Как жить... Глина

                Да оживут мысли твои  - в делах твоих!
                Дабы возрадовать тебя и опечалить…


У Никоса были золотые руки и серебряный ум. Ещё будучи мальчишкой, он без устали бродил с лопатой по косогорам и оврагам, изучая… глину. Его поразили однажды слова учителя, сообщившего им, ученикам, что человек действительно сотворен из глины – в ней есть все элементы, из которых состоит человек. Особенно запротестовали этому факту девочки – наперебой представляя множество фактов и доводов, противоречащих этому утверждению учителя:
- Она же, холодная, неживая!
- И цвет у неё совсем другой!
- И в воде растворяется – в сухую погоду твердая, а в дождь – ног не вытянешь из неё, весь измажешься.
- А мне мама говорила, что детей аисты приносят, - веско заметила Эмма, тихая и рассудительная девочка, - так это они, что-ли, детей лепят из глины?

Учитель, понимая, что разговор выходит далеко за рамки понимания возраста учеников, и может перекинуться на запретные для них, пока ещё, сферы жизни – быстро переключился на другую тему, увлекая их умело и сноровисто. Но, Никосу запало это сообщение учителя так глубоко в душу, что он даже несколько раз просыпаясь среди ночи, сначала придумывал свои возражения – так же, как другие делали это на уроке. Но постепенно стена его недоверия начала упорно таять, заставляя его уже наоборот, искать подтверждения этому факту… И он взялся за лопату – быстро сообразив, что аисты ту вовсе не при чем – им это не под силу. И, находясь в полной уверенности, что такового «сотворения человека» нужна особенная глина – он начал упорно искать её.

Благо фактов было вполне достаточно – под размытым берегом реки он даже нашел и синюю - такую темную глину, что сразу же ему пришла на ум мысль: «Из такой глины, наверное, были  сделаны обитатели Африки…» Потом, бродя по откосам и оврагам он находил уже и красную и желтую – утверждаясь все более и более в мысли, что и индейцы, и китайцы – все они сотворены были, каждый из глины своего цвета. Однажды, путаясь в своих мыслях, все больше и больше, он не заметил, как очутился в дальней деревушке, где до этого, ещё никогда не был. Зайдя в сарайчик, стоящий на отшибе – он увидел странную картину. На вращающемся  столике «нарождался» кувшин, точно такой же, в какой мать наливала парное молоко. Руки мастера были в мокрой глине – он, то и дело, нажимал на этот вращающийся кувшин из глины, заставляя его менять и менять свою форму:
- «Значит вот так и человека создают…! – от этой мысли он застыл на месте, - надо только глину подходящую взять, не такую, как для этого кувшина, а особенную – такую из которой и был создан человек !»

В тот вечер, после дружеской вечеринки, Никос, проводив своих сотоварищей по Академии, долго ходил по своей мастерской – ему совсем не хотелось спать, более того ход мыслей  был настолько нов и необычен, что у него даже возникала, утверждаясь, всё более и более мысль: «Действует! И эта формула работает!» Ещё бы! Друзья, как только начала близиться полночь, засобирались по домам и стали, будто оправдываясь, вспоминать нравы своих женушек. Сам же, Никос, то и дело поглядывал на корзину, стоявшую в центре стола – она была ещё почти наполовину заполнена виноградом. Вчера он ходил на рынок, прикупить винограда, заранее предполагая, что именно та амфора, из которой они и пили сегодня вино, окажется пустой. Что ж, тем лучше! Завтра он опять пойдет на рынок, чтобы прикупить ещё винограда и самое главное – встретиться с Ней.

Свой секрет Никос не рассказывал никому – да может его и не существовало, того секрета, отдельно от его самого. Может всему виной его опыт, да ещё - то самое шестое чувство, замешанное на … любви к глине. Недаром же он так долго холил и лелеял её, разную, разминая пальцами, пробуя на аромат и нежность структуры, и даже на вкус. И пробовал, пробовал, пробовал, пока не понял, наконец, что каждая глина – это как буква, и из таких «глиняных букв» можно сложить то, что нужно человеку – и это «то» и подарит человеку волшебную амфору, составленную из этих «букв». Нужную и подходящую именно ему, чтобы: насладиться, отдохнуть, излечиться и даже  полюбить… Сегодня, как раз, они и пили из кувшина «Любовь» - нет, на нём, Никосом, не было выведено это слово – лишь стояла - его личная печать, да ещё таинственный знак, который понимал только он. И он не стал бы откупоривать этот кувшин, если бы не Она – та кареглазая и стройная владелица самого лучшего, в их краях, виноградника, у которой он вчера купил целую корзину  винограда, который ещё остался на столе после их вечеринки.

Утром, прихватив кисть того самого винограда, для образца, Никос отправился на рынок. Она торговала на том же самом месте – приветливо улыбнувшись Никосу, она стала выбирать для него грозди такого же сорта. А он, не отрывась глядел на неё, пытаясь запомнить своей цепкой памятью всё – её руки, лицо, фигуру – он профессионально угадывал её очертания под складками одежды, и особенно цвет кожи… Затем, перехватив её руку, когда она укладывала в корзину последнюю кисть винограда, он поднёс её руку к своему лицу, трогая, при этом, губами в легком поцелуе. Ему важен был не только запах и вкус её кожи. Но, самое главное – её цвет. И он почувствовал, что «формула её глины» у него «в кармане» - он сделает, нет, не сделает – сотворит её, для себя. От всего этого действа, они, оба смущенные, и расстались.

Слава о золотых руках Никоса шагнула далеко за пределы его обители – к нему наезжали из дальних краев – брали сразу несколько амфор, не забывая помечать, для памяти, о их назначении: «для веселья», «для здоровья», были даже такие, как – «для замужества», «от дурного глаза», «для богатства» и конечно же «для любви». Вернувшись с рынка, Никос, сразу же, взялся за бумагу и карандаш – все надо было записать и зарисовать, не упустив ничего. Несколько дней ушло на поиски соответствующих глин – и вот, наконец, он приступил к священнодейству. Работа спорилась – глина, то засыхала, то размягчалась под его умелыми, мокрыми от воды и слез, руками – пока, наконец, не стали угадываться контуры его любви. Забегали иногда товарищи, заезжали купцы его амфор, - запасы таяли… Но, его это не волновало – в нем росла любовь.
Несколько раз, он ещё захаживал на рынок, но не столько для того, чтобы вспомнить её черты – а больше для того, чтобы зачерпнуть ещё и ещё своей любви из её серых волшебных глаз.

 Когда Леда была готова – так звали ту, которая так покорила его своим виноградом – он вновь созвал своих друзей. Некоторые из них, в шутку, даже пытались приобнять статую – так она была похожа на живую. Конечно же, они сразу узнали её – даже имени спрашивать не стали:
- Это – Леда! - только и сказали все в один голос, - как тебе удалось уговорить её попозировать, да ещё обнаженной – ведь, она такая, в этом отношении, скромница - почти монашенка! Сколько человек, причем, довольно знатных и состоятельных предлагали ей свою руку – ни в какую!
- Она не была ни разу в моей мастерской – я сотворил её по памяти.
- Может ты видел её у купальни?
- Ещё чего! Разве мало мы повидали за годы обучения в Академии обнаженных натурщиц – я не замечал в них большой разницы.
- Не скажи!
Тем не менее, весть о его Леде дошла и до неё самой – и она не заставила себя долго терпеть все эти слухи и пересуды. Да и любопытство сделало свое дело.

Через пару дней, когда Никос, вновь было занялся своими амфорами, у его дверей остановилась всадница – спрыгнув с вороного коня, она решительно, без стука вошла в мастерскую.
Постукивая хлыстом по своей открытой ладони, она подошла к Никосу и глядя прямо ему в глаза, заявила:
- Пойдем, проверим твой талант: «Раздевать не раздевая!»
Они миновали залу, и подошли к двери в опочивальню.
- Ого! А чего же вы её в саму спальню  не внесли, да в кровать не положили? А она действительно хороша и весьма похожа, на мой взгляд. Так и вы, тоже должны, обязаны даже убедиться в точности своей копии! И после этих слов она стала… раздеваться.
– Помогите же, дьявол бы вас побрал, деве стать Ледой**
Растерявшийся, было,  но тут же пришедший в себя, Никос стал снимать с неё сапожки. После чего, она встав со стула, начала заставлять его снимать с себя одну одежку за другой, подгоняя и язвительно посмеиваясь над ним, при этом. Вконец разоблаченная она встала рядом со статуей, примерно в той же позе.

- Ну, чего же вы молчите – язык проглотили!? Оценивайте, оценивайте свою работу, и работу моих родителей, тоже. Может мне с улицы, ваших друзей пригласить – пусть они помогут?
- Не надо, ради Бога, я вас умоляю!.
- Бога вспомнили – чего же вы о Нем не вспомнили, когда создавали для себя кумира, из глины, когда есть рядом – живая. Про заповеди забыли? Так что же вы молчите – говорите, оценивайте, оценивайте свою работу, сравнивайте!
- Вы – лучше, честное слово! – только и смог хрипло вымолвить Никос, - простите меня!
- Тоже мне мужчина! Вам только свистульки для детей делать – несите молоток.

Никос безропотно исполнил её просьбу и встал рядом, склонив голову, как отчаянно провинившийся школьник, перед строгой учительницей.
Ах, как она крушила его труд, его глиняную любовь – но Никосу, отчего-то, с каждым ударом молотка становилось, на душе, только легче. Покончив со его кумиром, она невозмутимо изрекла:
- Потом отпразнуем – у тебя, надеюсь, отыщется вино из моего винограда – а сейчас неси меня в свою спальню, пока я не передумала!!!

                *****

Примечание:  Леда**(греч.) – Женщина.