Не умереть хочу, а умирать

 

(Творчество Цветаевой глазами психиатра)

Предлагаю читателю поразмышлять над следующим вопросом: какие психологические факторы могут лежать в основе творческого процесса? Анна Ахматова писала: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Что же это за «сор»?

В этот раз поговорим о творчестве её не менее гениальной современницы – Марине Ивановне Цветаевой (1892-1941).

Заранее согласен, что сведение литературоведческой проблемы к психопатологическому анализу не решает всей задачи и уж тем более не может быть единственным. Но не будем отказываться и от такого подхода. Пусть он не раскроет нам окончательную «загадку гениальности», зато вполне приемлем при объяснении побудительных механизмов творческого процесса. Зигмунд Фрейд, не сомневаясь в необходимости применения в искусствоведении психоанализа, писал: «такие исследования не обязаны объяснять гений художника, но они показывают, какие мотивы его пробудили и какой материал ему принесла судьба».

По мнению психоаналитиков, двумя основными влечениями человека являются Эрос и Танатос. Танатос, влечение к смерти, представляет собой бессознательную тенденцию человека, обладает импульсами, направленными против своего носителя и выражается в саморазрушении, извращениях, самоубийстве. Инстинкт смерти присущ каждому человеку от рождения, но выражается он у всех людей в различный степени. Так как у гениальной личности даже негативные влечения могут способствовать творчеству, то интересно задаться вопросом: какую роль сыграло в творчестве Цветаевой инстинктивное влечение к смерти?

Трудная и несчастливая судьба одной из величайших русских поэтесс Марины Цветаевой общеизвестна. Не требует особых доказательств и автобиографичность её произведений. Тем большее значение в творческом процессе должно принадлежать психопатологической структуре личности Цветаевой. Этот вопрос мы и рассмотрим.

Уже в 1909 г. (17 лет) в условиях (особо подчеркнём этот момент!) полного материального благополучия юная Цветаева в день своего рождения в стихотворении, озаглавленном «Молитва», просит:

«О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня…
…дай мне смерть – в семнадцать лет!»

Одновременно со стихотворениями мотив Танатоса звучит и в её письмах, хотя отношение к смерти у неё пока довольно инфантильное. В 1908 г. она пишет: «Иногда, очень часто даже, совсем хочется уйти из жизни – ведь всё то же самое… Именно возможность близкой революции удерживает меня от самоубийства. Подумайте: флаги, Похоронный марш, толпа, смелые лица – какая великолепная картина». Восемью годами позже Цветаева уже в поэтической форме выразит подобное влечение:

«Под рёв колоколов на плаху
Архангелы меня ведут».

Откуда такое торжественно-театральное, даже праздничное отношение к смерти? От Танатоса?
Инстинктивное влечение к смерти в этот период её жизни настолько сильно, что не ограничивается только выражением в стихах. Как пишет её сестра А.И. Цветаева: «именно в 17 лет она пыталась покончить с собой». Подробности находим в мемуарах В. Лосской: «Это было в театре, на представлении “Орлёнка” Ростана. Револьвер дал осечку. После неудачного выстрела она поехала в Тарусу… и сказала: “Не удалось”».

Характерен для Цветаевой мотив обращения к будущему читателю «из-под земли», то есть после своей смерти, отождествление себя с покойницей:

«Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб.
Приоткроют мой высокий
Ненавистный лоб.
Изменённая без нужды,
С венчиком на лбу,
Собственному сердцу чуждой
Буду я в гробу».

Многие «похоронные» пророчества Цветаевой сбылись самым удивительным образом.

«Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли…»

Но вряд ли она могла предположить, что это «исчезновение» будет столь бесследным: у гениальной поэтессы нет даже могилы, только «место примерного захоронения». Лишь с позиции современного времени можно оценить прозорливость его призыва, сделанного в 1919 г. (27 лет):

«Высоко надо мной торчи
Безымянный крест».

Вот уж поистине умерла, говоря её словами, «не оставив праха на урну».

Вполне счастливое в первые годы замужество, произошедшее в 1912 году, не помешало проявиться гомоэротическим чертам личности Цветаевой. Осенью 1914 года она познакомилась с поэтессой Софьей Парнок (1885-1933), которая была известна своими гомосексуальными склонностями. Биограф подчёркивает, что «это было чисто физическое влечение» (В. Лосская).

«Сердце сразу сказало: “Милая!”
Всё тебе – наугад – простила я,
Ничего не знав, - даже имени! –
О, люби меня, о, люби меня!»

Лесбийская любовь, которую предложила Парнок и которую Цветаева приняла, вызвал целый поток стихотворений. Отметим, что сексуальное увлечение подобного рода было не единственным в бурной жизни Марины Цветаевой. Так, в том же 14-ом году «она куда-то с Соней уезжала на несколько дней, держала это в большом секрете» (В. Швейцер). Речь идёт об актрисе С.Е. Голлидэй, о которой позже Цветаева напишет прекрасную «Повесть о Сонечке». С годами гомоэротические влечения исчезли, полностью заменившись традиционными, но не прошли бесследно для её творчества (напомним ещё об уникальном «Письме к Амазонке»).

В возрасте 23-х лет Цветаева пишет:

«Я столько раз хотела жить
 И столько – умереть!»

Пока в реальной жизни влечения Танатоса уравновешивались влечениями Эроса (любовь к мужу, к дочери, к своему творчеству), на долю влечения к смерти оставались художественные произведения, которые были буквально пронизаны или призывами к смерти, или её описаниями, и нет возможности перечислить все примеры, подтверждающие это наблюдение.

Приведём небольшую подборку цитат из стихотворений, написанных в возрасте 23-28 лет, то есть за три года до и три года после революции. Заметим, что это катастрофическое событие, которое в бытовом плане буквально перевернуло всю жизнь Цветаевой, совсем не изменило общей, если можно так выразиться, «некрофильной» тональности её поэзии. Этот факт в очередной раз свидетельствует о том, что стихотворения Цветаевой рождались не «по случаю», не в результате поверхностного настроения, а произрастали из глубин эмоциональной сферы, из подсознательных источников, питаемых инстинктивным влечением к смерти, а не внешними событиями.

1915 год. «Ненасытим мой голод
                На грусть, на страсть, на смерть».
1916 год. «Что давным-давно уж я во гробе
                Досмотрела свой огромный сон».
1917 год. «…Боюсь
                Я завтра утром – мёртвой встану».
1918 год. «Я и жизнь маню, я и смерть маню
                В лёгкий дар моему огню».
1919 год. «Как два костра, глаза твои я вижу,
                Пылающие мне в могилу – в ад».
1920 год. «Мне ж от Бога будет сон дарован
                В безымянном, но честном гробу».

Откуда взялось это неодолимое желание всё испытать и пережить все возможные и невозможные варианты умирания?

Сама Цветаева точно, хотя и очень по-своему, поэтически описывает разницу между Эросом и Танатосом. Эрос она совершенно правильно идентифицирует с любовью. «Любить – усиленно присутствовать, до крайности воплощаться здесь». И далее приводит собственную характеристику, из которой ясно, что себя она относит к состоянию, противоположному Эросу, т.е. - к Танатосу. «Вся моя жизнь – отрицание её, собственная из неё изъятость. Я в ней отсутствую».

Ещё до потери в результате революции своего состояния, будучи беременной второй дочерью Цветаева мечтает о… смерти!

«Всё же в час как леденеет твердь
Я мечтаю о тебе, о смерть.
О твоей прохладной благодати –
Как мечтает о своей кровати
Человек, уставший от объятий».

Сразу и не вспомнишь, кто ещё из поэтов призывал с такой настойчивостью и на протяжении ВСЕЙ своей жизни смерть!

Послереволюционные бытовые трудности, разумеется, усугубили её депрессивность. Потеря 500 рублей и ключа от квартиры рождает в записной книжке характерную запись (апрель 1919 г.): «О, это настоящее горе, настоящая тоска! Но горе – тупое, как молоток, бьющее по голове. Я одну секунду было совершенно серьёзно – с надеждой – поглядела на крюк в столовой. – Как просто! – Я испытала самый настоящий соблазн».

«Не проще ли тогда – глаза
Закрыть мне собственной рукою?»

Летом 1920 г. Цветаева пишет:

«Что-то цепью за мной волочится,
Скоро громом начнёт греметь.
- Как мне хочется, как мне хочется
Потихонечку умереть!»

Опять предвидение? Поначалу так и получилось: на её самоубийство, произошедшее в самые трудные годы войны, практически никто и внимания не обратил. Зато позже – резонанс на десятилетия!

В 1922 г. вырвавшись из «Совдепии», попав в свою любимую Германию, обретя давно не виденного мужа, казалось, можно было бы и порадоваться, глядя с балкона «Траутенаухауза» на чистенькую берлинскую улочку. Но и здесь взгляд Цветаевой – взгляд потенциального самоубийцы:

«Ах, с откровенного отвеса –
Вниз – чтобы в прах и в смоль!»

У неё даже чувство радости принимает, если можно так выразиться, «летальные» формы выражения. Например, чтобы выразить ощущение своей радости после эмиграции из России, она пишет Борису Пастернаку: «Немножко как на том свете». Танатосом у Цветаевой пронизаны даже положительные ассоциации. Порою кажется, что жизнь и смерть у неё поменялись местами:

«Жизнь не хочет жить… но часто
Смерть не хочет умирать!»

А вот строчка из «Поэмы Конца»:

«Жизнь – это место, где жить нельзя».

Мысль о своём неумении приспособиться к жизни («ибо – мимо родилась времени») звучит и в письме, написанном в 1923 г.: «Я не люблю земной жизни; никогда её не любила, в особенности – людей. Я люблю небо и ангелов: там и с ними бы я умела».

У Цветаевой даже проявления Эроса пропитаны Танатосом: «Я в любви умела только одно: дико страдать – и петь… Я одно вообще не умела – жить».
«В постель иду как в прорубь…
В постель иду как в пропасть:
Перины – без перил!»

Все некрофильные метафоры буквально пронизаны смертью. Не в этом ли кроется источник её многочисленных неудач и разочарований в любви? У Цветаевой не стихи, а рифмованная суицидомания:

«Гробовое, глухое моё зимовье.
Смерти: инея на уста – красны –
Никакого иного себе здоровья
Не желаю от Бога и от весны».

На произошедшее в это время в России самоубийство Сергея Есенина Цветаева откликается с естественным сочувствием и неестественной нескрываемой завистью:

«- Помереть в отдельной комнате! –
Скольких лет моих? лет ста?
Каждодневная мечта».

Самой не довелось так умереть: она повесилась не в комфортабельной гостинице, а в чужой деревенской избе. И в этом же стихотворении пророческое уточнение:

«Жить (конечно не новей
Смерти!) жилам вопреки.
Для чего-нибудь да есть –
Потолочные крюки».

Аналогичное отношение к самоубийству и к трагической смерти вообще в разные годы выражалось в её письмах. Так, по поводу самоубийства Владимира Маяковского Цветаева пишет: «Прекрасная смерть!» В связи с трагической гибелью во время скалолазания короля Бельгии Альберта I восклицает: «Хорош конец Короля Альберта? По-моему – чудесен… Я за него просто счастлива… умирать всё равно – надо. Лучше – так».

Многие стихотворения Цветаевой воспринимаются как попытки угадать, предвидеть свою смерть.

1923 год. «Вас положат – на обеденный,
                А меня – на письменный».
Не угадала.

1936 год. «Так, когда-нибудь, в сухое
                Лето, поля на краю,
                Смерть рассеянной рукою
                Снимет голову - мою!».

Угадала. Цветаева повесилась 31 августа.

С годами отрицание жизни, неприятие её приобретает уже более гражданское, социальное звучание:

1939 год. «Отказываюсь – быть.
                В Бедламе нелюдей
                Отказываюсь – жить.
                С волками площадей
                Отказываюсь – выть…
                На твой безумный мир
                Ответ один – отказ».

Эти стихи, написанные за месяц до возвращения из Парижа на родину из эмиграции, показывают, что чаша долготерпения жизни была уже переполнена. Как замечает один из биографов поэтессы В.А. Швейцер: «После них было уже всё равно – где не-жить». Подтверждая это мнение, через год в записной книжке Цветаевой появляется следующая запись: «Никто не видит – не знает, - что я год уже (приблизительно) ищу глазами крюк, но его нет, потому что везде электричество… Я год примеряю – смерть».

В феврале 1941 г., ещё до начала войны и отчаяния эвакуационного периода она подводит окончательный расчёт с жизнью:

«Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…».

Абсолютное большинство гениальных личностей проживают, мягко говоря, малосчастливую жизнь, и трудные судьбы были у многих поэтов. Но если взять наиболее близкую к Цветаевой по времени и по значению Анну Ахматову, у которой также был расстрелян муж, у которой также был арестован сын (у Цветаевой – дочь), которая также (после известного выступления Жданова) испытывала большие трудности с публикациями своих произведений, то в её стихах и в судьбе нет столь явных признаков Танатоса. Ведущим влечением у Ахматовой является Эрос. И все сравнения Цветаевой своего творчества с творчеством Ахматовой подчёркивают такое предположение.

Можно прийти к выводу, что влечение к смерти у Цветаевой явилось одним из подсознательных источников творческого процесса. Танатос пронизывает большую часть поэтического наследия Цветаевой, своеобразно окрашивая его в депрессивные тона. Её инстинктивное влечение к смерти безусловно шире клинического определения депрессии. Другие (кроме уже известного - самоубийства) психологические ипостаси Танатоса – извращения и различные способы саморазрушения - также нашли своё отражение в личности поэтессы. Уже упоминалось о её гомоэротических привязанностях: по воспоминаниям сестры Анастасии Ивановны, патологическое тяготение Цветаевой к женщинам было «не протестом против среды, а личным влечением». А некоторые современники в 1912-1916 гг. определённо считали Цветаеву лесбиянкой.

К проявлениям саморазрушения можно отнести патологическую страсть поэтессы с 17-летнего возраста к курению. Биограф М.И. Белкина замечает: «Курила запоем, папироса стала неотъемлемым штрихом её портрета».

Так что есть все основания утверждать, что инстинктивное влечение к смерти явилось одним из источников поэтического творчества Марины Цветаевой. Сочетание парадоксальное, так как творчество – это, в первую очередь, созидание. Но механизмы гениального творчества таят в себе ещё много загадок, о которых поведаем в следующих «репортажах».

***
1998 г.


Рецензии
Спасибо. Но термин "психически больной человек" не очень конкретен. Да, психические расстройства личности у неё безусловно были.

Александр Шувалов   03.06.2019 10:03     Заявить о нарушении
Уважаемый Александр. Кто знает нормально в ТЕХ условиях? Вспомните роман "Выбор Софи". А отношение к детям у творческого человека всегда несколько специфическое, т.к. для него самые близкие и родные дети - его творения (произведения). Нельзя с одной меркой подходить ко всем людям.

Александр Шувалов   21.06.2019 10:05   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.