Казахстан Украина. Мы вернулись к бабушке. 1964 г

   Воспоминание Умарбековой/ Элрод Гульнары Якубовны 1960 г.р.

   Я помню поезд, когда мы уезжали из Чимкента навсегда, а именно тот момент, когда можно было не прятаться больше и я спросила маму:"А где папка?".
А когда мы уже были на Украине и шли к совхозу Степной, Луганской обл., сестра Тома постоянно просилась на руки, она говорила:"Мама, луку!" Мне было около четырех лет, а Томе около шести, но она еще не выговаривала "р". Мама поначалу смеялась,"Дать лука?", но  потом все равно брала Тому на руки, потому что она продолжала просить без остановки, все более печальным голосом. Видя это, я тоже просилась на руки, все таки пешком идти было далеко. Мама брала нас по очереди.
   Потом на развилке дорог мама увидела в отдалении трактор, страшно испугалась, а что если отце едет за нами, приказала нам сидеть в бурьянах, пока она не позовет, а сама пошла вперед поголосовать на дороге. Мы спрятались и тихо сидели в высоких бурьянах. Вскоре мама нас громко, звонким голосом позвала, мы все трое сели в трактор и поехали в сторону Степного. Мама и тракторист живо о чем-то разговаривали. Тракторист довез нас до начала села, мы вышли и пошли вдоль заборов с правой стороны широченной сельской грунтовой дороги. Мы шли по хорошо протоптанной ногами тропинке, а между досок забора наружу высовывались головки шикарных георгин, вид которых меня просто заворожил. Это был двор бабушкиной соседки Пахомовны, как мы узнаем позже, она и ее муж были заядлыми садовниками.
Вот мы подошли к бабушкиной калитке. Дорожка от калитки шла к синей двери коридора небольшого выбеленного домика покрытого просмоленным шифером. Из двери на лай соседской собаки вышла бабушка Настя, в фуфайке, в платке, в сапогах. Мама и бабушка обнялись, бабушка пообнимала нас и мы пошли в дом.
  Внутри дома была небольшая кухня, а справа дверной проем без двери в светлую спальню с четырьмя окнами. У левой стены стояла большая железная кровать, убранная, покрытая белым тюлевым покрывалом, с подушками сложенными одна на другую и тоже накрытыми тюлью, но потоньше. На стене слева висел ковер из клеенки с нарисованным на нем видом с озером, оленями и влюбленной парой, на который я буду смотреть каждую ночь и каждое утро, и каждый день последующие три года, до самого уходa в школу. Я изучу каждый образ, я запомню этот ковер, каких продавалось множество на базаре в послевоенные годы, дешево и красиво нарисованных местными художниками - халтурщиками. Девушка и парень на ковре очень напоминали индийские образы, по озеру плыли лебеди, у леса паслись олени, на горке стоял домик, эдакая деревенская идиллия.
   Справа стояла узкая кровать, как бы детская. Посредине у стены был стол и на нем радио, над  столом висело небольшое, 20 на 40см. настенное зеркало в желтой деревянной оправе. Слева от стола стоял фикус в эмалированной синей кастрюле. Полы были деревянные, крашеные в цвет красной глины. На окнах висели, натянутые на бечевочки, половинчатые белые занавески, отдернутые в стороны, так как был день, и окна впускали массу солнечных лучей, отчего в побеленной комнате становилось очень светло. В кухне справа была печка, прямоугольная, которая топилась дровами и углем, ближе к окну слева стоял кухонный стол и стулья. Вот и все убранство. Мама и бабушка завели долгие разговоры, а потом помню они заметили, что я уставшая, испугались, не заболела ли, завернули меня в одеяло и носили по комнате, убаюкивая, по очереди, приговаривая какие-то сладкие для детского уха, ласковые слова.
   Мы постепенно привыкали к тому, что мама уезжала на работу в г. Красный Луч на неделю, а приезжала в субботу вечером и опять уезжала в воскресенье вечером. Мы с Томой ее очень ждали, иногда выходили на другую сторону села, где шла дорога от села Ивановка, чтобы ее издали увидеть.
   У бабушки был сад, состоящий в основном из яблонь "Белый налив", и огород, где она сажала традиционные овощи и подсолнухи с кукурузой. Одними соседями были Пахомовна и ее муж, у них была дочь, но я ее мало помню, только помню, что когда- то мама сказала, что их красивая дочь вышла замуж, и что из-за беременности у нее начали выпадать зубы, не хватало кальция. Пахомовна была добрая бабушка, полноватая, в платочке, а муж ее сухощавый, активный, он носил фуражку, он был отменный садовод, всегда занимался подрезкой деревьев, удобрением почвы.
  С другой стороны соедями были дядя Коля и тетя Женя, молодая бездетная пара. У них была собака, немецкая овчарка рыжая по имени Волга. Волга была хорошая, мы ее иногда гладили, в присутствии дяди Коли. Дядя Коля и тетя Женя просили маму отдать одну из нас им на удочерение, но мама, как бы ей трудно не было с тремя детьми, не соглашалась. Мы же стали частыми гостями у этих соседей, к тому же у них был телевизор.
   Дядя Коля и тетя Женя, которая работала дояркой, приглашали Тому и меня к себе смотреть фильмы. Мы с радостью шли. Бывали спектакли, которые я еще не понимала или там истории о взрослой любви, отношениях, я могла от напряжения их понять просто уснуть, а вот фильм "Тимур и его команда" мы смотрели с увлечением. И не только смотрели. Мы решили сами стать тимуровцами.
  Ветераном ВОВ для нас была бабушка Марина, которая жила через дорогу, напротив. Она во время Великой Отечественной войны потеряла голос от ударной волны, когда немцы бомбили с самолетов, и осталась немой до конца своей жизни. Рано утром мы, что не было для нас привычно, встали еще в темноте и прокрались к ней во двор, тем более что ворота у нее не закрывались, и стали набирать воду из колодца ей в бочку. Мы старались не греметь ведрами, переговаривались шепотом, но бабушка Марина все же проснулась и мы увидели ее силуэт в окне, она смотрела на нас, а мы уже наполнили целую бочку. Бабушка Марина, которая была на несколько лет старше нашей бабушки, конечно же, рассказала об этом нашей бабушке Насте, и в благодарность так же угостила нас стаканом чищеных тыквенных семечек. Нашей бабушке было приятно, что нас хвалили, а мы набросились на семечки. А разговаривала бабушка Марина жестами, голос же ее звучал, как у немых, как некое гудение, мычание.
   Где-то через год бабушка Марина после болезни умерла. У нее дома была старинная мебель, стены дома были с метр толщиной, она спала, лежала на кровати у кухонного окна, мы с бабушкой ее навещали, когда она слегла.  В спальне была икона в углу, и была еще одна узенькая спаленка-закуток. Когда она умерла, наша бабушка Настя собрала своих подруг, других пожилых женщин(одна из них тетя Надя, очень худая высокая женщина, и вторая полная, с висячим подбородком соседка через дорогу)и все они у нас сидели и маленькими ножничками вырезали из батиста кружевные узоры для украшения гроба. Хоронили бабушку Марину всем селом, и нас с Томой тоже взяли. Шли на другой край села, на кладбище, женщины были в черных платках, у мужчин были строгие лица, прощались долго, каждый подходил к открытому гробу и целовал желтое, худое, холодное лицо с закрытыми глазами. Бабушка тоже поцеловала, и она сказала нам поцеловать, что мы и сделали. А потом пошел дождь.