Власть плоти

«Неистовая и необоримая.  От нее свободны лишь дети. Потому они чисты.
Повзрослев, ощущают, как падение с небес.  И тоскливо, и страшно, и будоражеще  - притягательно. Власть плоти.
Никто не в силах противостоять ей.  Она подчиняет всех.  Исключения крайне редки.  Такие стоики возвышаются над нами, подобно недостижимому лучу» -
Мы с подругой читаем самиздатовскую книгу, отпечатанную на пишущей машинке,  листы  прошиты канцелярскими скрепками.  Кто – то принес ее в класс, она ходит из рук в руки.
Автор итальянец.
Италия! Там всегда лето.
А у нас только снег сошел.  Мы сидим на скамейке под набухшей яблоней – ранеткой,  плоды у нее будут осенью, маленькие и дико кислые.

Нам по четырнадцать лет. Едва - едва вырисовывается грудь.
В Сибири взрослеют поздно. Не Италия. Там в двенадцать могут родить.
Но и мы уже чувствуем властное приближение неведомой силы, описанной в книге. Пока лишь  ее нежное дуновение: томление по ночам и запретные мечты.

Мы обе влюблены. Обе в одного.
Он сидел. Вор и картежник. Ему лет  двадцать восемь.  Он гибкий и крепкий одновременно, как татарский лук.

Как нас угораздило влюбиться в зека? Девочек из нормальных семей.
Мы отлично учились в школе, наши родители работали. У нас всегда была чистая постель, приготовленный обед и подстриженные ногти.

Возможно, обаяние взрослого человека, окутанного тайной.

О жизни блатных мы знали мало, мальчишки знали больше.
Говорили, что они живут в томских  подземных катакомбах, что там целый город, но никто не видел.
Говорили, что блатные никого не боятся, даже ментов. А менты особо не суются.

Мальчишки – ровесники, мечтающие пополнить  ряды  блатных, носили ножики, называя их перышками, щурились и характерно сплевывали.

Наш  деревянный, одноэтажный, редко двухэтажный,  райончик старого Томска  романтично назывался Парижем.
Мужчину, в которого мы были влюблены, звали Саня – француз.
Он часто приходил на нашу тихую улицу в дом, где жили два брата. Вряд ли это были его родственники, но что – то связывало их.

Братья обычно сидели на корточках возле своего крыльца и курили.
Завидев француза, вставали, о чем – то  негромко разговаривали, иногда заходили в дом, но чаще   уходили вместе в неизвестном направлении.

Всезнайки – мальчишки  рассказывали, что француз авторитетный и в законе.
Если честно,  мы не особо понимали, что это означает.  Но, судя по выражению лиц  рассказчиков, что –то серьезное.

На его длинных тонких пальцах  синие наколки и массивный перстень на мизинце. Такие перстни называли печатками.

Он  проходит быстро, легкой небрежной  походкой, как «на шарнирах». Он никогда ни на кого не смотрит, словно  никого не существует. Только отважные пацаны могли подбежать и попросить у француза сигаретку. Потом неделю хвастались.
А мы расстраивались из – за его невнимания.  Нам оставалось только ждать. Может быть, когда – нибудь. И то, вряд ли.

Весна плавно перетекала в лето, теплыми дождями, тягучим ароматом акаций и лип.  Наша улочка утопала в зелени и цветах.
Персидскими коврами запестрели палисадники.

Девчачье брало временный перевес над взрослением. Любимое кошачье занятие - лазание по заборам еще не потеряло своей прелести.
Однажды француз застукал нас, сидящих на заборе и  болтающих ножками.
Ну вот, теперь будет думать, что я малолетка в дурацких шортах, с пластырем на коленке.
Что – то мне подсказывало,  он заметил нас.

В начале июня подруга уехала с родителями на юг. А передо мной маячили каникулы в деревне, с ежедневной прополкой грядок и заплывом на дальние дистанции по реке.
Как! Не видеть его почти три месяца!

Горячей воды в нашем доме не было. Мы  мылись  в  душевых кабинах при гостинице.
Мама не любила общественные бани из – за грязи и грибка.
Летом особенно приятно смыть с себя городскую пыль. Я долго стояла под струей воды и думала о французе, о Саше. Я вспоминала его руки, мне хотелось видеть его глаза.

В этот раз я посушила волосы под огромным колпаком с горячим воздухом. Распустила их.
Волосы доходили до пояса густой, светлой волной.  А мне так хотелось короткую  модную стрижку! Но родители категорически не разрешали остричь волосы.

Старичок, лет сорока пяти, откровенно смотрит на меня, расплываясь в улыбке, как сладкоежка на пахлаву.  В троллейбусе  мужские взгляды в этот день были особенно назойливы.

Что – то изменилось, и никогда не будет прежним. Я почувствовала свою  женскую силу. Откуда она взялась?  Но, наверное, так надо. Все идет своим чередом по законам природы.  Все подчиняется ее законам.
И Саша никуда не денется, человек же он, хоть и уркаган.

Вечером француз прошел в дом к братьям.

Слой маминого дефицитного жемэ, парфюм, короткое темное платье и новые босоножки.  Накрашенные ресницы делали мои глаза огромными, пожалуй, слишком большими. Тяжелые ресницы хлопали, как опахало. Из зеркала на меня смотрела незнакомая девочка - девушка. Это новое отражение открывало  таинственные горизонты, недоступные ранее. А теперь. А теперь все возможно! Все!

Я стояла в  спасительной тени дерева возле дома и ждала.  Вот – вот упаду в обморок от собственной решимости и страха.

Стало темнеть, когда скрипнула дверь и вышел француз.
Он остановился, чтобы закурить.
Я тоже покинула свое убежище. Он продолжал курить, молча, не глядя на меня.
Мы оба молчали, стоя друг против друга. Туман в моих глазах сгущался.

Наконец, он шагнул ко мне. Откинул волосы, положил  руку мне на плечо. Я почувствовала: его рука дрожит,  горячее тело, совсем близко. И заглянула в его бездонные глаза.

Тихим голосом,  отделяя слова, он произнес:

- Домой ___иди

Я развернулась и пошла, слезы душили меня. Когда поднималась к себе по деревянной скрипучей лестнице, они уже лились потоком, размывая тушь.
Я умылась холодной водой и легла спать, не раздеваясь, в платье.

Детство уходило, до свидания.

После каникул я еще раз видела Саню. Он прошел мимо, не глядя, легкая усмешка скользнула по  лицу.
Усмешка превосходства. Превосходства над властью плоти.
Вскоре мы переехали в новые многоэтажные панельки с горячей водой и отоплением.
Наши милые домики стали активно сносить.
И я никогда  больше не видела его.