Нет сил молчать. Слова 70-х
Слова, как люди, рождаются и умирают. Словами-понятиями пользуются все, а когда в них исчезает надобность, с ними расстаются, заменяя новыми, отвечающими реалиям другого времени. В этом непрерывность жизни частей речи.
«Слово не воробей – вылетит, не поймаешь» и, если вылетело в нужное время, в нужном месте, запоминаясь новизной – заживёт своей жизнью, не связанной с создателем. Помните? – «Стрёкот аэропланов! БЕги автомобилей! / ВетропроОсвист экспрессов! Крылолёт буеров! / Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили…».
Впрочем, конечно же, помните! Хотя некоторые слова, из приведённого стихотворного хоровода – мертворождённые, выкидыши, и остались лишь в поэтической кунсткамере, даже когда-то актуальные аэропланы переродились в самолёты.
Зайдём на минутку на кладбище частей речи. Вот надгробие с надписью: «Израда». Вероятно, девушка похоронена, когда-то радовавшая своего возлюбленного, – первое, что приходит в голову. Возможно, если судить по имени – цыганка. Но опомнитесь, вы ведь на кладбище слов. «Какая цыганка?» Здесь захоронено старорусское высказывание об «измене-предательстве», просто им давно уже не пользуются, и оно перестало существовать.
Поднимите свой взор и посмотри вокруг – сколько здесь подобных могил. Кроме понятий, заключённых в оболочку звуков, букв, за словами закреплено наше к ним отношение: положительное, отрицательное или нейтральное. Вспомните известное высказывание мудреца: «В мире нет ни добрых, ни плохих понятий, таковыми их делает наше отношение к ним, наша оценка».
Известно, каждое слово, в большей или в меньшей степени, купается в разных эмоциях: радости, грусти, неприятии или отвращении. Однако некоторые термины почти никаких чувств не вызывают. К тому же надо бы учитывать, что у каждого из нас свои эмоции, как правило, связанные с прошлом опытом, – сравните слова, например, «роза» и «таракан» и решите, какие чувства у вас появились.
Каждое время для объяснения важных жизненных объектов, обстоятельств и отношений рождает новые слова. Отдельные из них имеют несколько значений, некоторые с течением времени приобретают другие смыслы. Нередко в словах появляется двусмысленность. Так и воспоминания могут изменяться, в соответствии с запросами времени, словно прожектором высвечивая те или иные стороны одних и тех же событий, порой становясь разноцветными, двусмысленными и разноплановыми.
В 70-х годах появилось новое понятие обработки биографических материалов, реальных воспоминаний и придание им художественно-прозаической формы. Такое преобразование воспоминаний получило название «беллетризация». О таких преобразованиях в 1975 году «Литературная газета» писала: «Среди беллетризованных «собственно биографий» были произведения талантливо написанные, да и сама потребность беллетризации была естественной после сухих, прямолинейных и подчас декларативных биографических книг»[1].
Вот и нам не хочется наши воспоминания облачать в формальные казённые одежды, и существует огромное желание отойти от общепризнанных правил мемуарного подхода, а кусочки из жизни наших сокурсников, пусть даже не так талантливо, как хотелось бы, представить в виде коротких новелл (рассказов), объединенных между собой только общей ленинградской военно-медицинской академической жизнью в 1972-1978 годах и субъективными воспоминаниями о ней.
В этой связи, перефразируем известное образное сравнение: прошлое – это женщина под покрывалом, наша память – её настойчивый поклонник; мы отрывает то одну, то другую часть её тела, в тайне надеясь, что когда-нибудь прошедшее предстанет перед нами в полной своей наготе. Однако сомневаюсь, возможно ли это?
Оставаясь в рамках объявленной темы, хочется понять, были ли мы, слушатели Военно-медицинской академии, связаны с характерными словами, возникшими в наши студенческие 70-е годы, и как они были связаны с нашим творчеством.
В это время на страницах печати было узаконено слово-понятие «балдеть». В просторечии, разумеется, оно употреблялось и раньше, но в наше время оно обрело официальный статус, и получило, по крайней мере, два значения: одно – приходить в безрассудное состояние, как говорили «обалдевать» (балдёжники первого рода); в другом контексте, приобретало смысл – проводить время праздно, легкомысленно (балдёжники второго рода).
В 1973 году в «Литературной газете» можно было прочесть такой пассаж: «Смысл жизни в том, чтобы балдеть. Увижу дерево – балдею; увижу дом – балдею; увижу женщину – балдею»[2]. Или там же, в 1974 году: «Пусть человек самовыражается, как хочет: болтает, наконец, просто «балдеет» (модное словечко!)»[3]. А в 1976 году, если бы вы раскрыли журнал «Крокодил», забалдели бы от таких стихов: «Хмельной закуской клюква рдеет. / Стоят фужерами кусты, / И потихоньку я балдею / От забродившей красоты»[4].
Задумываясь над этим словом, я хотел бы отнести многих из моих дорогих однокурсников к балдёжникам первого рода. С первого курса мы обалдевали, или иначе говоря, приходили в восхищение, от новых знаний, получаемых на лекциях, практических занятиях, от своеобразных порядков, присущих только военным медикам, от академической сплочённости, от дружбы единомышленников и общения друг с другом.
Кроме учёбы каждый самовыражался тем, к чему имел большую склонность. Одни рисовали, другие писали стихи, сочиняли и пели песни. Однажды мой друг С. Шустов увидел на стене моей комнаты рисунок «Нет сил молчать» (см. вверху) и разродился стихами на мотив А. Дольского «Пианист».
Случилось так, что горький крик
Совсем не слышен,
А просто он к стене приник,
Висит не дышит.
А вы смотрели на квадрат –
Ни смех, ни ропот,
Потом забыли, говорят:
Ни крик, а шёпот.
Ты душу заново повесь
На лист картона –
Тебя понять, ты в это весь –
Никто не понял»[5].
И окончательно обалдев от новых впечатлений, у нас время от времени появлялось желание ни о чем не думать, отключить голову хоть на какое-то время, организовав «выпивончик». Последнее слово тоже из лексикона 70-х, для обозначения дружеской пирушки. В «Нашем современнике» в 1975 году можно было прочесть: «Ребята украдкой от меня затевали легкий выпивончик где-нибудь под лестницей»[6].
И что? Мы этого не делали в общаге и в других местах? Однажды один из нас, В. Бергольцев, организовал такой вот «выпивончик», выступая в роли бармена, предлагающего разного рода коктейли. Это была чистейшей воды импровизация. Смесь водки, коньяка и ликёра, названа была им «Смерть пионерки», по заверениям очевидцев – с ног сшибающий напиток.
...Когда-то была таверна
На шестом этаже,
Впрочем, это, наверно,
Ты не помнишь уже…
Из-под полы сигареты
В баре под Новый год
Никита, коктейлем согретый,
«Смерть пионерки» пьет.
Белых ночей завеса
И распят на стене
Вновь «Иисус» Дэса
Улыбается мне»[7].
Такой «выпивончик» нередко «закусывался рукавом», тоже выражение из нашего времени со смыслом «обходится без закуски»[8][9]. Здесь же уместно вспомнить, что в 1972 году в «Ленинградской правде» официальный статус получило ещё одно слово: «Молниеносные условные знаки, и стакан, переданный из-под прилавка, наполняется жидкостью, романтично названной «бормотухой»[10].
Впрочем, до подобного напитка мы не опускались, хотя, возможно, некоторые не брезговали и дешёвым портвейном, иначе называемым «портфельным». Интересно, что в то время, когда мы учились в академии, русский язык обогатился такими уже устоявшимися фразеологическими оборотами как: «катить бочку» на какого-то. Так в «Правде», самой официальной газете страны, в 1975 году было напечатано: «… формулировка приказа иногда настолько неубедительна, что даёт повод коллегам говорить: «На него, мол, «бочку катят»[11].
Случаев, когда у нас на Курсе явно на кого-нибудь «катили бочку» я не припомню. Хотя разного рода неблаговидные поступки наших однокурсников разбирались на комсомольских и общих собраниях. Из этой же оперы выражение сделать или получить «втык» [12][13][14], т.е. учинить нагоняй, взбучку, разнос, тоже возникло в 70-х годах.
«Втык» от Юрия Петровича Воробьева, нашего начальника курса, мы получали. Обычно он вызывал к себе в кабинет и довольно деликатно внушал, что так делать и поступать не следует. Тогда же появилось на свет слово «выговорешник»[15]: «А не то быстро у меня выговорешник схлопочите»[16].
Из этой же темы «копать» под кого-нибудь, т.е. стараться навредить кому-то, выискивая недостатки в его работе, поведении[17][18]. В 70-х годах стали обсуждаться случаи на эту тему в печати, хотя об этом писал ещё Ю. Герман в 1960 г.[19] и Д. Гранин в 1964 г.[20]. Произошёл этот фразеологический оборот от выражения: копать яму кому-то. Было ли у нас на Курсе такое явление? – не могу вспомнить.
Или вот выражение того же года: «ещё не вечер», со смыслом, ещё не всё упущено, ещё существуют возможности[21], довольно часто. Нам всем казалось тогда в академии – «ещё не вечер», всё ещё впереди, а жизнь – это бесконечное продолжающееся творчество.
Какие новые картины
Тебе видны, товарищ наш?
О, медноокий Буратино,
О Дэс, крылатый карандаш!
Теперь приходится солоней?
Перемешаешь ты в углу –
Чтоб сдох Персей на небосклоне –
Пастель, постель и пастилу.
Нехватка красок не мешает
Работать весело в тиши –
Кругом лишь белый снег мерцает –
Белее Майкловой души * [22]
Ещё одно выражение возникшее в это время «положить глаз» на кого-нибудь[23][24]. «У них всё было как обычно она сама положила на него глаз. Всё понятно – гитара, то-сё, песенка, поцелуйчики»[25]. Очень типичная, знакомая ситуация. Было такое и у нас. Вот некоторые строчки, написанные сокурсником С. Воликовым, по прозвищу Вульфий, на эту лирическую тему.
Земля облизана дождём
Кругом опять ноябрь глядит,
Давай немного подождём
Решать, что будет впереди.
Гуляй, стаканы всё полны,
Потом, когда-нибудь потом
Среди случайной тишины
Всерьёз подумаем о том,
Как раним утром голубым
Нарушив снега белизну,
И притворяясь молодым
Влюбиться в новую весну,
Что хватит силы простоты
Пред нею на колени встать,
Поставить в комнате цветы,
Худые руки целовать»[26].
Для обозначения начавшихся любовных отношений официально было признано слово «закадрить», появившееся в некоторых литературных произведениях: «А зовут её Валя. Я её закадрил»[27]. Хотя, вероятно, впервые это слово в 1965 году употребил с ироническим смыслом советский «крокодилец» Александр Ефимович Вихрев в сборнике фельетонов и рассказов «В тараканьем мире»[28]. В нашей компании это слово употреблялось крайне редко, как впрочем и выражение «Рвать когти», т.е. в просторечии: убегать, быстро, поспешно удаляться откуда-либо. «Не пора ли когти рвать? – шепнул я Антону на ухо»[29]. Хотя это понятие можно было найти и раннее у Ильфа и Петрова[30].
Были и нас такие ситуации. Помнится, наша компания «рвала когти» из ресторана «Белая лошадь» (Выборгская сторона) – это, впрочем, отдельная история. Переносное значение получило выражение «ни грамма» в значении «нисколько, совсем» [31][32]. «Миронов «ни грамма» не отставал. Среди высоких плечистых парней, казался он парнишкой, но вполне взрослым, чтобы не уступать им в ловкости, силе»[33]. Или ещё «на одном дыхании»[34][35][36]. Учились мы, слушатели ВМА 70-х годов, на одном дыхании и в жизни ни грамма не отставали от своих гражданских сверстников.
В наше время на страницах печати появилось новое слово «педалироваться»[37] со значением «выделятся, подчеркиваться», например, в газете «Правда» можно было прочитать: «…на экране излишне «педалируется» доброта Ковалева» [38]. Один из наших однокурсников, имеющий поэтические наклонности, очень талантливо, по моему мнению, спедалировал свои отношения с окружающей действительностью, по сути создав при жизни себе заупокойную мессу.
На моих похоронах будет всё пристойно,
И любимая родня останется довольна.
Гроб на чёрный катафалк бережно поднимут,
Под шедевр Моцарта на кладбище двинут.
Гробовщик торжественен и в себе уверен,
Сам же я, как джентльмен, сдержан, строен, бледен,
Молчалив и справедлив, всех я умиляю,
Потому что не напьюсь и не наскандалю.
На прощанье белый свет видать меня обидит,
На моих поминках ведь – водочки не выпить.
Вы плесните стаканов на могильный холмик,
Рислинг, белое вино, что любил покойник.
Милые друзья мои, мы ведь оптимисты,
На моих похоронах – пейте, веселитесь.
Я как воин коммунист, радуюсь по-детски,
Потому что это честь, сгнить в земле советской[39].
Классикой нашего времени можно считать выражение: «за себя и за того парня». В первоначальном варианте этот лозунг, в канун подготовки к 30-летию Победы Советского Союза в Великой Отечественной войне (1975 г.) подразумевал работать, трудиться «за тех, кто ради народного счастья отдал свою жизнь в годы войны»[40][41]. В дальнейшем это выражение приобрело более широкое абстрактное значение, как объединяющее единство прошлого-настоящего-будущего и, в этом смысле, наши воспоминания «За себя и за того парня», безусловно, имеют право на жизнь.
Источники:
[1] Литературная газета 1975, 44.
[2] Литературная газета 1973, 35.
[3] Литературная газета 1974, 48
[4] Крокодил 1976, 29.
[5] С. Шустов. Стихи. «Другу». 1974. Ленинград.
[6] Наш современник 1975, 8.
[7] В. Бергольцев. Стихи. «Когда-то была таверна». 1976. Ленинград.
[8] Б. Васильев. Не стреляйте в белых голубей. Юность. 1973, 6
[9] А. Кривоносов. Гори, гори ясно. Новый мир 1974, 3.
[10] Ленинградская правда 1972. 30 сент.
[11] Правда 1975, 11 апр.
[12] Нева 1971, 3.
[13] Человек и закон 1974, 1.
[14] Нева 1976, 1.
[15] Нева 1974, 11.
[16] Крокодил 1975, 3.
[17] В. Липатов. И это всё о нем… Знамя 1974, 10.
[18] В. Гиллер. Тихий тиран. Знамя. 1975, 8.
[19] Ю. Герман. Один год. 1960, с. 328.
[20] Д. Гранин. После свадьбы. 1964, с.75.
[21] Советский спорт 1975, 30 авг.
[22] В. Бергольцев. Стихи «Десу». 1975. Ленинград.
[23] Новый мир 1974, 5. [24] Знамя 1974, 5.
[25] Ю. Скоп. Техника безопасности. Новый мир 1977, 2.
[26] С. Воликов. Стихи «Земля облизана дождём». 1977. Ленинград.
[27] Б. Куликов. А жизнь идёт. Москва. 1975, 4.
[28] А. Вихрев. В тараканьем мире. 1965, с.24.
[29] Крокодил 1975, 17. [30] И. Ильф и Е. Петров. 12 стульев. 1934, с. 276.
[31] А. Пирожков. Море наше ладожское. Загляни за горизонт. 1971, с.12.
[32] Нева 1974, 8.
[33] Сельская жизнь. 1975, 14 март.
[34] Комсомольская правда, 1970, 19 фев.
[35] А. Чаковский. Блокада. Кн. 3. 1972, с.29.
[36] А. Приставкин. Ещё один день с Аркадием Болдыревым. Новый мир. 1976, 1.
[37] Советский экран. 1974, 15.
[38] Правда. 1973. 7 март.
[39] С. Шустов. Стихи «На моих похоронах». 1977. Ленинград.
[40] Здоровье. 1975, 4.
[41] Правда. 1975, 10 мая.
*Стихи В.А. Бергольцева сохранил сокурсник С. Щербина. Майкл – М. Веселовский.
Свидетельство о публикации №219011101567