Сербать

– Чувак, я тебе говорю, что это стопроцентный шанс, и если ты его просрёшь, то это будет исключительно твоей виной, – голос Воробья звучал бодро, с каким-то издевательским смыслом, который стал понятен Лехе, увы, не сразу.
Воробей долго уламывал Леху, как какую-то сучку перед первым трахом, пытаясь донести до своего приятеля, что этот вариант будет единственным шансом лишиться девственности к концу лета и вступить на порог школы уже полноправным мужиком, у которого если была не куча девах за плечами, то хотя бы одна. Зато это настоящая девка, которая была не плодом фантазии многих прыщавых юнцов, пытавшихся облапошить кого угодно своими сексуальными похождениями, накручивая на свой счётчик не одну оприходованную дырку. Она была бы настоящей оттраханной особой, о которой не стыдно было заговорить, не скрещивая пальцы на руках.
И вот по истечении целого месяца конкретной мозговой терапии Воробью все же удалось донести свои слова до туго мыслящего кореша Лехи, удосужившегося все же принять поистине мужское решение. Ведь каждый уважающий себя сукин сын должен вступить на порог мира. Где открываются любые фантазии и возможности для того, кто лишился девственности и теперь готов выебать все, что движется на двух ногах, между которых мать природа наградила весь женский пол изумительным влагалищем, которое ждёт не дождётся, когда в него внедрится большой жилистый член. Именно такой член, по утверждению Воробья, принадлежал ему, и с помощью него было попорчено множество девственно чистых кисок.    
Поначалу Лехе было сложно представить, что шкуре, которую они собрались оттрахать, было уже за шестьдесят. Вот так новость. Точнее сказать, ей было шестьдесят три года, и этот факт немного смущал его. По причине того, что именно столько лет было его любимой бабушке, к которой он неоднократно ездил каждое лето, когда в буквальном смысле еще пешком под стол ходил, но это было давно, и после переезда в другой город он больше ее не видел.
– Я к ней уже не в первый раз заглядываю, – откровенничал Воробей, когда выпивал слишком много пива, – и поверь мне, то, что я испытываю, когда она начинает отсасывать мне, описать очень сложно. Ты пробовал когда-нибудь дрочить свой отросток, засунув при этом себе что-то в задницу?
– Нет, – на одном дыхании выпалил Леха, после чего добавил, слегка покраснев, – я же не гомик.
– А никто и не говорит, что ты говномес. Просто попробуй хоть раз в жизни сделать то, после чего тебе будет действительно в кайф жить. Попробуй, и только тогда ты сможешь понять, от чего отказываешься.
В голосе Воробья не было смущения, в этом голосе было столько сарказма, что становилось плевать на все эти чертовые нормы, затуманившие разум своей бессмысленной философией жизни.
Все фантазии, всплывавшие в голове у Лехи, когда он дрочил, сидя на унитазе или в своей комнате за столом, имитируя решения домашних заданий, да хоть где бы он ни оказался, сливались в одну целостную картину: как его набухший член проникает в упругое анальное отверстие стоящей раком учительницы по истории, в которую он был влюблён с шестого класса. Черт бы побрал эту грязную шлюху, которая постоянно одевается в короткие юбки или обтягивающие зад джинсы. Он любил наблюдать за нею, когда она наклонялась к любому из его одноклассников, выпячивая свою широкую задницу. После такого ему приходилось неоднократно поднимать руку и отпрашиваться, чтобы выйти в туалет, где его набухший член уже в буквальном смысле взрывался, словно вулкан, извергая из себя скопившуюся лаву, в данном случае это была сперма, вырывающаяся бурным потоком в унитаз после нескольких движений рукой.
Задумываясь в очередной раз над безумным предложением Воробья, Леха все же решил для себя, что это реальный шанс трахнуть хоть кого-нибудь, быть может, если повезет, то даже в задницу. Засадить по самые яйца, разорвав очко, как какой-нибудь целлофановый пакет, раздолбав напрочь прямую кишку, а потом дать облизать свой член, измазанный и воняющий говном, этой старперше. Плевать даже на то, что Воробей не раз говорил ему, что трахал ее морщинистую жопу, сжимая в руках обвисшие сиськи, в своих мечтах теперь Леха представлял не училку, а эту старую манду, лица которой он не видел ни разу в жизни. А если задуматься и выложить все карты начистоту, то он все равно представлял старое, покрытое морщинами лицо училки.
– Я **** ее во все щели, – хвастался Воробей, улыбаясь, оскалив свои гнилые зубы, – а она стонала, извиваясь, как сученая змея. Я засовывал ей в рот свой хер по самые гланды, а потом кончал. А когда она проглатывала все это дерьмо, я ее драл снова, снова, снова, СНОВА...
Так могло продолжаться до бесконечности. Каждый день Леха слышал один и тот же рассказ Воробья, все было только в разных позах и при других обстоятельствах. Каждый чертов день Воробей, как сраный маятник, капал на без того уже уставшие мозги. Каждый день училка приходила в джинсовой юбке, которая была настолько коротка, что однажды Леха увидел ее белые трусики, когда она по чистой случайности, видимо, забыв обо всем на свете, раздвинула в стороны ноги.
Как-то ночью за день до события, когда Леха все же решил отправиться вместе с Воробьём к старперше, он встал на четвереньки, засунув себе в задницу обструганную морковь, на которую предварительно натянул презерватив, и начал дрочить. Представляя в своих извращённых фантазиях вновь свою училку все в той же джинсовой юбке. Он с жадностью, в такт с движением руки, трахал свой зад, проникая все глубже и глубже, пока не настал пик блаженства, когда он начал кончать и испытывать спазмы, которые стали выталкивать морковь из анального отверстия.
После чего он уснул крепким сном. Потом ему приснился кошмар.
Лай собак, тысячи голосов живой музыки разом впиваются в барабанные перепонки безумством какофонии и выжимают, словно сок из апельсина, мозги, сдавливая черепную коробку тисками. Костлявая рука, обтянутая потрескавшейся кожей, крутит ручку, вращая винтовой зажим, где подвижная губка с хаотичной скоростью, то быстрее, то медленней, выдвигается внутрь, приближаясь к неподвижной губке, сдавливая с неимоверной силой голову парня. Он слышал хруст черепа, но боль, она отсутствовала... ЕЕ НЕ БЫЛО. Лай превращается в скулёж не собак, нет, скулёж извивающихся, словно черви, тел людей. Копошащихся, словно опарыши, в своих же испражнениях, обляпанных нечистотами тел, изрубленных на куски, но все же живых. Скулёж малыша, вылезающего из разорванной ****ы горе-мамаши, которая пытается стянуть свое влагалище, ржавой проволокой пронзая впопыхах маленькое тельце, шея которого была обвита пуповиной. Она вгрызается зубами в пуповину, перегрызая ее, и вышвыривает выродка в котёл с бурлящей жижей, напоминающей блевотину, где варятся детские тельца. Хруст становится сильнее, а скулёж превращается в визг. Визг, визг, ВИЗГ... Заткните рот этой шлюхе... Училка лежит на спине, а впившееся в ее набухшие груди создание вырывает плоть клыками и шумно прихлёбывает струящуюся из рваной раны кровь, перемешанную с молоком. Что-то похожее на член проникает в манду с чавкающим звуком. Волосатое создание начинает ее ****ь, засовывая хер как можно дальше, проникая во влажную киску все глубже и глубже, разрывая ее тело пополам...
Бросив косой взгляд через плечо, Воробей наблюдал, как к нему не спеша шагал Леха. Его измученный вид не внушал особого оптимизма, и Воробью казалось, что этот чувак уже успел изрядно навалить в штаны. Выждав, когда тот подошёл поближе, он повернулся к нему лицом, готовый выслушать душевное излияние по поводу, что эта все же глупая идея не принесёт им никакого успеха, протянул руку и улыбнулся.
Медленно шагая по дороге, Леха вспоминал ночной кошмар, который моментально вывел его из пучины грёз, после чего он до утра не смог сомкнуть глаз. Вся эта ахинея конкретно повлияла на него. Не выспавшись, с лёгким раздражением и кислой миной на лице он к условному времени направился на встречу с Воробьём, который, скорей всего, уже дожидался его. Так оно и оказалось, Воробей стоял к нему спиной, голова его была повёрнута вправо и слегка наклонена. Когда Леха подошёл ближе, тот резко повернулся и с дебильной улыбкой на лице протянул руку. Леха протянул руку в ответ. Улыбаться он был не намерен.
– Чё-то помятый ты какой-то, все норм? – сказал Воробей, сжав руку Лехи как можно сильнее, пожирая глазами, проверяя его реакцию.
– Нормально все, – парировал Леха, даже не взглянув в его глаза, и, вырвав руку из крепкого рукопожатия, добавил: – Отпусти уже меня.
– Вид у тебя потасканный. Складывается такое ощущение, что ты готов просто-напросто струсить, или мои наблюдения не точны?
– Прекрати умничать, тебе не идет быть таким.
– Каким таким?
– Идиотом.
– Да ну. Ты пришел с удручённым видом, и я хочу узнать, что с тобой такое. Словно тебя стадо баранов по очереди отжарило.
Слегка напрягшись, Леха хотел двинуть по самодовольной роже Воробья и выбить из него все говно. Забить ему поглубже в глотку его чрезмерно радостное настроение. Воробей был старше Лехи лет на пять, но с его длинным ростом он казался слишком худым, был так сказать, дистрофиком. Леха же был мелкого роста, но плотным. Ежедневные упражнения с отцовскими гантелями дали свои плоды, развив в нем физическую силу, вследствие чего лёгкую мускулатуру. И если бы дело дошло до махача, то Леха без особого труда смог бы вырубить своего кореша. Но желание так и осталось желанием в связи с тем, что Леха знал Воробья с тех пор, когда еще был сосунком. И все знания, которые помогали ему в его смиренной жизни, были любезно предоставлены познавшим уже на тот момент всю никчёмность существования в бренном мире его корешем Степкой, более известным как Воробей, на лице которого улыбка сменилось легким недоумением. Леха, умудрившийся представить в своей голове сцену избиения Воробья, все же успокоился и, смачно сплюнув, хлопнул по плечу недоумевавшего Воробья, который теперь сам выглядел напряжённо.   
– Дерьмовые сны, вот и вся история. И если тебе интересно, что я думаю по поводу нашей небольшой вылазки, так это то, что я ни капельки не изменил нашему уговору. Так что захлопни хавальник и почапали, оттрахаем эту суку.
– Решительные слова настоящего мужика, который стоит на пороге великих открытий, – осклабился Воробей, приобняв Леху за плечо, и, под рассказываемую новую историю они направились к конечной цели своего небольшого приключения, точнее к дому старухи.
Пройдя под автомобильным мостом, после чего свернув вправо, спустившись к речке, можно было выйти на просёлочную дорогу, которая вела к заброшенным домам, где среди них стоял одиноко единственный дом внушающих размеров. Неказистый вид его мог натолкнуть на мысль, что он также был заброшен, как и все остальные, но это только с первого взгляда и то если смотреть невооруженным взглядом. При детальном же осмотре можно было увидеть силуэт, который то и дело выглядывал из-за шторки, когда кто-то появлялся возле ворот. Странное ощущение также вызывал еще один небольшой факт, можно сказать пугающий или непонятный, кому как будет удобно, но, находясь возле этого дома, люди часто испытывали ощущение дискомфорта, выливающееся в кровотечение из носа с легким головокружением или с полной потерей сознания. Также многие местные говорили, что этот дом проклят, как и все, что его окружает. Именно поэтому, когда начали пропадать подростки, исключительно мальчики, этот район, словно проказу, обходили стороной. Только некоторые смельчаки подбирались сюда настолько близко, что могли унюхать зловоние, исходящее как будто из пекла ада, и, потеряв сознание, оказывались наедине с непонятным монстром, способным утащить в бездну, а те счастливчики, у которых лишь кровь шла из носа, улепётывали подальше от этого проклятого места. После чего рассказывали различные байки о непонятных существах, обитающих в том Богом забытом месте.
Бред сивой кобылы, да и только.    
Но многие местные также могут рассказать о том, как одну девушку заживо похоронили там, где был расположен небольшой сад возле этого дома. И теперь каждую ночь она бродит в поисках мщения. В поисках двух братьев, которые изнасиловали ее, после чего заставили рыть себе могилу, при этом избивая ее и унижая. Без особого труда могила была зарыта, а крик этой девушки доносился еще очень долго. Вслушиваясь в ночь, даже можно было услышать ее крик, как она просит о помощи, но помочь ей никто не сможет, ведь она уже мертва.
Воробей нагонял жути всю дорогу, пока они шли. Леха уже перестал слушать его байки, вспоминая свой сон, разбирая по крупицам каждую мелочь. Сопоставляя воедино фрагменты, которые удалось запомнить. Рисуя картину того, что происходило, когда он спал. Мурашки по телу бегали как сумасшедшие, и его то бросало в холод, то вдруг ему становилось жарко. И так постоянно. А Воробей будто не замечал того, что собеседник его уже давным-давно не слушает и все это он рассказывает самому себе, пока дорога не привела их к тому злополучному дому, в котором, по рассказам, творилась бесовщина.
Шторка легко колыхнулась, показав миру силуэт женщины, которая пристально смотрела на двух парней, движущихся прогулочным шагом к ее дому. Она наблюдала, как один, высокий, бурно жестикулировал руками, что-то доказывая или поясняя шедшему рядом коротышке. В ее глазах читался разврат, а улыбка на лице была столь загадочна, что многие бы не смогли разгадать эту лживую погань. Похотливая шваль, так ее окрестили многие блуждающие души, выпущенные, чтобы привести к ней как можно больше девственно чистых детей, которых перед соитием она уводила в мрачные подземелья этого дома. В темноту, из которой выхода нет.
– Все, что тебе нужно знать, так это то, что весь разговор буду вести я, а тебе нужно будет просто улыбаться и где надо кивать головой. Ну, можешь еще вставлять пару слов, но без особого фанатизма. А то я тебя знаю, херню ляпнешь, а мне краснеть. Иди ко мне, я знаю, чего ты хочешь!
Последние слова донеслись до Лехи откуда-то из глубины, из холодного проклятого места, где его ждёт извивающееся на кровати, словно кошка, обнажённое тело, то раздвигая, то смыкая ноги, а горячая влажная манда истекает белого цвета выделениями с запахом гниющей плоти.
Леха опомнился лишь тогда, когда они уже стояли возле двери. Потупив взгляд, он смотрел перед собой на дверь, точнее на дверную ручку, форма которой была похожа на стоящий член. Воробей бормотал себе под нос какую-то ахинею, обхватив этот ствол своею рукой и начав дрочить усердно, с особым старанием, как будто самому себе. Бормотание становилось громче, малая часть слов становилась понятной лишь на мгновение, а после терялось в безумном действии Воробья, который продолжал наяривать, дроча дверную ручку или чей-то хер.
– Ты будешь сосать мой клитор! Облизывать все мое влагалище! А потом, быть может, я дам тебе то, что ты хочешь! – скрипучий голос вновь заговорил, а дверная ручка, черт бы побрал это дерьмо, член начал извергать из себя чёрную гадость, которая стекала по руке его кореша, капая на пол. Чертов придурок начал схлёбывать с руки это безобразие. Обсасывать каждый палец. Закончив, Воробей потянулся к звонку и надавил на кнопку. Скрипя, дверь потихоньку открывалась сама по себе или это скрипел голос?
– Трахни меня в задницу, маленький уебок...
Наверное, это был мерзкий прихлёбывающий звук.
Мягкое кресло, а в руке чашка с чаем. Воробей сидит с правой стороны, смеётся. А напротив сидела женщина и пила чай.
Прихлёбывая каждый раз, как подносила чашку к губам.
А может, она стояла?
Целый отрезок, кусок, фрагмент, плевать, как бы это не называлось, но частичка жизни канула в небытие, оставив за собой лишь маленький остаток в памяти, как Воробей схлёбывает со своей руки чёрную жижу, которая несколькими секундами ранее сочилась из дверной ручки. Представьте себе, напоминающей чей-то хрен. После чего дверь открылась, а дальше сплошная тьма. Затуманенный рассудок лишь спустя некий промежуток времени пришел в норму. Но как описать то, что он сидит в кресле с чашкой, не понимая, как он здесь оказался? Весь смысл теряется в глубинах его внутреннего Я, который решил поиграть с ним в интересную игру, и началом положенного было то, что он заблокировал его разум, сделав из него автономного киборга. Чертовая фантазия сраного Микки Мауса.
Он осмотрел комнату, и ему показалось, что раньше, быть может, даже слишком давно, но он как будто бывал здесь, скорее всего, во сне. Так же, как и тогда, старая печь улыбалась ему огненной улыбкой, словно подмигивая. А это кресло, в котором он сидел, оно было такое же неудобное, как и во сне. Поёрзав на нем, Леха услышал негромкий скрип пружин. «Трон для королей» – вдруг пришла ему на ум глупая мысль, после чего только сейчас он заметил взгляд, который впился в него. Пожирая его. Он вновь почувствовал дерьмовое состояние... А Воробей все ржал. Над кем? Над чем?
Дерьмовое состояние усугубляет пожирающий взгляд женщины.
Она впилась в него, как хищник вгрызается в плоть своей добычи. А ее лицо... На нем не было морщин. ****ь, на нем не было этих старческих морщин! И только сейчас он понял, что сидит (или все же стоит?) рядом с ним не старуха, а вполне молодая женщина. И она хлебает свой сраный чай с таким громким звуком, что его нога ни с того ни с сего начала притоптывать на месте, но он не мог уже отвести своих глаз от нее. От ее обнажённого тела. От ее разбухшего влагалища, из которого сочилась чёрная жидкость. Комната начала плыть перед глазами, а эта сука продолжала сёрбать этот ****ый чай.
И вновь темнота...
Его член проникает в упругое отверстие, и легким толчком он проталкивает его все дальше. Сфинктер сжимает его член постоянно, с каждым движением взад и вперед. Руки обхватывают бедра, сжимая их посильнее, словно боясь упустить это сладкое отверстие. Он **** ее в жопу. Долбит, долбит, долбит… Кто сказал, что это была она? Открыв глаза, он увидел, что долбит в жопу своего кореша, а тот как сучка стонет, визгливым голосом приговаривая:
– Отъеби меня! Жёстче, жёстче еби меня в жопу! Раздирай ее, разрывай мое очко!
– ****ый в рот! – взвыл Леха, отталкивая от себя тощую задницу Воробья.
И вновь темнота закрыла за собой двери, повернув ключ в замочной скважине, оставив наедине с собой и своими мыслями человека, поставленного в угол, как провинившегося мальчишку, а рядом стояла она, сжимая что-то в руке. Ее тело было скрыто, но запах цеплялся в ноздри, заставляя вдыхать ее аромат. Зловоние смерти. Она облизывала пересохшие губы, но и этого человек не мог видеть. В этой темноте он не видел ровным счетом ничего, пока чья-то рука не легла на его плечо, сдавив настолько сильно, что это помогло ему вырваться из тёмной камеры своего воображения.
Зрачки глаз судорожно носились из стороны в сторону, то, что ему показалось цепкой хваткой руки, было всего лишь крюком, который проткнул его тело в области плеча насквозь, подвесив его, как тряпичную куклу. Он висел, истекая кровью, облёванный, не в силах пошевелиться, даже сраные пальцы на ногах, и те его не слушались, только глаза были для него всем, только так он мог видеть все, что происходило. Еще он мог дышать. Вокруг зловонный аромат отправлял обоняние в недалёкое путешествие в страну нечистот и экскрементов, создавая великое ассорти из множества запахов, способных вывернуть наизнанку кишки любого человека. Блевотина стекала медленной, тягучей смесью по телу и капала на пол, образуя маленькую лужицу, которая становилась все больше с каждой секундой. Вонючая блевотная лужа с отвратительным запахом добавляла своеобразную изюминку в этот гнилой торт, который по праву мог носить гордое название «Дерьмо».
Помещение, в котором его подвесили, было больше похоже на подвал, так как совсем рядом виднелась лестница, которая вела наверх, к свободе. Но в сложившейся ситуации выход был для Лехи каким-то мистическим явлением, чем-то нереальным. Он считал себя большим мальчиком и ясно понимал, что ему пришел полный ****ец. Также он заметил кучу грязного тряпья, наваленного чуть в стороне от лестницы, а если посмотреть в другую сторону, то там находился силуэт лежавшего на полу голого человека, при детальном рассмотрении – с разорванным брюхом, из которого вывалились кишки. Руки мертвяка прикрывали лицо, не давая разглядеть очертания. Тощее тело напомнило ему про сон (или это было наяву?), который был еще одной иглой, проткнувшей его жалкую тушку, вонявшую, как сгнившее напрочь мясо.
Мясо для собак.
Он был без штанов, попробуйте обмозговать тот факт, что и трусы на нем отсутствовали, а его некогда вялый член стоял по стойке смирно, как солдат, готовый к бою.
Реальность или очередной глюк, что это?
Если это был глюк, то глючило его по полной программе. Сначала гребаные провалы, после чего этот придурок Воробей надрачивал дверную ручку. Как смешно бы это ни звучало, но дрочить этот упырь явно мастер, если довёл до оргазма дерево, будем называть вещи своими именами. Далее сраные провалы повторяются, и, как картинка в дебильном комиксе, появляется хеппи-энд вперемешку со схлебыванием говенного чая псевдостарухой. Но а дальше-то что? Конечно же, полный аут, так сказать. Выебанный в жопу кореш корешем. Мило или мерзко? Как бы это назвать в сложившейся ситуации? Точно! Дебютный фак – точка и роспись во весь лист. 
Что бы он сегодня ни делал, все было простым фальшивым мгновением, проносящимся локомотивом еще одним днем из его жизни. Конечная остановка уже близко, скоро двери откроются, и ему придется выйти из вагона туда, где его будут ждать несколько угрюмого вида чертей (или это будут бесы?). Они возьмут его под руки и уведут в новый мир, где вымощенная жёлтым кирпичом дорога приведёт к большому шатру. В нем его будут ждать влажные влагалища, которых будет очень много. Сотни, а то и тысячи сучек, которые будут терзать его, разрывая на части. Они будут трахать его до скончания времени.
Нет, он будет их трахать.
Нет, не их, ее.
Нет, не ее, его.
Того, кого он считал своим учителем многие годы. А теперь его учитель, стоя раком, раздвигает свои булки, демонстрируя ему узкое отверстие, девственную дырку. Облизав сральник, он запихнет по самые яйца свой член, свой могучий член и будет трахать эту задницу, пока не кончит. Пока кончун не вырвется из его члена огненным потоком спермы. Но этого не будет, он не сможет кончить и все время будет ****ь в жопу своего учителя, который откроет ему двери в мир похоти и разврата.
Улыбочку, сука, ведь тебя снимает скрытая камера.
– Эта псина давно уже мне надоела, поэтому я выпустила ему кишки, – скрипучий голос железной хваткой вырывает Леху из мира фальшивых грёз и в довесок ко всему тыкает его рожей в вонючую кучу говна, которую насрала любимая всеми сука жизнь.
Она стояла перед ним полностью голой и трогала свое тело, как будто изучала его. Везде наглаживала себя, как ****ая сучка перед первым в жизни трахом. Ее обвисшие сиськи – вот что первым делом приковало его внимание. Старые обвисшие сиськи. Только теперь он начал догонять потихоньку, что перед его взором стоит пошарпанное, словно стёртая наждачка, тело старухи с обвисшими сиськами и неимоверно большим, словно вывалившимся из ****ы секелем.
– Оближешь меня с ног до головы, – твердила она своим скрипучим голосом, подходя к парню все ближе, при этом умудряясь имитировать долбаный прихлёбывающий звук.
Она шла к нему, улыбаясь и сёрбая.
Сглатывая слюни, Леха чувствовал напряжение в паху. Мысли о том, что он вот-вот лишится девственности, согревали ему душу, которая уже совсем скоро отправится прямиком в ад. Там для него уже готово ложе с одним-единственным демоном, член которого исполинских размеров уже был готов разорвать его жопу.
– Хоть потрахаюсь перед смертью, – услышал свой голос Леха и попытался сказать что-то еще, но губы скривились в подобии улыбки, а холодная морщинистая рука уже надрачивала ему член.