
Дай маме прожить 100 лет,
И ещё много, много.

17.10. 2013 г.  г. Хабаровск.

• База КАФ (Краснознамённой амурской флотилии)

14. Елена Гвозденко   http://www.proza.ru/2013/05/04/34

«Бабушка»

4 мая 2001 года, за неделю до своего 84 дня рождения, ушла моя бабушка. Светлой памяти посвящается…

 Моя бабушка вышла замуж по расчету. Она сама мне сказала. Помню, мне было тогда лет пять, и я, рассматривая портрет,  с которого смотрел серьезный мужчина с напряженным лицом, спросила у нее «как она была невестой». Портрет всегда висел в ее комнате, и я знала, что этот немного сердитый мужчина ее муж, которого очень давно «убили на войне». Но почему-то этот факт мало меня заинтересовал. Мое воображение будоражило видение бабушки-невесты. Она так и представлялась мне в фате поверх всегдашнего своего цветного платка и в своем фартуке, надетым ею, впрочем, на белое платье. Я представляла, как моя бабушка-невеста бредет под руку с портретным мужчиной, а вокруг много цветов. На большее моя фантазия была не способна.

«Как, как, - ответила она, не отрываясь от какой-то своей работы, которую выполняла беспрестанно, - пошли, расписались и все».
-«Как все, - недоумевала я, - а платье, а фата, а свадьба?».
«Какая свадьба? Пошли мы в сельсовет, расписались, а потом пришли домой, наварили каши, наелись, вот и вся свадьба».
Признаться, я испытала легкий шок. Мой пятилетний мозг не мог осознать, что вот так просто «с кашей» можно провести единственный день, когда абсолютно все девушки превращаются в принцесс. Я часто рассматривала фотографии, где мои родители были такими красивыми в день их свадьбы. Это что же получается, что у бабушки и праздника-то никакого не было. В моем понимании, праздника с кашей просто и быть не могло. Это не праздник, это ненавистный завтрак в детском саду. Тогда я подумала, что бабушка и ее муж настолько любили друг друга, что не стали ждать, когда у них накопятся деньги на свадьбу.
«А ты любила своего Петра Алексеевича?», - спросила я. Бабушку почему-то не смутил подобный вопрос из уст пятилетней внучки. «Какая там любовь. Замуж за него пошла, чтобы хлеба наесться».

Наверное, в этот момент я повзрослела. Нельзя было испытать настолько сильное разочарование в человеке, который был авторитетом во всем и остаться маленькой девочкой. Я не могла понять, как можно было выйти замуж для того, чтобы есть хлеб. Ну, я еще могла бы понять, если моя наставница выходила бы замуж для того, чтобы есть конфеты, но хлеб…
Помню, что я молча стянула покрывало с ее подушек, действо, за которое непременно была бы наказана раньше. Но мне, ставшей вмиг взрослой, было это безразлично. Достала припрятанный красный карандаш, и, спрятавшись за занавеску, водрузила легкий тюль на своей голове, не забыв накрасить губы. Из зеркала на меня смотрела почти невеста, почти принцесса с грустными глазами.

Моя бабушка – ровесница революции. Ее рассказы о своем детстве, и без того, казавшиеся мне какими-то нереальными, были пропитаны мистикой, сказочностью. Даже деревня, в которой прошли ее детство и юность, называлась, на мой взгляд, очень загадочно – Марьино поле. Мне всегда хотелось представить эту самую Марью, в честь которой назвали деревню. Бабушка рассказывала, что это была дочка помещика, которой эта деревня отошла в качестве приданного.

Мамы своей она не помнила. Ее отец, был женат три раза. Мама бабушки была его второй женой. В этом браке родилось двое детей – Елена и ее младший брат Иван.

«Ему в молодости, - рассказывала она тихим низким «сказочным» голосом, -  цыганка нагадала, мол, будет он женат три раза, и с каждой женой будет жить по семь лет. Прожил он с первой женой семь лет. Народился у них Никита. А жена, возьми, да и помри. Пришлось отцу второй раз жениться. Ну, он на моей матери и женился. Взял девушку молодую, здоровую. А через семь лет ее лошадь «разбила». Остался он уже с тремя детьми на руках. Никита, правда, скоро женился и отделился от нас. А отец женился в третий раз. Прожили они с мачехой семь лет, и отец помер. Мне тогда 15 лет было, а братцу моему Ване всего 11. Мачеха и говорит, не буду я с вами жить, не нужны мне чужие дети. Говорит, забирайте, мол, или дом или корову. Тут я растерялась. Думаю, если возьмем дом, то, без коровы с голоду умрем, а если корову – то где жить будем. Пошла я к старшему брату за советом. А его жена нам и присоветовала, что, мол, берите дом, а корову мы с вами пополам свою поделим».

«А как можно было корову-то поделить? Вон у нас кошка Мурка, ее, если поделить, она обязательно умрет».
Бабушка улыбнулась, потрепав меня по голове. Она объяснила, что корову никто пополам резать и не собирался. Молоко, что дает корова, делили, телят, которые у нее рождались тоже. А сама «кормилица», как называла ее бабушка, осталась целой.

«Так мы и выжили. Мы с Ваней в дом к Никите перешли, а они – в наш. У нас он намного больше был. Мы с Ваней в колхозе работали «за палочки».
«За какие-такие палочки, - недоумевала я, - за кукурузные что ли?»
«Нет, просто за палочки. Выходит человек на работу, а за это ему в тетрадке палочку ставят. А когда урожай соберут, палочки посчитают и за них зерна насыпят».
Много непонятного было для меня в ее речи. На работу люди ходят за деньги, это я к своим пяти годам очень хорошо знала. Вот мама и папа ходят за зарплату. Правда, мне было немножко обидно, я вот в свой садик ходила совершенно бесплатно, а там, на мой взгляд, потяжелее, чем на работе было. Ведь я ни разу не слышала, чтобы папу или маму заставляли на их работе спать, и есть рисовую кашу. Но ходить на работу за какие-то там палочки в тетрадке, непонятно. И потом, что делать с зерном, которое насыпали за эти самые палочки. Летом в деревне я видела, что зерном кормили гусей и кур, но, чтобы сами ели, не видела ни разу. Мне было очень интересно, а как относилась к неродным детям мачеха, также как в сказках, или все-таки получше…

«Ой, милая, мы, когда вдвоем с братцем жить стали, хоть вздохнули свободно. У мачехи ведь свой сынок был. Отец целый день на работе, а мы с Ваней целый день голодными ходим. Мачеха с сыночком едят, а нас к столу и не пускают. А работы в деревенском доме столько, что ни в одной сказке не опишут. Надо и убраться, и скотину покормить, и обед сготовить, и печку натопить, и огород прополоть. В школу меня не пускали. Подружки мои, кто с родной мамой жил, читать-писать научились. А моя мачеха говорила, что не надо на это девчонке время терять, и вместо школы сажала меня вязать носки. Помню, что, если замешкаюсь, то мачеха обязательно затрещину давала. А как отец вечером придет, то она сразу как мед становилась. И сладенькими нас называла, и родненькими. Помню, раз обидела она меня крепко, а отцу неправды наговорила. Он ей поверил, а не мне, да и сам оплеухой наградил. Обиделась я, убежала в поле, легла на холодную землю, надеялась, что простужусь и умру. Вот только соседи меня вовремя заметили. С тех пор только ухо слышит плохо.
А один раз  чуть заживо не сгорела. Наш дом загорелся, а я спала в самой дальней комнате. Мачеха своего сына выставила, Ваня сам выбежал, а мне огонь путь перекрыл. Мачеха голосит, свои сундуки из огня тащит, а я горящей горнице мечусь. Хорошо, что сосед заметил, окно выбил и достал меня. Так что когда мы с Ваней вдвоем жить стали, стало даже немного легче. Правда, мы с утра до вечера в колхозе работали. Я на коровах пахала, лошадей не хватало, а Ванечка мой пастухом ходил. Намаемся за день, а вечером на свой огород идем, или ночью, если ясная. Так и жили. Только есть все-время хотелось. Особенно страшным был 33-й год. Засуха была такая, что все поля выгорели. Мы всю лебеду поели, все кожуру картофельную. Помню, даже песенку сочинили: «В 33-м как году, всю поели лебеду, картофельны шкурки считали за булки». На полях зерно плохое, но уродилось, а колхозникам за трудодни его не стали давать, и так государству план не сдали. Многих тогда за воровство колосков посадили. Пойдет, к примеру, бабеночка какая в поле, не может она смотреть, как детки ее от голода пухнут и умирают, наберет мешочек маленький колосков, каши сварить, а ее обходчик и поймает. И вместо каши отправлялась наша бабенка в лагеря. Помню и я раз решилась своровать. Набрала карман этих самых колосков, а тут и обходчик едет. Я в крапиву и метнулась. Всю ночь в крапиве просидела, выйти боялась…
А за Петра Алексеевича я от голода замуж вышла. Он трактористом работал. В то время тракторист, на деревне – первый парень. Им и зерна на трудодни выделяли много. Думала, вот выйду замуж за тракториста, хоть хлеба наемся. Расписались и стали жить вчетвером сразу. И у него и у меня братишки меньшие были», - бабушка умолкла, вглядываясь в сумеречное окно.

Позже я узнаю, что баба Лена вместе с мужем переедет в город, что ее Петр Алексеевич во время войны найдет себе боевую подругу, которая сама приедет к бабушке рассказать об их романе. Узнаю, что Петр Алексеевич «пропадет без вести», а бабушка уже на самом исходе войны встретит свою любовь, моего дедушку. Узнаю, что дедушку убьют в мае 45-ого. В последнем письме он еще успеет дать имя их дочери, моей маме…

15. Ольга Горбач http://www.proza.ru/2016/06/09/1490

«Козленок»
         

              Эту историю про свое детство мне рассказал отец. Произошла она в 20-е годы в украинском селе Курень Черниговской области. Я помню эту историю всю жизнь, и написала этот рассказ, чтобы мои дети и внуки тоже помнили эту историю, вспоминали своего дедушку и знали, каким он был.

            
              Козлик был совсем маленький, с жесткой серой шерсткой и еле видными тупыми рожками. Тонкие коленчатые ножки он ставил широко, но они дрожали и подгибались. Когда мать доила козу у сарая, козлик тыкался смешной рожицей Ване в живот и жалобно мекал, от этого почему-то становилось щекотно в животе и наворачивались слезы. Ваня обхватывал нежную шейку и целовал козлика в твердый теплый лоб. И пахло от него козьим молоком и сеном.
 
              Ваня брал козлика на руки и нес его на лужок за огородом, перепрыгивая через грядки с капустой, пробираясь через кукурузную делянку и огибая маленький грязный пруд с утками. На лугу рос клевер и молодая нежная травка. Козлик щипал травку, а когда уставал – ложился рядом с Ваней и приваливался к нему теплой серой спинкой. Ваня грыз сочную травинку,  и было ему так хорошо и спокойно в эти минуты, что он засыпал каким-то легким радостным сном.
              Так прошел месяц.
 
              Первым делом, проснувшись, Ваня бежал в хлев и трепал козлика за рожки. Увидев Ваню, тот радостно мычал и нежно бодал его в живот. Потом весь день, бегая по своим мальчишичьим делам, Ваня забегал к серому дружочку, а после обеда шел с ним на луг. Козлик подрос, самостоятельно преодолевал этот путь, только тревожно блеял, когда Ваня скрывался за высокой кукурузой.
      
              Дни стояли жаркие. Ваня бегал купаться на большой пруд на окраине села и брал с собой козлика. Козлик заходил в воду по колено и долго пил. А потом Ваня обливал его водой, фонтаном брызг обдавая козлика с головы до ног. Тот отчаянно прыгал, выбирался на берег, его заливистое блеяние смешивалось с Ваниным хохотом,  и было это такое счастье  - ощущать солнечную, сверкающую, восторженную жизнь, что не важно, кто ты – человек или козлик, а важно, что рядом есть существо, чувствующее то же самое!
 
              Еще Ваня рассказывал козлику свои тайны. Эти тайны нельзя было доверить никому на свете! Даже говорить словами – и то было страшно! Но козлик терпеливо ждал, пока Ваня горячо шептал ему в ухо про черный наган в промасленной тряпке, что хранился у матери в банке с фасолью, про соседского Семку,  прятавшего в  яме под сараем человеческий череп, про  поджог бани, и  про многое-многое еще…  «Ты никому не скажешь?» - спрашивал Ваня козлика, и тот тряс лобастой головой, а горизонтальные зрачки в желтых глазах клятвенно сужались, обещая сохранить тайну.

              А потом козлик пропал.
              Еще утром он был на месте, когда Ваня забежал попрощаться с ним перед походом на рыбалку со старшими братьями. Все было как всегда – мать доила козу, козлик дурашливо бодал Ваню в живот, так же шныряли куры под ногами, так же светило солнце…

              Вернулись они к ужину. В ведерке принесли штук 15 карасей и трех лещей. Ваня не увидел козлика во дворе, не нашел его ни в хлеве, ни за сараем. Спросил у матери, та только досадливо отмахнулась, ничего не ответив, и поспешила на кухню

              Ваня побежал на луг, но и там козлика не было. Тоска охватила сердце Вани, беспокойство все нарастало. Он подбежал к козе, обхватил руками ее морду: «Где же твой козленочек?» Коза резко вырвалась и больно боднула Ваню. Ее соломенные глаза смотрели холодно и отчужденно. Ваня побежал к соседке тете Марусе, но она только развела руками и закачала головой. Побежал дальше по улице, в каждом дворе справляясь о своем козлике. Кто мотал головой, кто махал руками, кто вообще не отвечал – у всех свои дела, какой там еще козленочек. Побежал на дальний пруд. Мальчишки купались, увидали его, звали к себе. Козлика они не видели.
              Куда дальше бежать? Может быть, в лес ушел, заблудился. По щекам потекли слезы. Сердце бухало где-то в горле, душа металась испуганной птицей в груди.  Все на свете отдал бы Ваня в тот момент, лишь бы  увидеть своего любимого козленка!
              Он опять побежал домой – может быть, беда миновала и козлик вернулся?  Но во дворе его по-прежнему не было. «Мама, где же козленочек?» Мать как-то суетливо отвернулась и исчезла в хате, и уже оттуда крикнула : «Да ладно, что за пропажа! Зови братьев вечеряти!»
 
              Из кухни густо пахло жареным мясом. Это была такая редкость, мясо почти не ели, жили-то, в основном, впроголодь. В животе заурчало и, что называется, потекли слюнки. И тут Ваня смалодушничал, предал своего друга, подумал : «Поем быстренько и продолжу искать».
       Он забежал в хату, присел на лавку с краю. Посередине стола дымилась большая миска с жареным мясом. Ох и дух стоял! Все взяли по куску и молча стали есть. Было так вкусно, что не до разговоров. Заедали луком, хлебом, запивали молоком.
 
              Поели очень скоро, и Ваня рванулся из-за стола.
      «Ты куда?!»- мать ухватила его за подол рубахи. «Мама, я же козлика шукаю, нет нигде!» «А что его шукать – вот же он и есть» - мать кивнула на опустевшую миску. «Время его пришло, Ванятко, не сердись, скоро осень, чем кормить? Да и была бы козочка, а то ведь козлик..»

              Ваня так и застыл с открытым ртом.
              Медленно доходила до его сознания страшная весть, невозможно было поверить, что вот только что с таким аппетитом он ел лучшего своего друга… Жаром обдало его с головы до ног, страшная судорога свела живот. Еле успел Ваня выскочить из хаты, его рвало фонтаном, а дворовый пес Митька, не веря своему счастью, тут же подъедал вязкую лужицу. Ваню выворачивало наизнанку,он задыхался, захлебывался, плевался, из глаз ручьем текли слезы, голова кружилась, коленки подгибались. Мать выбежала за ним с крынкой воды, пыталась умыть лицо, но Ваня вырвался и убежал на сеновал.

              Всю ночь он плакал. Засыпал, просыпался, опять плакал, до икоты, до судорог. Утром мать залезла на сеновал, прижала к себе Ванину голову и качала его как маленького, покрывая поцелуями. Ваня снова заснул и проспал так до вечера. Вечером у него начался жар, приходи фельдшер, поил какой-то горькой микстурой. Ваня впадал в забытье, а когда приходил в себя – снова плакал, метался.
 
              Проболел он две недели. Когда похудевший, с синяками под глазами,  вышел поутру во двор – козы там не было, это мать продала ее, чтоб не напоминала Ване о козленочке. С тех пор в семье коз не держали.

16. Карин Гур  http://www.proza.ru/2014/10/27/1300

«Я видела Бога»

                Светлой памяти моей бабушки - посвящается.

              1953 год. В свои пять с половиной я начала отпочковываться от родителей, дедушки и бабушки, осознавать себя личностью с головой, переполненной массой вопросов, требующих немедленных ответов. Поскольку мама и папа большую часть времени были заняты на работе, глаза на жизнь открывала мне бабушка, объясняла так, как она эту самую жизнь понимала, не имея высшего образования, с трудом умея писать на русском.

         После того, как дедушка прочитывал газету, я брала её смотреть картинки. Самые интересные были в праздники: парад, дедушка Сталин на трибуне. Но то, что увидела тем майским днём, поразило  настолько, что я побежала к бабушке:
         - Ба... Прочитай, прочитай...
         На фотографии дедушка Сталин держал на руках маленькую девочку в  белой  блузочке, в волосах бант тоже белый  и большой. Она крепко обнимала его за шею.
         Бабушка призвала на помощь всю свою фантазию:
         - Эта девочка живёт в городе Москва, учится в школе на пятёрки, хорошо кушает, слушается маму, папу и дедушку с бабушкой.
         И всё? Просто хорошо кушать и быть отличницей? Этого достаточно, чтобы поехать в Москву и обнять дедушку Сталина?
         О, сладостное предчувствие исполнения желаний...
         Через несколько месяцев из тощего, салатового цвета заморыша, я превратилась в более чем упитанного ребёнка. Мальчишки на улице кричали мне: «Бочка», но я не обижалась. Откуда они могли знать, что я  уверено шла к осуществлению своей мечты.   
      
        Наш небольшой городок пересекала длинная улица, начинающаяся  от пруда с одной стороны и спиртзавода  - с другой. Покрытая плохим выщербленным асфальтом, она лениво тянулась мимо бани, пересекала центральную трассу, тянущуюся из Винницы через Житомир до Киева.
       Мимо маленьких одноэтажных магазинов, в которых продавали селёдку, мясо, хлеб, нитки и пуговицы, керосин и подсолнечное масло  на разлив,  продолжалась до школы, в которую мне вскоре предстояло пойти, колхоза, суда и милиции до самого загадочного места – кладбища.
      Все маленькие улочки вливались в неё, как притоки в русло большой реки. И наша, в то время Базарная, пыльная летом, грязная  заболоченная весной и осенью, скользкая зимой, упиралась в неё под прямым углом. Наш дом был вторым от дороги.  И как только издалека раздавались звуки оркестра: «Там там та там, там та та та та та там...» все бежали смотреть на процессию. В этот раз пошла с бабушкой и я. Увиденное, мне очень понравилось: цветы, венки, машина, на которой стояла большая открытая коробка, оббитая красным сукном. Что было в коробке, я с высоты своего роста рассмотреть не могла, но толкала бабушку в бок и спрашивала:
      - Ба... ба... что это?
      Она шикнула на меня:
      - Стой тихо, дома расскажу.
      Так я впервые узнала, что люди умирают.
      - Это что значит: умирают?  - не могла не поинтересоваться я.
      - Засыпают навсегда, закрывают глазки и спят.
      Хорошее дело! Это как: ни кушать, ни играться... Подумав, я спросила:
      - И куда они деваются?
      - Боженька их забирает к себе на небо.
      Час от часу не легче... Это что ещё за боженька?
      Бабушка, как могла, втолковала, что это такой старик, который всё видит, всё знает и всё может. Почти, как дедушка Сталин.
      - Ба... А все умирают?
      - Все. – Бабушке была занята, этот разговор явно начинал ей надоедать и она стала отправлять меня играться к соседу ровеснику.
      Но я должна была выяснить для себя ещё кое-что важное:
      - А я? Я тоже умру?
      - Угу, только  это не скоро, ты будешь жить долго долго до ста  лет.
      Я с трудом считала, но по пальцам, отняв от ста пять, поняла, что жить мне ещё долгих девяносто пять лет. Ура!  Это так много!
      Потом, задрав голову, я высмотрела в небе седого старика с длинной белой бородой, во всём белом, сидящего на облаке. Он внимательно смотрел на меня, я смотрела на него, пока не заболела шея, а он уплыл куда-то по своим делам.
      Через несколько дней, получив от мамы денежку,  отправилась за вкусным мороженым. Тётенька в белом переднике  доставала его  из металлического бидона, накладывала  в бумажный стаканчик и вручала деревянную ложечку. Меня отпускали одну, это было близко от дома и дорогу не нужно было переходить. В это время издали появилась лошадь с телегой, на которой стояла коробка, точно такая, как раньше на машинах. Не было цветов, не было музыки, но я поняла, что кому-то исполнилось сто лет и его повезли умирать. Было жутко и страшно, но я решила дойти с повозкой до конца и посмотреть, что же происходит на самом деле. Коробка стояла низко, в ней лежала худая старуха в белом платочке, укрытая простынёй, со сложенными руками, в которые была воткнута палочка с перекладиной. Пристально вглядываясь в её лицо, старалась увидеть, как она моргнёт или повернётся на другой бок, но старушка лежала, не шевелясь. Дорога оказалась длинной, мороженое я съела, пальцы липли от сладости. Я хотела домой, пить, писать, но решила терпеть до конца.  Кто-то  дёрнул меня сзади за косичку. Я вздрогнула. Передо мной стояла наша соседка тётя Валя. У неё почти не было зубов и она шепелявила:
     - Рая, ты шо тут  делаешь? Ух и попадёт тепе от папушки.
     Это я и сама знала.
     - Я хотела посмотреть, как умирают...
     - Держись за руку, а то потеряися.
     Дома кончились, вдоль дороги  тянулись поля.
     Наконец телега въехала на странное место. С двух сторон виднелись холмики, огороженные маленькими заборами. Внутри стояли какие-то камни, большие палки с перепонками, кое где лежали цветы. Мы остановились у какой-то глубокой ямы. Коробку поставили на земляную насыпь. Откуда-то появился  толстый дядя, больше похожий на тётю в длинном чёрном платье. За спиной висел хвостик, на животе раскачивалась палочка с перекладиной, такая же, как у старухи, только очень большая и красивая.
     - Тёть Валя, это кто?
     - Патюшка.
     - Он этой старухи батешка, папа?
     - Рая, это поп(а я поняла «бог»). Был он совсем не похожий на белого старичка, сидящего на облачке. Нужно будет потом у бабушки всё расспросить.
     Коробку закрыли, опустили в яму и засыпали землёй. Старуха умерла. Бог быстренько что-то сказал, видно пообещал ей, что скоро её оттуда откопает и заберёт к себе на небо. Все стали быстро размахивать рукою сверху вниз, справа налево и кланяться до земли...

     Ох и влетело мне дома: целую неделю без кино и мороженого.
     Зато я видела Бога!
      
     Осень и зиму я проболела. Мама сказала соседке, что у меня «хараническое воспаление середнего уха». Вот так! У всех по два уха, а у меня ещё какое-то третье, середнее. Я долго смотрела на себя в зеркало, искала, но так  и не нашла, видно оно где-то на спине, а спину я не вижу. Приходила медсестра и делала в попу больнющий укол, а мама на ночь капала в ухо чем-то тёплым и ставила компресс.

      В тот день мама почему-то  не пошла  на работу, все куда-то бегали, по радио играла грустная музыка, папа без конца курил в холодном коридоре.  Потом пришёл сосед с сыновьями, все сидели и плакали. Старший его сын, комсомолец, сказал, что теперь всё кончилось и ничего уже не будет так хорошо, как раньше.
     Мама объяснила мне, что умер Сталин. Я не могла понять и смириться: как же так, а я? А моя мечта? А трибуна?  А большой белый  бант? Мне пришлось впервые в жизни испытать горечь несбывшихся надежд...
    Бабушка на кухне чистила картошку и тоже плакала.
    - Ба... а чё Сталину уже сто лет? И Боженька заберёт его  к себе?
    - Не.. – она уже забыла, что говорила мне полгода тому назад. – Он заболел и умер. Какое горе...
    Заболел и умер? Значит, не в сто лет умирают, а ещё, если болеют, тоже? А у меня это «хараническое воспаление...» Я побежала к маме:
    - Мама, ты мне не дашь умереть? Я ещё не хочу к Боженьке... Пусть мне делают уколы, я буду терпеть...
    Она обняла меня, долго целовала, успокаивала, что ни за что и никогда никому меня не отдаст.

     В сентябре 1991 года бабушке исполнилось 96 лет. Через три месяца она скончалась.

17. Нина Джос http://www.proza.ru/2014/04/24/578

«История старинной брошки»

    Уже много лет, бережно храню в шкатулке старинную бабушкину брошку. Ценности особой она не представляет - бриллианты в ней поддельные, а металл потемнел от времени. Её подарила бабушке подруга, в благодарность за спасение жизни во время Отечественной войны. Историю эту бабушка и мама рассказывали мне много раз.
 
    До войны, семья наша жила на Западной Украине, в городе Коломыя. Была у них там прекрасная квартира, о которой потом жалели всю жизнь. В 1941-м их город бомбили в первые же дни войны. Немецкая авиабомба пробила крышу и потолок их дома, с шипением крутилась по полу, но так и не взорвалась. Онемев от ужаса, смотрели они на бомбу и не могли пошевелиться - ноги стали будто из ваты. Впоследствии, молились за того человека, который сделал бракованную бомбу и за своё чудесное спасение.
 
    Дед отправил семью в эвакуацию на восток страны, а сам  получил задание эвакуировать городской банк. Спешно погрузили в фургон  мешки с деньгами, дали ему шофера и отправили в Киев. Немцы уже прорвались вперед и ехали они по оккупированной территории ночами, а днём прятались с машиной в лесу. Однажды нарвались на отдыхавших в лесу немцев, но вовремя среагировали и успели оторваться от погони. Деньги довезли до Киева и сдали в банк. Пересчитывать, даже мешки, никто не стал. После дед говорил, что запросто мог закапать в лесу один мешок и запомнить место, но он был честным человеком.
 
    Бабушка с мамой, которой было восемь лет, попали на Урал в город Реж, где и провели всю войну. Дед, будучи моряком, воевал на корабле в блокадном Ленинграде.
 
    В Реже бабушка устроилась в столовую военного завода, где работало пять тысяч человек и прошла там путь от помощника повара до заведующей столовой. Была она женщина яркая, красивая и умная от природы. Крепко держала она в своих руках жизни тех, кого любила. Спасла от голода брата с семьёй, устроив его жену на работу в столовую. Мужу  послала  двенадцать посылок, когда появилась возможность передать их в блокадный город. Принимали на почте только по две посылки с человека. Бабушка, продав всё что могла, купила продукты и организовав соседей и знакомых, отправила целых двенадцать посылок, что помогло деду выжить в блокадном городе. Дед всю жизнь благодарил её за это и любил  до самопожертвования.

    В Реже жила в то время группа эстонцев, высланных на Урал в начале сороковых годов в результате сталинских репрессий в Прибалтике.  Эстонцы работали на военном заводе, жили в бараках и держались особняком от местного населения. Мама моя, будучи ребенком, хорошо запомнила их. Это были дружные и культурные мужчины. Возле бараков они организовали спортплощадку, где по утрам делали зарядку и играли в волейбол.  Был у них свой духовой оркестр, свой любительский театр. По вечерам, после работы, собирались они в городском клубе и устраивали вечеринки с танцами. Дети бегали в клуб посмотреть концерты, послушать музыку. Отличались эстонцы своей высокой культурой, водку не пили и с местными мужиками не знались.
 
    У бабушки в столовой работала кассиршей Ирэна,  жившая до войны в Таллине. Происходила она из русских дворян, осевших в Эстонии после революции. В Таллине у них был большой старинный дом с садом, огороженным высоким забором. В юности Ирэна любила, раздевшись догола и распустив длинные косы, бегать по саду и петь песни, воображая себя то Евой, то русалкой, то дриадой. 

    Была она хорошо образована и имела красивый голос. Когда Эстонию присоединили к Советскому Союзу, семья Ирэны была репрессирована. Отобрали дом с садом и все деньги, а маму  выслали в Казахстан, где заставили пасти лошадей. В знак протеста, мать Ирэны вывела табун лошадей в степь, да и отпустила  со словами: 
 
    - Живите хотя бы вы, кони, на свободе!
 
    Её арестовали и после долгих мучений расстреляли, как врага народа. Ирэна спаслась тем, что вышла замуж за советского офицера, подполковника, сменив фамилию и спрятавшись за спину мужа-коммуниста, который ее страстно любил.  Как жена офицера она и попала в эвакуацию в Реж.
 
    Ирэна быстро подружилась с эстонцами, ходила к ним в клуб на танцы, играла и пела в спектаклях любительского театра, организованного эстонцами, завела среди них себе любовника. Ирэна имела очень красивую, стройную фигуру и даже по примеру Исидоры Дункан танцевала перед мужчинами голая на столе.
 
    - Мама учила меня, что все мужчины должны быть у моих ног, - сказала она как-то в компании женщин.
 
    - Или между них, - насмешливо заметила одна из подруг.
 
    Эстонцы готовили диверсию - хотели взорвать военный завод. Они ненавидели советскую власть и были на стороне врагов. Кто-то их выдал и все эстонцы были арестованы НКВД и исчезли навсегда.  Ирэну тоже арестовали за связь с врагами.
 
    Бабушку вызвали на допрос, чтобы она подтвердила, что Ирэна водилась с врагами. Бабушка смело заявила, что Ирэна - жена  коммуниста, в клуб ходила музыку послушать - и все! Уверенно отстояла она подругу, убедив в  ее невинности и непричастности к диверсии.

    - Да как вы могли такое подумать! Я знаю Ирэну - она жена советского офицера. Муж ее сражается на фронте с немцами, кровь проливает за Родину, а она  его верно ждет! - и бабушка поручилась за подругу, рискуя собой.

    - Почему вы помогали врагам? - ругала она Ирэну, вернувшись с допроса , - нищая, голодная страна ведет страшную войну с фашистами, люди гибнут, а вы, Ирочка, вели подрывную деятельность, как не стыдно?
 
    - Я никогда им не прощу, что замучили мою маму! - ответила подруга.

    После войны они встретились в Таллине, куда перевели служить моего деда. Муж Ирэны вернулся с фронта и они дружили семьями. Однажды Ирэна, со слезами, поблагодарила бабушку, что та спасла ей жизнь и подарила красивую старинную брошку из того немногого, что осталось у нее от прежней, богатой жизни. 
 
    После войны у Ирэны врачи обнаружили тяжелую форму туберкулеза. Муж страстно любил жену - аристократку, прощал ей все грехи и измены. Ирэна презрительно называла мужа "плебей".

    Через год наша семья уехала из Таллина навсегда. После недолгой переписки связь с Ирэной прервалась. Бабушка подозревала, что она умерла от туберкулеза.
 
    С детства помню как бабушка дорожила этой брошкой, своим единственным украшением и одевала ее только в самых торжественных случаях, всегда вспоминая Ирэну, свою подругу тех страшных военных лет.

18. Иветта Дубович Ветка Кофе  http://www.proza.ru/2017/04/17/1872

«Окрошка»

Посвящается моим дорогим дедуле
и бабуле,Щекотовым Федору Ивановичу и Наталье Ивановне.

   Мы переехали,и в шестом классе я уже училась в городе.

   Всё бы ничего,но как я скучала по дедуле и бабуле!

   Часто смотрела в окно,вдаль,
где в перспективе(шестьдесят
километров) пролегала дорога к
их дому.Плакала часто.

   А на каникулы,от звонка до
звонка,на всё лето(читай: на всё наше счастье!) нас с бра-
тишкой отправляли к ним,в
райский уголок детства.

   У меня были постоянные обязанности,с которыми я
справлялась с удовольствием;
система была отлажена,когда
мы ещё жили здесь.(Самое любимое:набирать в бочку воды
из колодца; цепь звенела,когда я,сдерживая ладонями барабан,
"выбрасывала" на ней пустое ведро ( а оно брякало!) и
поскрипывала от тяжести наполненного; мгновение- и целый пласт холодного чуда
нырял в бочку; а та,по мере
наполнения,затихала,как живая,
осоловелая.)

   К вечеру,прогревшись за день,вода,как будто,обретала
лёгкость,и бегать поливать тоже было весело!

   Иногда дедуля брал меня на
целый день ворошить сено.Косил
он сам,мне косу не доверяли.И я
знала,почему:однажды бабуля поранила ногу.И с тех пор перенесённый шок она вспоминала
всякий раз,когда я просилась тоже косить."Нет!"-был всегда
мне ответ.

   Мы с дедулей очень ладили
(читай: любовь была навеки!)
Он садился на велосипед;сумку
с едой,косу,грабли,топор- всё
укреплял на нём.Я бежала рядом.
Я никогда не уставала(читай: я
не помню,чтобы я уставала!)

   Воду не брали;где косили,недалеко от этого места,
журчал лесной ручей,как живой,
чистая слеза!

   И так было всегда.Дедуле,как
фронтовику,определяли деляночку
для косьбы.

   Видимо,он не успевал выкосить,и,чтобы управиться до
дождей,решил взять бабулю (читай:покосить вдвоём).

   А меня оставили домовничать.

   Ко всему прочему,приготовить
окрошку к их приходу.

   И вот,дедуля с бабулей ушли,
пешком,без велосипеда(читай:
не побежит же бабуля,как я!).
Инструменты дедуля оставил
заранее,спрятал в кустах.А косу
для бабули он понёс на плечах.

   Я все-все выполнила.С утра
ничего не ела,и когда приступила к окрошке,и начала
представлять ,как же дедуля с
бабулей устали,как же,скорее
всего,проголодались,ощутила и
свой голод.

   За луком бегала два раза.
Показалось,маловато.Мы все
любили много-много зелени,чтобы,когда растирать
её с солью,толкушкой,ощущалась
приличная масса!

   Затем всё покрошила.Я ещё
утром ставила самовар, одновременно варила в самоваре
яйца.А бабуля,ещё раньше,тоже
утром,истопила печь,картошечки
сварила аж два чугунка- и курам,и поросенку,и нам-на
окрошку.

   Огурцы уже подросли,и,
парн'ые,с грядки, испускали
безумно заразительный аромат.
Вся кухня преображалась от
запахов лука и огурцов,такое
бывало только летом!

   Обычно мы готовили в большой
зелёной чашке.

   Но,когда я всё уместила в
ней,поняла,что квас вливать
некуда.

   Недолго думая,вывалила всё
в ведро, а затем добавила квас,
все три литра.Заиграла окрошечка,но получилось всё
равно густовато.Ещё вылила
три литра.Как хорошо, что квас
поспел в обеих банках!Вот
теперь нормалек!

   По-новой завела квас в банках,как раз кипяченая в самоваре вода уже остыла.

   Время подходит,вот-вот
должны появиться мои дорогие,
и любимые,и очень голодные!

   Звякнула щеколда ворот.Они!

   Сбегала в чулан,принесла
сметаны.Ох,густая, своя!Накладываю,накладываю,тороплюсь,но не вижу в окрошке насыщенного белого цвета.
Выложила весь литр!Готово!
Попробовала:вкуснятина!

   Появилась бабуля,аж прожаренная солнцем и усталостью.

   Села на порожек,отряхивает
с носок крошки попавшей травы,
спрашивает о главном:"Окрошку-то приготовила?"

   Ещё бы!Конечно!Какие могут
быть сомнения!

   Но бабуля хваткая,уловила
мигом, что чашки,зелёной, на
столе не видно.

   Спрашивает:"А где?" Я говорю:"В ведре."

   Бабуля оживилась,встрепену-
лась,обомлела!Как закричит:
"Это что,на маланьину свадьбу?!"

   (Сколько лет прошло,их уж
нет на белом свете,а эту
"маланьину свадьбу" слышу со
всеми интонациями!)

   Заходит дедуля.В глазах-
догадка.Бабулин крик,видимо,
что-то ему подсказал.

   Сели за стол.Едим.Молча.Мы
с дедулей переглядываемся,а
бабуля-в глубокой задумчивости,
глаза опущенные,оценивает
ситуацию( читай:главный эконом
семьи попал в западню:холодильника нет и жара).

   И бабуля как стукнет ложкой
по клеенке:"Чтобы съели!"(читай: выход найден!)

   (Получается,и дедуле "попало";а ему-то за что?..)

   Охо-хо.Ведро с окрошкой мы
спустили в колодец.Ведро в ведро,на цепи,в самый низ,чтоб
похолоднее.

   Время пошло,пошло,пошло...

   Скоро бабуля соберется
встречать корову из стада.А пока она,бочком,прилегла на
диване.Утомилась,ведь...

   Выждав минутку,я решаюсь
спросить,не захотела ли она
снова поесть?(читай: не
проголодалась ли она?)

   "Да только ели!"- по голосу
чувствую,мне она -не компания...

   А дедуля,в тенечке,под крышей сарая,покуривает,на меня,задумчивую,посматривает.

   Я же места не нахожу; а двор
широкий,в зелёной ромашке,а
колодец-так и тянет,так и тянет...

   И вдруг дедуля говорит:
"А я ещё чего-то захотел
окрошки."

   Да,моих родных старичков
давно нет;я сама,считай,близка
к их возрасту;но этот тёплый
двор,дедулины слова сияющей
радугой отозвались в моём
сердечке.

   Конечно,же!Он выручал меня!
Он,наверное,подумал:"Ну,и съем
ещё тарелочки две,окрошка-то
лёгкая."

   И голубые- голубые глаза
дедули смотрели на меня
сплошным светом!

   В сентябре я пойду в седь-
мой класс,отучусь по десятый,поступлю,окончу,рожу
двух пацанов...

   Но никогда, никогда я не
забуду ни двор,ни дедулины
глаза, ни наш колодец, где
приютилась в ожидании такая
замечательная,холодненькая
окрошечка!Королева лета!

   ...Когда бабуля подоила
корову,уже в сумерках,она
присоединилась к нам,
"чемпионам по окрошке".

   И ничего не прокисло, ничего
не пропало, мы ведь старались!

   Добрая,добрая,память!

   То захохочу,то защемит
сердце от любви...

19. Дубровская Надежда  http://www.proza.ru/2018/03/16/354
Специальный Приз №3 «За поэтическое представление произведения» 

«Волшебная встреча»

        Капельки дождика-
        Светлые ниточки.
        Я их пряду
        У заветной калиточки.

        Крутится, вертится
                веретено,
        Знаю, что встретимся
        Мы всё равно.

        Спутаю время-
        Неделя с неделей.
        Снова увижу
        Бабулю с куделей.

        Громко та вскрикнет,
        глядя в окно.
        Тихо уронит-
               веретено...

20. Валерий Захаров 39  http://www.proza.ru/2018/07/19/1844

«Испытание»

Поездки из города в деревню мне всегда казались каким-то сказочным действом. Когда я с отцом подходил к вокзалу, откуда доносились призывные гудки паровозов, моё сердце начинало биться быстрей, в ожидании момента, когда громадные красные колеса закрутятся, словно из волшебного кувшина, вырвутся клубы пара,  и поезд медленно отойдёт от перрона, набирая скорость. Прощальные  взмахи рук людей, бегущих за вагоном, и вот уже мелькают столбы, колёса отстукивают свой извечный ритм, и оконное стекло превращается в волшебный экран, на котором один пейзаж сменяет другой; березовые рощицы переходят в поля, вдали виднеются  отроги уральских гор,    неожиданно подступающие к самому полотну железной дороги. Древние скалы, покрытые мхами, небольшие кривые  сосенки, из всех сил пытающиеся выжить на скудной каменистой почве, скромные горные цветы.  Внезапно  поезд втягивается в  туннель, становится темно, стук колес эхом отражается от каменных стен и сводов, и вот уже поезд катит по бескрайней степи, время от времени  останавливаясь  на полустанках, где старушки, (тогда все женщины в платках казались мне старушками) продавали нехитрую снедь: варёную картошку, малосольные огурчики, свежие помидоры, и все это с охотой раскупалось пассажирами.
  Наконец, путешествие закончилось, и я оказался на знакомом пороге маленького сельского дома, где меня уже поджидала бабушка Аграфена. Вокруг кудахтали куры, пахло молоком и хлебом, всё казалось до боли родным и знакомым. Я тут же полез на чердак, где в тайнике хранилось старое дедово ружьё. Стрелять оно уже не могло, по причине сломанного бойка, но исправно щёлкало, создавая полную иллюзию боевого оружия. В глубине души я таил надежду, что, наладив механизм,  смогу охотиться с ним. Не помню, откуда, но у меня было несколько латунных гильз подходящего калибра, которые я иногда доставал из тайника,  протирал тряпкой, и снова прятал. Открыв калитку, я прошёл в верхний огород, где стояла баня. Как и все деревенские бани, она носила какой-то особый смысл, это было что-то вроде святилища, где за печкой обитали таинственные духи, и полутёмная парная, с крохотным оконцем казалась жилищем домового. Баня топилась по белому,  воду  грели,  опуская в деревянные  кадки   железные болванки, накалённые в печи. Вода,  словно живая, начинала булькать, и моментально нагревалась.
Предбанник служил раздевалкой, и мастерской деда Ивана  Степановича, который унаследовал, видимо, от своего родителя библейскую профессию – он был плотник. Говоря об отце деда, я задумывался, почему мне о нём ничего не известно, как неизвестно о прочих моих пращурах; ведь они жили, работали, строили дома, растили детей!  Впоследствии я понял, в чём дело: от них ничего не оставалось: ни    домов, ни вещей, ни книг, ни заветов.  Был человек, и нет его; зарыли в землю, и вся недолга. И снова чья-то жизнь начинается с чистого листа: без материальной поддержки, без опыта выживания,  без семейных преданий и традиций; словом, рожденные под забором, Иваны, не помнящие родства.   Но вернёмся к деду.  Это был молчаливый одноглазый старик, пользовавшийся уважением в селе, как человек и специалист, который мог сработать всё: телеги, шкафы, стулья, и даже балалайки. Напрягаю память, пытаясь вспомнить хоть одно его слово, но не могу, словно он был немой, и от этого мне становится не по себе.  Иной раз  я ловил на себе его прищуренный взгляд, немного насмешливый, и чувствовал доброту, исходящую от этого непонятого для меня человека. Помню,  я получил от него роскошный по тем временам подарок: новый тульский баян, но музыканта из  меня не вышло, хотя  играть на инструменте научился.    
 Обойдя все закоулки, я спустился в нижний огород, где начиналось болото. Когда-то оно было озером, но постепенно обмелело,  закамышело. На его берегу ещё можно было обнаружить остатки лодок – плоскодонок, в которых некогда местные рыбаки загоняли рыбу в сети – «ботали», то есть били по воде шестами, на концы которых были конусообразные воронки,  издававшие своеобразный звук, что-то вроде «блык, блык». Рыба пугалась этих звуков, и устремлялась в расставленные сети.  Но все это было в прошлом, а сейчас здесь стояла тишина, нарушаемая кряканьем уток, облюбовавших эти   места. Их неспокойными соседями были большие коршуны,  кружившие над дворами,  и высматривавшие зазевавшихся цыплят, а то и молодых кур, которых они с лёгкостью поднимали на своих громадных крыльях. 
    Дела, которые поручались мне по хозяйству, были необременительны: наносить воду из колодца, полить огороды,   да встретить (встренуть, как говорили)  скотину на вечерней зорьке.  Воду я носил  с помощью коромысла,   изогнутой узкой доски, на концах которой были два крючка.  Коромысло ложилось на плечи, крючками цеплялись дужки вёдер, руки разводились в стороны, ложась на коромысло; и издали человек напоминал движущееся распятие.  Таким способом на  Руси издавна бабы носили воду. Это считалось сугубо женским делом: у колодца можно было и посудачить, и послушать сельские сплетни, узнать, что происходило в мире, то есть это был своеобразный пункт обмена информацией, поскольку других источников новостей не было.  Повзрослев, я узнал, что даже невест выбирали по тому, как шла девушка с коромыслом: если ровно, красиво – значит, жена будет хорошая, справная.
О моем приезде тут же узнали приятели – мальчишки, и я, взобравшись на старый велосипед, поражавший своей живучестью, покатил  на речку. Это было райское время: меня никто не шпынял, не ругал, не изводил нотациями и поучениями.     Завтрак, обед, и ужин  по тем временам были царскими: рыба,  свежие огурцы, помидоры, лук, парное молоко, яйца, куриный суп, блины, компот. Снедь  была не в пример чахоточной кормежке  в пионерских лагерях, где злыдни- вожатые ни свет ни заря неизвестно для чего сдирали   с постелей разоспавшихся  ребят и девчонок. Каждую субботу топилась баня  с берёзовыми вениками, с душистым деревенским кваском; после бани чаёвничали с сахаром «в прикуску», с вареньем из ежевики,  после чего следовало  отдохнуть на душистом сеновале, где тебя никто никогда не трогал. 
   Дни шли за днями,  отрывной календарь – численник, висевший на стене, становился всё тоньше.  Наша ватага была довольно мирной, без боевых схваток  с дружинами других сёл, в которых жили татары. Напротив, существовала какая-то старинная привязанность, многолетняя дружба с этим народом:  и те, и другие были друг у друга кунаками (друзьями, почётными гостями) каждому подавались лучшие куски мяса, чай наливался в самые красивые пиалы; одним словом, царили благословенные мир и согласие. 
Была у меня еще одна тайна: где-то в залежах старья обнаружилась  древняя книга в толстом кожаном переплёте, с хитроумной медной пряжкой,  с  непонятным и пугающим текстом,  и иллюстрациями, от которых леденило кровь. Каждый вечер я перелистывал пожелтевшие страницы, разглядывая картинки, и воспаленное воображение рисовало неведомые  ужасы. Особенно страшила  картинка, где на меня смотрело лицо с жуткими   глазами, лицо человека, одновременно напоминающее козла. Под рисунком старославянской вязью было выведено одно слово: Сатана.
Я не мог отвести взгляд от этой страницы, и сидел, как зачарованный, до тех пор, пока что-нибудь не отвлекало меня. Я захлопывал  страшную книгу и прятал её в углу сеновала. Мне очень хотелось спросить бабушку об этой книге, но как только я собирался это сделать, мой язык словно прилипал к гортани. 
  Однажды,  вдоволь накупавшись с ребятами,  мы валялись на траве, глядя в высокое чистое, с редкими сверкающими облаками небо, лениво перебрасываясь словами.  Разговор зашёл о всякой нечисти, царящей в лесах, болотах и прочих подходящих для неё местах. В недобрый час было упомянуто сельское кладбище, находящееся, как ему и полагалось, за окраиной села. Слово за слово, и вот уже мы тянем на спичках, кому ночью посчастливится навестить это самое кладбище, причём идти нужно одному, и не ранее двенадцати часов ночи. В качестве доказательства необходимо было принести  ветку  единственной осины в селе, растущей на кладбище.  Несколько человек по порядку тянули спички, и у всех были длинные.
Обуреваемый  недобрым предчувствием, я дождался своей очереди, и,  вот оно! Обломанная спичка словно прилипла к моим пальцам. Я долго смотрел на неё, не решаясь ничего сказать.
  –  Что, сдрейфил? – ехидно спросил Федор, вихрастый жилистый пацан, самый старший и напористый в нашей ватаге.
Я молча обвёл взглядом компанию: все с любопытством смотрели на меня. Пожав плечами, я выразил свое безразличие к происходящему, и наш отдых продолжился. Однако радости в последующие часы я не испытывал, и, придя домой, всё поглядывал на часы – ходики, висевшие в горнице. Хитрый кот, изображенный на циферблате, играл глазами,  и,  казалось, с усмешкой смотрел на меня. Погрозив ему кулаком, я  пошёл встречать маленькое стадо:  корову и   несколько овец. 
    Я шагал, помахивая хворостиной,  когда козёл ни с того ни с сего,   нагнул голову,  бросился на меня. Я увернулся, агрессор повторил  атаку, но, разозлившись, я сам напал на него, охаживая крепким ореховым прутом. Козёл остановился, и взглянул мне в глаза: его взгляд напомнил мне взгляд сатаны, в той самой книге, которая одновременно манила и отпугивала меня.   Меее… – заблеял козел, немного наклонив голову, а затем, мне показалось, что он произнёс какое-то неясное слово, от которого мурашки забегали по моей спине.
  Ха-ха!  –  Услышал я.  –  Ты что, с козлом разговариваешь?
Рядом стояла соседская девчонка Марья, и смеялась, тряся своими рыжими кудрями.
 –  А ты что слышала?
– А то и слышала! Всё слышала!
Крутанувшись на одной ноге, она бросилась  догонять рыжую, как и она, бурёнку. Вернувшись со своим маленьким стадом домой, я сел вечерять, однако кусок не лез мне в горло, и я, не поужинав, встал из за стола.
 –  Что с тобой?  –   забеспокоилась бабушка,  –  уж не заболел ли ты? Вот я тебе чайку с медком, к утру всё как рукой снимет!
 –  Всё хорошо! – успокоил я  её.
Между тем вечерняя заря начала гаснуть, небо из голубого превращалось в пурпуровое,  тёмно-лиловое;  появились первые звёзды, и ночь вступила в свои права. Меня мучили сомнения: стоило ли идти на кладбище, и подвергать себя неизвестности? Всё равно скоро меня заберут родители, и я ещё долго не увижу своих приятелей, с которыми вступил в этот дурацкий сговор. Ввиду моего малолетства, я не обладал жизненным опытом, однако интуиция подсказывала, что не стоит испытывать судьбу, бродя ночами по погосту.
И всё же я принял решение идти, не столько из-за мнения товарищей, сколько из желания доказать самому себе, что я не трус.   Я спустился с сеновала, и, прихватив с собой обломок оглобли,  вышел за калитку. Ночь была ясная, на небе не было ни облачка, в стойле печально вздыхала корова, изредка всхлопывали крыльями куры, и вновь воцарялась тишина.  Тусклая луна едва освещала просёлочную дорогу, которая вела меня к злополучному месту.  Вокруг проносились в бесшумном полете летучие мыши, нагнетая и без того мрачное настроение. Дорога между тем вела всё дальше, и вскоре я уже шагал небольшим перелеском, что отделял село от погоста. Я шёл, чутко прислушиваясь, стараясь уловить каждый звук, поскольку темнота лишала меня возможности разглядеть что – ни будь.   Слабый шорох в кустах насторожил меня. Я остановился, вглядываясь во мрак. Звук послышался снова, и что-то коснулось моих ног.  Я рванулся вперёд, но, пробежав немного, остановился, и, превозмогая страх, направился назад. Шорох и фырчанье говорили, что по близости кто-то есть. Я принялся шарить рукой по дороге,и,почувствовав острую боль, поднял свою палку, готовясь к обороне,  но вскоре понял, что это был ёжик, вышедший на ночную охоту.
Немного успокоившись, я продолжил свой путь. До кладбища оставалось совсем немного, когда неясные звуки снова остановили меня. Они доносились со стороны погоста, и напоминали чьи-то стоны. Озноб пробежал у меня по коже. Шаги мои невольно  замедлились, и я остановился, не зная, что предпринять. Кто это стонет? Уж не упырь ли? И сможет ли обломок оглобли остановить нечистую силу, если той взбредёт на ум напасть на меня? 
Сомнения вновь овладели мной. Зачем я связался с  этим делом? Мои приятели уже спят без задних ног, а я, словно ночной тать, мотаюсь по могильникам!  Пока я так размышлял, ноги принесли меня к кладбищенской ограде.  Перекрестившись, как это делала бабушка, миновал ворота, и, озираясь, побрёл по тропинке вдоль могил, увенчанных покосившимися крестами.  Луна, словно нарочно,   скрылась за тучами, стало совсем темно.
Внезапно впереди меня замаячила чья-то тень,  бесшумно двигавшаяся мне навстречу. Ноги мои словно одеревенели. Тень приближалась, вот уже она совсем  близко, но   не ощущалось ни движения воздуха, не слышалось  ни одного звука.
«Пропал!» - подумалось мне. Призрак меж тем прошёл мимо меня, не задерживаясь. Оглянувшись, я никого не увидал.  «Показалось!» - мелькнула спасительная мысль, но тотчас впереди себя я заметил еще одну тень, и снова она двигалась по направлению ко мне. В отличие от первой, вторая тень была белёсая и зыбкая; двигалась она быстрее первой, и, проходя рядом, обдала неземным  холодом.
Желание повернуться и убежать  было велико, и было непонятно, почему я не повиновался  этому чувству. Спустя многие годы я осознал,  что в этот момент я преодолевал самого себя, и это преодоление сопутствовало мне всю жизнь, позволяло не сломаться в  тяжких жизненных ситуациях, которых было предостаточно.
Между тем таинственные события на кладбище продолжались, и вскоре я увидел целую процессию теней, шедших друг за другом. Окончательно преодолев страх, я сошёл с тропинки и наблюдал за происходящим. Тени последовали к одной из свежих, как потом выяснилось, могил, окружили её, совершая непонятные действия. Я почувствовал легкое сотрясение почвы, и пытался рассмотреть происходящее у захоронения, но плотный мрак не давал мне этой возможности. Звуков, как и прежде, не было слышно, пронеслось сильное дуновение холодного ветра, и  таинственная процессия  в обратном порядке отправилась восвояси. Выглянувшая из-за туч луна на миг осветила могилу,   у которой происходило сборище, и мне показалось, что на ней сидит человек, с лицом, изображённым в колдовской книге. 
Никогда, в самых критических ситуациях я больше не испытывал подобных чувств. Добравшись до нужного дерева, я сломал ветку, и бегом бросился вон с опасного места. За спиной слышались глухой топот, неясные голоса, но я не решался обернуться, а только прибавлял ходу.
Добежав до своего дома, я хотел взобраться на чердак, но, не решаясь оставаться один,   зашёл  в избу, и  улёгся на лавку, где  проворочался до утра, обуреваемый страшными воспоминаниями.
Ранним утром, бабушка, вставшая доить корову, увидела меня, лежащего на лавке, под которой лежала ветка, принесённая с кладбища.
 –  Ты где взял это, внучек? - спросила она, когда я открыл глаза.
 –  Что? – не поняв   спросонок, спросил я.
Она поднесла к моему лицу злополучную ветку. 
– Не знаю…- забормотал я.
– Это же …….. вот я её сейчас выброшу! 
Она обернулась к иконе, перед которой всегда теплилась лампадка, и, перекрестившись, вышла в сени. Я продолжал лежать, измученный ночным приключением, до самого обеда, а затем направился  к месту нашей встречи.
 –  Ну, рассказывай! – встретили меня товарищи.  –  Ходил?
–   Ходил! – коротко отвечал я.
– Давай!  – Федор протянул руку, желая получить доказательство.
–   Ничего я не дам! – возразил я, и, не желая продолжать спор, нырнул с крутого берега в речку.
Когда я возвратился к компании, все что-то горячо обсуждали. Увидев меня, они замолчали, и только малыш Васенька произнёс: «Ведьмака видел?»
Я понял, что всё это не спроста, но не стал никого расспрашивать, оделся, и собрался уезжать. «Подожди! – остановил меня Федор. –   Тут дело вот какое…» Он помолчал, собираясь с мыслями.
 –  Ты уж нас  извини, но так получилось, и не хотел никто даже! Ну, просто само собой!
 –  Что получилось то? – Рассказывай толком!
Я начал злится. Видя это, Федор заторопился:
 –  Да всё как-то вышло… Ночь-то была на Ивана Купалу! Да тут ещё недавно местного ведьмака хоронили, а когда колдуна хоронят, его товарищи к нему на могилу приходят!
 –  Это не та могила, что справа от кладбищенских  ворот?
 –  Она самая! А ты откуда знаешь?
 –   Не твоё дело!
Все молча слушали наш сбивчивый разговор. «А мы ведь знали, что ты ходил на кладбище! – произнёс один из мальчишек. –   Мы у твоего дома за плетнём сидели. Видели, как ты с дубиной поперся!  Молодец, не струсил!»
« А среди вас желающих нет?» – я обвел приятелей взглядом.
Федор положил мне руку на плечо: «Ты вот что: каждый из нас уже туда ходил. Кто что видел, слышал, дело его. Правда, на Ивана Купала ходил только ты.  Так то!» Он хлопнул меня по плечу, давая тем самым понять, что я окончательно принят в круг  крестьянской ребятни. 
Прошло  много лет с тех пор, но каждый раз накануне  бесовской ночи мне снился один и тот же сон: тёмная ночь, и дорога на кладбище. А сатанинская  книга пропала бесследно.

21. Йозеф Зюс  http://www.proza.ru/2018/02/22/1730

«А я ее слышу»

- Деда, а я когда состарюсь, тоже буду ворчливым, как ты? –  заглядывал в глаза Михасик.

- Когда это я ворчал? – сдвинул седые брови  старик.

- Да вот сегодня утром. Радио включил и ворчал. Дескать, певцы не те, музыка не та… А потом переключил на другой канал, где диктор объявил  «Вальс цветов» композитора Чайковского, и заулыбался.

- А ты про это. Ну, так это я не ворчал. Я сетовал, что теперь перестали подделку от истинного отличать, - вздохнул дед.

- Деда, а что такое подделка и истинное?

- Ну, истинное, Михасик, это когда все по справедливости человек делает, без обмана то есть. А подделка – это когда человек врет. Сначала он врет другим, а потом и себе. Да бывает, так складно врет, что и сам в этот обман начинает верить.

- А как певцы врать могут? Они что в словах ударения неправильно ставят? – не унимался внук.

- Нет, с ударениями у них все в порядке. Но настоящая музыка она, как и любое другое дело тонкого подхода требует. Вот, к примеру: кладу я печку. Я в ней каждый кирпичик простукиваю, и на свое место пристраиваю. А ежели  что не так сделаю, то печь чадить начнет, а люди которые ее топят угореть могут. Так и с музыкой. Ежели человек не от сердца пишет, то тогда один угар получается. А когда в ней все кирпичики на месте тогда звуки в мелодию складываются, а песня задевает струны души.

- Деда, а что есть такой инструмент - душа? Нам на уроке музыки о нем не рассказывали.

- Этот инструмент, Михасик, есть у каждого живого существа.

- И у нашей собаки Жульки?

- И у Жульки, и у кошки Белянки, и вот у этого невзрачного пустоцвета тоже есть душа. И когда ты им правильные слова говоришь или скажем, музыку играешь, то они тебе подпевать начинают.

- Как это подпевать? – округлил голубые глаза, Михасик.

- По  своему конечно. Но праведные люди эту песню завсегда отличат. И из этих людей потом получаются настоящие музыканты, - со значением ответил старик.

- Деда, а как мне эту музыку услышать? Я тоже хочу стать настоящим музыкантом, - выпалил Михасик.

- Эдак ты замахнулся! – присвистнул старик, - Я тебе так скажу, внучок, станешь ты знаменитым музыкантом али, как твой дед простым печником, это не главное.

- А что главное?

- Главное – это, чтобы от деяний твоих душа у людей пела, да сердце радовалось.
 
Михасик внимательно оглядел васильковое поле, потом приложил ухо к земле, затем подставил ладошку под журчащий ручеек. И обернувшись к старику, с улыбкой сказал:
 
- Деда, а я ее слышу…      

22. Светлана Иргалиева  http://www.proza.ru/2018/12/03/1654

«Я приехала!»

Лето! Каникулы! Мы едем на деревню к бабушке Тоне и дедушке Тиме!

Не провели к их селению железной дороги, поэтому непременно останавливаемся у баб Сани переночевать. Даже в детстве мне было удивительно, насколько они разные – баб Саня и дед Павло.

Суровая бабушка важно двигалась, царственно хозяйничала и по дому и на дворе. Казалось, что даже куры строем у неё отправлялись на насест. За столом нельзя было и слова сказать: «Когда я ем, я глух и нем». Но как не прыснуть от смеха, когда дед Павло невзначай бросает шутку за шуткой? Одним лишь словом, поднося ложку ко рту, он нарушал чинное застолье. Мы опускали головы все ниже и ниже, а затем, не выдержав, убегали из-за стола, лопаясь от смеха!

С наступлением темноты усиливалось тиканье огромных часов на стене. Удивительные старинные часы. Заводили их утром, вытягивая одну из гирек вниз. И она в течении всего дня передвигалась вверх, выравнивалась с первой, поднималась выше… Каждые полчаса раздавалось зычное «бо-о-ом». Среди ночи я просыпалась в страхе от скрежетания цепей и отбивания времени. «Бом, бом, бом» - три часа ночи, быстрее бы утро!

Утром за нами приезжал дед Тима на зеленой машине.
Радостно бегал, подгоняя нас, чтобы собирались скорее.
Всегда казалось, что дедушка бегает. У него на обеих ногах остались лишь пяточки, стопы отморозил в зимних окопах. Единственная обувь, которую он носил после войны – маленькие калоши.

Вот уж бедная баб Саня, как тяжело ей было оставаться строгой и неулыбчивой при двух шутниках-то! Мы хохотали, не переставая. Дед Тима улыбался, а дед Павло всегда шутил с серьезным лицом. Посидели они на лавочке, раскуривая дедушкин табак,  и мы отправились в Федоровку!

Дорога мне казалась бесконечной. Да её и не было. Маленькую машину мотало во все стороны по расквашенной грязи после дождей. Мама ахала, а я смотрела в окошко на небо и думала о том, как хорошо быть рядом с мамой.

Первым возле дома меня встречал огромадный карагач с толстой веткой, которая протянулась параллельно земле. На неё дедушка вязал канаты и клал выпиленную досочку – готова качель! Если раскачаться сильно, то можно взлетать высоко-высоко. А потом выпрыгиваешь вперед, как птица. И досочка следом приземляется. Высший пилотаж! Кто выше всех раскачивается, и кто дальше всех выпрыгивает? Та, у которой есть дедушка  Тима.

Моя деревня Детства.
Сколько добрых воспоминаний храню. И с вами поделюсь.

Продолжение следует непременно…

23. Роза Исеева  http://www.proza.ru/2013/01/24/793
Специальный Приз №7 «ЗА произведение, получившее большее число рецензий ДО его презентации  на конкурсе»
 
«Далёкий туман детства»

Приоткрыв дверцу на задворках, я рассматривала новых соседей. Они вселялись в недавно освободившиеся комнаты длинного барачного дома. С бортовой машины мужчина и женщина подавали узлы, дети постарше заносили их в раскрытые настежь двери. О скором приезде этой семьи в последнее время активно шушукалось женское население нашей улицы, почему-то задерживая на нас с сестрой долгие пытливые взгляды. Мне хотелось узнать, кто же это такие. И вопреки внезапному запрету мачехи открывать дальнюю калитку, я наблюдала.
 
   На следующий день отец позвал нас с сестрой, и мы втроём отправились к новым жильцам. Обычно быстрые костыли отца в этот раз передвигались не совсем уверенно, будто спотыкались. День был странным с самого утра. Папа больше молчал, поджав губы, молчала и мачеха. Правда, она и раньше разговаривала с нами не столько словами, сколько мимикой. И я очень удивилась тому, что она вдруг умыла меня, наклоняя мой затылок к умывальнику, обтёрла, резко и отрывисто водя полотенцем по лицу, безжалостно расчесала мне волосы и заплела их в косички.
   Навстречу нам выбежала взволнованная женщина, вероятно, увидев нас в окно. Она долго стояла, уткнувшись в мою голову. Потом присела на корточки и вглядываясь в наши с сестрой лица, обнимала нас и прижимала к себе, проговаривая сквозь слёзы непонятные, протяжные, сожалеющие о чём-то мягкие слова: иииии, бичарааа, бичара. Впервые я услышала татарский язык. Мамин. И впервые меня жалела и ласкала женщина. Искренне. Отчаянно. Ошеломлённая и смущённая, я поначалу растерянно теребила подол платья. Но неожиданно обрушившаяся на меня нежность так встревожила, что я заревела. Тогда же я в первый и единственный раз увидела на щеке отца слезу. Руки, занятые костылями, не успели смахнуть её до моего случайного взгляда. Плакали многие из собравшихся вокруг. Женщину успокаивали и буквально отрывали от нас с сестрой. «Ирамнын кызлары», - причитала она.

   Новыми жильцами оказались бабушка с дедушкой, родители нашей покойной мамы, три её брата и две сестры. Когда мама умерла, через полтора года после моего рождения, её родственников на похоронах не было, они жили очень далеко. И теперь бабушка и дедушка видели нас с сестрой, своих внучек, впервые... Они с отцом долго сидели понурые за столом. Говорили о маме. О её больном сердце, о трудностях послевоенных лет и о неполноценном в связи с этим лечении. Из долетавших обрывков фраз я поняла, что дедушку прислали в наше село временно, возглавить финотдел. Повышая голос, он на чём-то настаивал. Отец упорно не соглашался, повторяя «нет, не могу», «инвалидам войны обещают помощь», «лето будут проводить у вас», рассказывал о нашей мачехе, подчёркивая её высшее педагогическое образование.

   Через год инсульт уложил дедушку в постель. Вскоре его не стало. А ещё через полгода бабушка оформила на младших детей пособие, и все они уехали в Киргизию, во Фрунзе, к бабушкиной сестре. Прощания не было. В тот день нас с сестрой увели к родственникам отца.

   Я часто приоткрываю ту калитку в детство. Там, за маленькой дверью, большое тепло… В доме вкусно пахнет, от печи идёт жар. Бабушка переворачивает на сковороде беляши, наливает в отверстие, в котором видна мясная начинка, кипящее масло и продолжает жарить. Невыносимо дразнит запах. Накормив меня, она заворачивает беляши в кулёк и велит отнести сестре, так, чтобы не заметила мачеха. Я бегу, не давая им остыть. Стучу в окно. Показываю кулёк сестре… Она ест за углом, а я стою на карауле и очень хочу, чтобы она съела быстрее. Мы обе рискуем. Если мачеха узнает, что бабушка нас угостила, то опять начнёт воспитывать тихим, чтобы никто не услышал, но внушительным шипением и угрожающими взмахами руки. Лишь бы не щипалась, пальцы у неё сильные.
   Она не разрешала нам принимать от бабушки ни угощений, ни подарков, а тем более бывать у неё. Но у меня осталась подаренная кукла - папа увидел её раньше мачехи. Это была моя первая настоящая, не самодельная, игрушка. У куклы закрывались глаза, двигались руки и ноги, при наклоне она говорила «мама» и стала самой верной дошкольной подругой и моей терпеливой слушательницей.

   Бабушка продолжала тайно кормить нас вкусностями, часто поджидая за углом. В карманах её фартука всегда хранились конфеты и печенье. Наспех проговорив не очень понятные мне слова, погладив и поцеловав, она быстро уходила, пока нас никто не заметил. Мне долго потом мерещилась бабушка, выходящая из-за угла… Ещё два раза мы с ней встречались, приезжая на школьные каникулы. Третьей встречей были её похороны. В боковой стене могилы было сделано углубление в виде полочки, «жандарма». Комья земли падали мимо, не задевая бабушку. Так и осталась она в моей памяти: аккуратно лежащая внутри полки, в белом одеянии, светлая и добрая.

   Услышав татарскую речь, я вспоминаю бабушкино переливчатое произношение, будто льётся сладкая музыка, издаваемая незнакомым мне волшебным инструментом. А запах её кухни вкусным тёплым туманом до сих пор живёт во мне...
   И я знаю, что если бы не бабушка, явившаяся в детстве на краткие, но такие важные временные промежутки, жизнь моей души была бы намного беднее.

*Бичара – бедняжка
*Ирамнын кызлары – доченьки моей Иры

Сборник №6. Произведения Авторов, принявших участие во «Внеконкурсной номинации» (по алфавиту «К-М»)  (23 «прои») http://www.proza.ru/2018/12/29/469

От Жюри Конкурса,
Говсиевич Е.Р.,
29.12.2018 г.