Прогулка. Глава ХI

(продолжение)
Предыдущая глава Глава Х - http://www.proza.ru/2019/01/29/1147   

       Генерал-лейтенант фон Визен был сердит. Аскетичное лицо его с грозно торчащими вверх кончиками нафабренных усов под орлиным носом покраснело от гнева, глаза метали молнии. Он распекал командира восемнадцатой гренадерской дивизии несколько театрально, прямо в присутствии офицеров штаба, нисколько  не стесняясь в выражениях. Его старый друг Отто Венцель, с которым они дружили еще  с юнкерского училища, стоял перед ним навытяжку, словно нашкодивший юнец, и смотрел в пол, не в силах поднять глаза. 

     - Какой позор! Несомненно, вы заслуживаете самого сурового наказания, генерал-майор Венцель! – кричал инспектор Генерального штаба, потрясая своей дорогой тростью так яростно, что казалось, будто он намеревается опустить ее на голову провинившегося. 

      - Я уже написал кайзеру прошение об отставке, - впервые подал голос генерал, до этого упорно молчавший во время выволочки, которую устроил ему высокопоставленный офицер Генерального штаба.

   – Что?! Отставка? Ну, нет! На этот раз, я думаю, Вы так легко не отделаетесь! Пойдете под суд, генерал Венцель! Во всяком случае, я лично позабочусь о том, чтобы вы головой ответили за срыв тщательно подготовленной общевойсковой операции по прорыву русского фронта!
      Как вы могли допустить такую невероятную, я бы даже сказал - преступную халатность! Русские саботажники несколько часов орудовали у вас буквально под носом, генерал! Они натворили столько бед, что вам остается только одно - пустить себе пулю в лоб!.. Пожалуй, это будет лучшим выходом для потомственного германского офицера, чьи предки стяжали громкую воинскую славу на полях сражений!

      Фон Визен швырнул трость на стол, бросил туда же перчатки и обвел присутствующих уничтожающим взглядом.

      - Впрочем, этот позор, как я полагаю, по праву должны разделить и все офицеры восемнадцатой гренадерской дивизии… Думаю, что здесь отличился не только один ваш командир, но и каждый  из вас, господа! Это пятно на репутации прославленной воинской части вам придется смывать сообща!

      Инспектор помолчал, потом уже почти спокойно добавил: - Попрошу оставить нас наедине с вашим командиром, господа офицеры, мне нужно сказать ему приватно несколько горьких, но совершенно необходимых слов!

       Офицеры молча разошлись, абсолютно уверенные, что после такой выволочки командир дивизии вскоре последует совету инспектора и застрелится.

Генералы остались вдвоем.      

      Фон Визен снял каску, со вздохом опустился в кресло, жестом предложил Венцелю сесть в кресло напротив него и усмехнулся.

      - М-да!.. Дело обстоит весьма прескверно, друг мой, но и не сказать, что совсем  уж безнадежно!
      
      - Что мне грозит, Людвиг, в случае суда?
      
      - Я думаю,  до суда дело не дойдет, Отто. Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло…

      - Только что ты говорил совершенно другое.

      Инспектор махнул рукой: - Надеюсь, ты не очень обиделся. Журить разгильдяев – моя служебная обязанность, Отто. А на войне всякое бывает – всего не предугадаешь… Хотя… Предусмотреть возможность диверсии на подконтрольной тебе территории ты был просто обязан!
      Впрочем, оборона русских и так не устоит. У них здесь совершенно нет тяжелой артиллерии, а для полевых пушек не хватает снарядов. Разведка докладывает, что снабжение боеприпасами у противника поставлено из рук вон плохо. Запасы винтовочных патронов – и те на пределе. Утверждают, что новобранцам, призванным в армию, уже вручают на пунктах формирования воинских команд устаревшие винтовки системы Бердана, снятые с вооружения еще двадцать лет назад.
      Я полагаю, что Россия будет разгромлена уже к весне будущего года. Всего я тебе не могу сказать, но судьба войны решается вовсе не здесь, а во Франции, мой дорогой. Четыре разбитые гаубицы на русском фронте и около сотни убитых солдат – это мелочь, о которой завтра же все забудут.
      Тебе, конечно, потреплют нервы, возможно, обойдут высокой наградой, когда будут осыпать милостями отличившихся на этом театре военных действий. Надеюсь, ты переживешь эту справедливую кару, старый солдат? А-а?

      - Разумеется, Людвиг!  Стреляться, во всяком случае, не собираюсь. Меня, кстати, и отставка мало пугает. Поеду в свое поместье под Кенигсбергом, буду вести спокойную и здоровую сельскую жизнь на лоне природы…

      - Не боишься сойти с ума от скуки?

      - Нисколько! Я уже в том возрасте, когда хочется просто отдохнуть. Знаешь, я всю жизнь мечтал дожить до такого времени, когда можно уже ничего не делать!

      - Ты всегда был лентяем, Отто, уж я-то знаю! Но ты не надейся уйти в отставку и отвертеться от службы. Ничего не получится! Никто не станет менять командира дивизии накануне большого наступления.

      - Ты прав, это очевидно.

      - Да, чуть было не забыл, Отто… Я хочу спросить тебя об одном юном лоботрясе. Его и шестерых его университетских дружков недавно прислали в твою дивизию из министерства вооружений с перспективным образцом нового пехотного оружия.

      - Напомни, пожалуйста, как его фамилия. У меня здесь столько лоботрясов, что все они откладываются в моей голове только в виде головной боли…

      - Я говорю о своем внучатом племяннике-лейтенанте Пауле фон Зейдлице. Его фамилия должна быть сейчас у тебя на слуху.
      
     - А-а!.. Так это тот самый мальчишка, у которого русские диверсанты отобрали опытный образец пулемета и испытали его на наших солдатах? Он что - твой племянник?

      - Внучатый… Внучатый племянник, Отто!

      - Ах, да! Конечно! Не далее, как вчера, этот юноша опознал в двух захваченных русских рейдерах офицеров специального отряда диверсантов, устроившего на днях такой бедлам в нашем тылу. Надо сказать, что один из них подпоручик Ставрогин - немец по материнской линии. Он отлично говорит по-немецки, как, впрочем, и его товарищ – поручик Тропинин. У последнего даже настоящий берлинский выговор. Он учился в Германии, закончил берлинский университет имени Гумбольта.

      Эти саботажники - люди, безусловно, образованные и культурные, хотя держатся несколько вызывающе, особенно этот русский офицер и немец по крови по фамилии Ставрогин. Этот ведет себя слишком раскованно, если не сказать – нагло.
      Над твоим юным родственником откровенно посмеялся – сказал на допросе, что он взял пулемет напрокат и договорился с лейтенантом рейхсвера дать квалифицированное совместное заключение об испытании экспериментального оружия в боевых условиях.       
      Мол, облегченный пулемет уже успешно опробован в действии, и теперь, в знак признательности, он горит желанием помочь составить отчет. Нахал, правда, выразил сожаление, что заигрался и нечаянно сломал машинку. Он, дескать, извиняется, что так неаккуратно испытал его на прочность мощной гранатой, предназначенной для подрыва инженерных заграждений. Пострадал не только пулемет – сам он был оглушен взрывом до беспамятства, и в таком жутком виде попал в плен.
      
      - А второй русский?

      - Второй офицер, как я уже говорил, тоже в  совершенстве владеет немецким.  Солдаты фон Зейдлица заметили его на передовой, когда русские пытались преодолеть проволочные заграждения. Он их всех обвел вокруг пальца, как несмышленых детишек. Представился майором Хаусманном – пилотом сбитого больше недели назад разведовательного «Альбатроса», а своего спутника представил обер-лейтенантом Штраухом. Они, будто бы, бежали из русского плена. Твой родственник-лейтенант поверил и пригласил их спуститься к ним в окоп. Ну, а там Ставрогин запугал всех гранатой, снятой с предохранителя, а его спутник пригрозил пистолетом фон Зейдлицу. Солдатам ничего не оставалось делать как сложить оружие и сдаться этим сумасшедшим. Расстались, правда, вполне мирно. Диверсанты отправились дальше громить наши тылы, а доблестные вояки фон Зейдлица побежали жаловаться командиру шестой роты гауптману Гаасу…

      - Русские их отпустили?

      - Да! Представь себе – отпустили! Поручик Тропинин расстрелял у них над головами  всю обойму своего пистолета, чтобы герои бежали быстрее. Правда, лейтенант сначала утверждал, что выстрелы были произведены именно в него и в его солдат, однако его подчиненные не поддержали эту версию и сказали, что русский офицер намеренно стрелял в воздух…

      - Позор! Это черт знает что, Отто!

      - Да, изрядно смахивает на цирк…

      - Клянусь, я обломаю свою трость об голову этого шалопая – Пауля! Я разжалую его в рядовые и прикажу отправить служить на кухню в лазарет для тифозных солдат. Чертов молокосос!

      - Да брось ты, Людвиг! Помнишь, я тебя отговаривал отдавать мальчика в армию?

      - Разумеется! Я и сам этого не хотел. У Пауля на редкость светлая голова!  Преподаватели в университете обратили на него внимание – прирожденный изобретатель-механик. Ему на роду было написано стать замечательным инженером. Но ты помнишь, какая волна патриотизма была в начале войны?  Наш юнец и его восторженные университетские болваны-друзья записались туда добровольцами. Я был поставлен перед фактом. Правда, мне удалось пристроить Пауля на офицерсую должность в министерство по делам вооружений. Собственно, это по-сути - гражданская организация, служащие которой носят форму только в военное время, и то - чисто формально, так как занимаются только производством. Я думал, что мальчишка будет далеко от фронта и ужасов войны, но поросенок вызвался курировать испытание нового пулемета в боевых условиях. Он отправился в войска с опытным образцом этого механизма и шестью своими дурачками-однокурсниками. Их всех едва не ухайдакали русские диверсанты.

      - Хочешь проучить юношу?

      - Намереваюсь… Знаешь, Пауль всегда был немного не от мира сего. Он настоящий рохля, маменькин сынок, словом – занюханный штафирка до мозга костей! Я никогда не представлял его военным. Хочу, что бы Пауль и думать забыл о карьере офицера – она явно не для него. Надо сделать так, чтобы у мальчишки появилось стойкое отвращение от армии и, тем более, от войны. Ты можешь помочь в этом?

      - Нет ничего проще, Людвиг.

      - Вот как? Каким же образом это можно сделать?

      - Видишь ли, в военное время, согласно обычаям ведения войны, вражеские шпионы, саботажники, вредители и диверсанты, объявляются вне закона и подлежат немедленной ликвидации без суда как военные преступники, захваченные на месте преступления. Я прикажу своей властью расстрелять русских твоему племяннику… внучатому племяннику, прошу прощения! Пусть он лично и командует своим отделением стрелков из университетских приятелей на казни диверсантов.

      Хм-м!.. А что?.. Хорошая мысль! Возможно, эта история послужит им всем хорошим уроком…

      - Не сомневаюсь! Все, кто носит военный мундир – потенциальные убийцы. Но одно дело убить человека в бою, когда он стреляет тебя, и совсем другое – хладнокровно отправить безоружного к праотцам по приказу…
      В 1871 году я – тогда еще совсем молодой человек, только что произведенный из юнкеров в офицеры, командовал расстрелом двух французских крестьян, пойманных на саботаже против нашей армии. 
      Солдаты мои явно не хотели участвовать в этой акции - не менее половины из двенадцати стрелков намеренно стреляли мимо приговоренных. В результате с первого залпа сражен был только один из них, а второй остался невредим. Я снова раздал патроны и повторно скомандовал «Огонь!». На этот раз француз получил две пули в грудь и упал, потом снова поднялся. Он стоял, шатаясь, перед нами, хрипел, проклинал нас и ругался, хотя горлом у него шла кровь и  обильно стекала по подбородку… Мне надлежало еще раз раздать солдатам патроны и завершить казнь…  Но, скажу откровенно, Отто, у меня не достало ни твердости, ни терпения, ни сил участвовать еще несколько минут в этом жутком деле. Мне пришлось самому торопливо достреливать умирающего из револьвера… Когда я направил ствол ему в лоб, он посмотрел мне в глаза,  крикнул: - Merde!*(1) и плюнул… Плюнул кровью мне прямо в лицо!

      - Н-да!.. Наверное, премерзское ощущение?

      - Не то слово!.. Но то, что случилось потом, было еще хуже. Его поступок помог мне довершить экзекуцию… Я сразу, почти машинально, нажал на спуск… Выстрел вдребезги разнес ему правую часть черепа, брызнули мозги... Я успел увидеть, как  вылетел из глазной впадины выбитый пулей глаз на ниточке нерва... Это единственный человек, которого я убил лично на военной службе, Людвиг... Он мне до сих пор иногда снится в кошмарах.

     - Ужасно! Что тут скажешь… Однако же, ты не порвал с армией?

      - Нет, не порвал, хотя мог бы сделать это через год, после получения офицерского патента, как это предусмотрено законом. Мой отец пригрозил проклясть меня и лишить наследства, если я подам прошение об отставке...
       Как ни странно, этот расстрел спсобствовал моей дальнейшей карьере. Прошел слух, что я – человек без нервов, совершенно безжалостный, хладнокровный убийца, которому в удовольствие лишить человека жизни. Подчиненные меня боялись, поэтому дисциплина в моем подразделении всегда была на высоте. Я прошел все ступеньки военной карьеры от младшего офицерского чина до генерала, участвовал в войнах и военных конфликтах и никогда не пускал в ход личного оружия. Моим оружием всегда были солдаты. Они шли в бой по моему приказу убивать врагов. Они и сами погибали – такова судьба воина.  Как ты знаешь, я командовал  довольно умело, и начальство меня ценило. Иногда я думаю, что своей успешной до недавнего времени карьере я обязан тому давнему расстрелу на задворках крестьянской усадьбы во Франции.

      - Ну что же!.. Каждый, как говорится, должен нести свой крест, Отто... Действительно, военная служба – это постоянная готовность к убийству ближнего своего, какими бы высокими фразами оно не маскировалось...
      Хорошо! Пусть Пауль и его университетские шалопаи увидят, что стоит за громом парадных маршей и сводками победных реляций.
      Распорядись, чтобы русских диверсантов расстреляло отделение моего внучатого племянника под его командованием, разумеется...
      Когда предполагаешь провести акцию?

      - Завтра утром.

      - Ну и правильно – нечего тянуть с этим аутодафе!.. Однако, мне пора!

      Фон Визен поднялся, аккуратно надел каску, сунул подмышку трость и стал натягиавать перчатки: - Да, чуть не забыл, Отто! Есть какие-то известия о сбитом русскими аэроплане и офицерах, что находились в нем? О судьбе обер-лейтенанта Штрауха беспокоятся в Генеральном штабе.

      - Конечно, Людвиг! Три дня назад я посылал к русским парламентеров. Командир противостоящего нам Уманьского пехотного полка полковник Протасов знакомый моего старого приятеля генерала Кудасова, с которым мы даже дружили до войны. Он сообщил мне, что пилот Хаусманн погиб при падении «Альбатроса», а наблюдатель Штраух серьезно ранен, но его жизнь вне опасности. В настоящий момент ведем переговоры о его выдаче.

      - Замечательно! Я попрошу тебя, Отто, сделай все возможное и … невозможное, чтобы вызволить обер-лейтенанта из русского плена. Говорят, что он родственник самого старика Людендорфа* (2). Надеюсь, что тебе это удастся, а за мной не постоит, ты меня знаешь!

      - Будь спокоен, Людвиг. Мы вытащим чертова родственника Людендорфа, не сомневайся!

      - Я и не сомневаюсь! - фон Визен звякнул шпорами и небрежно приложил два пальца к каске. – Смотри не подведи, старый пердун! А то… я тебе!..

      - Знаю-знаю!  Подложишь большую свинью в своей обычной манере.

      - Совершенно верно! Ты умеешь предугадывать мои поступки, Отто.

      - Я же сказал, что сделаю! – сказал генерал Венцель, улыбнулся и с чувством пожал протянутую ему руку своего старого друга.


ПРИМЕЧАНИЕ:

«Merde»*(1) – «Дерьмо» (франц.)

Эрих Фридрих Вильгельм Людендорф*(2) – начальник штаба фельдмаршала Гинденбурга – командующего войсками Восточного фронта – выдающийся военный стратег.

(продолжение следует)

Глава XII - http://www.proza.ru/2019/01/29/1138