Наша советская молодость - гл. 5

             
         
                ИНАКОМЫСЛЯЩИЕ.



                ОГОНЬ ЛЮБВИ УДАРИТ ПО ПЛАНЕТЕ       
                И, ВЗДРОГНУВ, В ЭКСТАЗЕ
                С ОРБИТЫ СОРВЁТСЯ ЗЕМЛЯ!


   
   Простите меня люди! Господи, ты простишь меня!.. Я не могу
не писать об этом. Например, садизм – это так просто! Сначала:
Распять! Растоптать! Размазать! Потом бережно собрать, осквернённые тобой останки… И – каяться! Каяться! Долго! Горячо! Искренне!.. Люди – не ангелы, верно, но почему же они стали дальше от Добра и Света? Теперь экскурсы в Историю излишни. Зло так укоренилось в нас, человек стал таким воплощением зла, что Сатана – это я, это – ты, это – мой коллега по работе и мой сосед по квартире. И никого я не хочу очернить или на кого-то бросить тень по причине моего сегодня дурного настроения, а завтра просить извинения. Я только хочу напомнить, Зло в полном его объёме стало нашей нормой жизни, нашим образом мыслей.

***

   …В просторном кабинете за массивным письменным столом
КТО-ТО перебирает листочки "Личного дела" с фотографиями. Не спеша, без суеты перекладывает листок за листком, фотографию за фотографией. Самую первую смотрел может чуть дольше других, где немолодой капитан с прямым строгим взглядом и лучиками морщинок у глаз. Но, может, и не дольше других…

   Потом, на отдельном бланке, этот КТО-ТО подписал ЧТО-ТО и закрыл «Дело». Неторопливо отложил его в сторону, снял трубку телефона, и как санкцию выдают: 
    «Я подписал! Работайте!»

   В другом кабинете НЕКТО, выслушав эти слова, положил на место трубку телефона. Придвинул к себе с края стола бланк, с уже готовым текстом телефонограммы. Размашисто подписал его. Посмотрев на свои «генеральские», проставил дату и время.
Вызвал из приёмной дежурного. Указывая глазами на листок, бесстрастно произнёс.

   – Передать по спецсвязи срочно!
Был последний день недели. Четырнадцать часов.

   В тот же день, далеко на юге, в четырнадцать часов двадцать
минут по московскому времени вышел, из маленькой комнатки спецсвязи, низенький невзрачный человек чем-то похожий на летучую мышь. От духоты, охраняемого помещения и важности полученного приказа, он был мокрый и поэтому ещё более отвратительный.

   Забившись в свою тайную щель, где окно было затянуто
фольгой, и постоянно горела настольная лампа, он расшифровал
текст, несколько раз перечитал его. Это был приказ из Центра.
От него шел волнующий запах крови.

   Человек выключил свет.
В темноте вышел на середину комнаты, Развёл руки и начал делать круговые движения каждой частью себя, каждым суставом. Из комнаты стало уходить то, чем дышит и живёт человек и она наполнялась тем, что леденит кровь и
останавливает сердце. Теперь в полной темноте стояло НЕЧТО,
хрящевыми формами, и перепончатостью, лишь отдаленно напоминало летучую мышь. Это была только середина. Дальше шло что-то плотное, не различимое, почти касалось стен и потолка. НЕЧИСТЬ так передёрнулась, что по всему полигону в своих норах подскочили и возбужденно завертелись подобные мерзостные сущности. НЕЧТО замерло. В комнату стало натекать человеческое тепло.

   Когда человеческого натекло достаточно, вспыхнул электрический свет. За столом опять сидел обыкновенный человек, пусть не самой приятной наружности. Он снял телефонную трубку, не набирая номера, отрывисто сказал кому-то:
   – Получен приказ! Дело «Эхнатона»! Надо заканчивать!
Возьми с собой кого найдёшь нужным. Что?.. Чем скорее – тем лучше!..Да!..

***

   С утра налетела пыльная буря.
– Опять бабай задул! – С раздражением сказал мой, сегодня трезвый, сосед. Так зовут на Байконуре пыльную бурю. Солнце едва обозначивается на мутном небе. Струйки песка, словно снег, на глазах затягивают пешеходные дорожки. Как ни конопать окна, вездесущий песок все равно появляется то там, то здесь, на подоконнике.

    Не знаю уж, какой буквой обозначают в такие дни наш район на синоптических картах – высокое или низкое это давление, циклон это или антициклон,только настроение у нас резко падает. Мы становимся легко раздражимыми.

   Особенно вот, как сегодня, в нерабочий день, не знаешь, куда себя деть и чем заняться.
   – Надо было в город уехать, там, среди домов и деревьев «бабай» не так чувствуется, - продолжает ворчать сосед. Он говорит это равнодушно, потому что ему все равно привезут из города бутылку.   
   
   Другое дело я – мне сегодня вечером заступать на ночное дежурство, поэтому весь день промаялся в гостинице. Давно меня не посещало такое настроение. Читать – не могу, телевизор осточертел. Посчитал по пальцам: точно – сегодня ровно
пятнадцать дней, как от жены нет писем. Это ещё одна причина
плохого настроения, муторно на душе. Уж не случилось ли что-нибудь дома? Невыносимо захотелось услышать её голосок. Завтра, после дежурства, обязательно поеду в город и закажу телефонный разговор.
   
   Что-то ещё мне мешает. Я начинаю принюхиваться.
   – У тебя нет ощущения, что в комнате чем-то пахнет? – спрашиваю соседа и тут же понимаю свою оплошность, с таким вопросом к нему лучше бы не обращаться. К счастью он уснул. Мы оба лежим на своих койках.

   К вечеру низовой ветер стих, очистился воздух от пыли, но
небо было в облаках, там ещё гулял ветер. Неуют в душе достиг
таких размеров, что я собрался и не дожидаясь дежурного автобуса, пешком пошел на объект. Там, за откатными дверями, бетонными стенами и мощными потолочными перекрытиями, постоянно работает принудительная вентиляция,  атмосферное давление не ощущается.

   Стемнело. Я медленно шел к объекту. Против собак я запасся увесистой железякой, но забыл о них, потому что передо мной открылось впечатляющая картина.

   На черной земле – внизу, уже темно – непоколебимо стоит огромный великан – Ракета. Головой упирается в небо. Бездушный монстр из металла, вобравший в себя живой мозг и сердечное тепло людей. Его создавали тысячи рук: сначала на бумаге, а потом из дорогих материалов, для бесславного сражения с Небом.
 
  Оголовок ракеты увенчан огромным рассекателем, чтобы таранить атмосферу, врываясь в неё инородным телом. Пробуравит, прожжёт своим огненным хвостом тонкий озоновый слой и уйдёт в небытие. Зачем?

   Я вспомнил наш недавний разговор с Другом.

   – Скоро пуск, – сказал я.
Он молчал.

   – Как вы думаете, на этот раз полетит? – Не унимался я.
   – А зачем? И куда? – невесело спросил он. Я опешил.
   – Как же? Столько трудов, средств затрачено…
   – Я был недавно у вас в цеху, – сказал он почти с болью. – Работают нетвердыми руками, после похмелья, мат-перемат стоит…
Даже женщины… Даже девушки… Не понимают люди, какую работу выполняют, куда идёт их изделие. Загадили землю. Теперь до околоземелья добрались. А там мир тонкий, легко ранимый…

   Слова друга раскрыли мне глаза на многое. Я понимаю теперь, почему так волнуется природа. И чем ближе к пуску, тем больше. Ветер гонит по небу грозные облака, то и дело перекрывая ими луну. Там наверху ветер уже достиг большой силы и на металлическую громадину устремляются облака-всадники. Это духи средневековых рыцарей сражаются с Железным Драконом.

   Вот от длинной череды оторвалось облако-всадник и смело устремилось на огромный шлем великана – оголовок ракеты.
Удар! И, разорванный в клочья, всадник бесформенным облаком
увлекается ветром прочь! Тут же следующий всадник с копьём-
молнией наперевес устремляется на металлического дракона, а за
ним ещё и ещё разбиваются об огнеупорную обшивку корабля.
Земля – молчит. Стихии огня и воздуха – предупреждают. Очередной запуск обречен на неудачу.

   В нерабочие дни у нас на объекте тихо, безлюдно. На моём участке негромко гудят агрегаты, делая свою работу в заданном режиме. Коротая время около них, можно почитать книгу или побыть наедине со своими мыслями, поэтому я охотно соглашаюсь на такие дежурства.
 
    Но сейчас я не мог читать книгу, не мог спокойно сидеть на одном месте – меня все больше преследовало непонятное тревожное чувство и я, наконец, понял, откуда оно шло – запах, всё тот же запах, теперь был явственнее, но я не мог
вспомнить, что он мне напоминает.

   Дело в том, что на объекте ко многим лабораториям подведены газопроводы – трубы, покрашенные в разные цвета. Кроме противопожарной сигнализации,
везде стоят датчики на загазованность помещения.  Но сейчас они, почему-то молчат. Может, не срабатывали?

    Я спустился к дежурному в бойлерную. Он сидел у окна за столом и сам с собой лениво играл в домино.

   – У тебя газом не пахнет? – спросил я его. Его глаза чуть-чуть оживились.
   – И спиртом тоже, – с готовностью ответил он.
   – Я серьёзно, – у меня – газ, а датчики молчат.
   – Да они, наверное, не работают. Смотри на мой датчик, –
указал он на потолок, – весь забит пылью, вряд ли сработает. По-
звони на всякий случай на пульт, сообщи, да не кури… Значит у
тебя тоже – ничего! – Разочарованно подытожил он, имея в виду
спиртное.

   Я вернулся к себе и по телефону позвонил на центральный
пульт ответственному дежурному по корпусу.

   – Слушаю, – раздался в трубке знакомый глуховатый голос.
   – Николай Петрович! - Обрадовался я, – сегодня вы дежурите?  И я рассказал ему о запахе газа и своих опасениях за неисправность датчиков.
   – Да и я что-то не припомню проверку системы на загазованность. Попробуйте раздобыть у ребят газовую зажигалку, не зажигая огня, откройте газ и медленно подносите её к датчику.
У вас над дверью загорится табло «Внимание – газ», а у меня на
пульте – включится сигнал тревоги. Таким образом, проведём частичную проверку системы. Давно почувствовали газ?
   – Да с утра, – сказал я, – ещё в гостинице.
   – Так... – не сразу протянул мой Друг, и голос его дрогнул.
Вдруг радостно возвышенным тоном произнёс.
   – Отставить проверку системы! Она – работает!..
Мне стало не по себе…
   – Извините…, – пробормотал я и скорее положил трубку.

   Что со мной происходит? Нельзя же так… Пока я ходил в бойлерную и разговаривал по телефону, я не чувствовал запаха и сердце мое не сжималось.
   
   Я пошел за шкафы, где у нас стояла, в тайне от посторонних глаз, раскладушка с поролоновым матрацем, прилёг. Голос Друга дрогнул не от смеха, понял я.  Он беспокоился за меня, моё самочувствие.Наверное, я стал засыпать.

   Вдруг ярко сверкнуло видение далёкой памяти – горит вагон! Это я в детстве видел, как маленький паровозик «кукушка» увозит отцепленный от состава загоревшийся товарный вагон. Машинист и сцепщик в противогазах, потому что в вагоне горит сера, и едкий запах никому не даёт подойти к вагону. Я на расстоянии чувствую этот запах.
Запах преисподней, шутит кто-то из взрослых. Запах беды, говорю я себе сейчас. Я отгадал тебя, запах, я пойду к своему Другу и всё чистосердечно расскажу ему,
чтобы он больше не беспокоился.

   Я уже говорил, у нас там всё рядом. До корпуса, где расположен главный пульт, из моего окна, можно докричаться по прямой, сложив руки рупором. Но сейчас туда не пройти, кругом выставили посты. Из корпуса в корпус можно было добраться только подземными переходами, потому что под каждым корпусом находи-
лось ещё такое же многоэтажное сооружение.

   Они соединяются между собой пешеходными галереями и просторными паттерна-
ми. Перекрыть паттерны невозможно в силу их назначения. А там
–то и не было постов. Очевидно, командование отвечало только
за надземные объекты. Со всеми этими спусками и подъёмами я
шел в соседний корпус несколько минут.

   Чтобы не обходить ещё и там весь коридор, а потом этажом ниже столько же возвращаться назад, я решил спуститься сразу в пультовую через вентиляционное отверстие в паттерне, к которому так и не подвели короб воздуховода, он почему-то прошел левее. Я уже представлял, как мы будем шутить по поводу моего оригинального появления.

   Но тут, через фальшпотолок, я увидел, что в комнате отдыха пультовой происходит что-то неладное. Там было много людей, и все
они почему-то вертелись как угорелые. В поле зрения моего люка
мелькали то руки, то ноги, то спины, то чья-то голова. Что за карусель? Как в кино.

   Тяжелое дыхание, звуки ударов, падения – да это же самая настоящая драка! Здесь? Сейчас? Невероятно! Но вот я увидел голову Николая Петровича, дергавшуюся от ударов и чью-то руку, бьющую его в висок. Он кого-то оттолкнул ногой.
Клубок из тел переместился в угол, пополз стол, они снова оказались под моим люком, и я увидел всё.

   Кто-то, лёжа на полу, крепко обхватил ему ноги. Двое, невидимые мне, растянули по столу ему руки и лежали на них, а чья-то рука давила ему горло.
Они распяли его на столе и душили. Я увидел его лицо…

   Откуда-то из черноты на меня вдруг налетел огромный поезд, оглушил рёвом и загрохотал колёсами по моему сердцу…

   Когда я открыл глаза, меня слегка подташнивало и кружилась голова. Сколько прошло времени? Внизу подо мной никого не было.

   Но вот приоткрылась дверь. В образовавшуюся щель кто-то внимательно смотрел. Дверь распахнулась, на пороге стоял Толстогубый. Но это был совсем другой человек. Сейчас он мне напоминал одного из донов. Зорким взглядом, сжатыми в ниточку губами, он оценивающе оглядел комнату. Ну, точь в точь начальник, принимающий работу своих подчиненных и ставящий последнюю точку.

   Прошел к столу и придвинул его к стенке на прежнее место. Вдруг спружинил в коленях, как немецкая овчарка перед прыжком. Бескостное тело изогнулось и качалось, словно кобра в боевой позе.

   Куда он собирается прыгнуть,мелькнуло у меня? Но у кобры были руки, и они жили своей жизнью. Поднял с полу и поставил на стол электрический чайник с крышкой, заварник, уцелевший граненый стакан, банку с вареньем, разбросанные ложки. Потом аккуратно стал собирать осколки битой посуды, осторожно и внимательно шарил под столом.

   Кобра качнулась в сторону и я увидел чьи-то ноги. Они были неподвижны и не доставали до пола. Это были ноги Николая Петровича. Он висел? На пультовой
зазвонил телефон, но трубку там не снимали. Толстогубый опять
появился в поле моего зрения уже с двумя стульями в руках. Один
он поставил к столу, а другой всё так же аккуратно, обдуманно, как на сцене перед открытием занавеса, положил на бок около висящих ног… И вышел плотно закрыв за собой дверь. Телефон продолжал звонить.

   Натянулись струны во мне: вот-вот порвутся – хорошо, что
нету кругом никого ко мне прикоснуться. Бреду, спотыкаюсь в
душном подвале, вода как болото блестит под ногами. К себе воз-
вращаюсь я темным патерном, и редкая лампочка слепит глаза мне...

   Звучит во мне голос нездешний: «…Если же скажут тебе,
куда нам идти?, то скажи им: Так говорит Господь: кто обречен
на смерть, иди на смерть, кто обречен под меч – под меч, кто на
голод – на голод, и кто в плен – в плен. И пошлю на них четыре
рода казней, говорит Господь: меч, чтобы убивать, и псов, чтобы
терзать, и птиц небесных и зверей полевых, чтобы пожирать и
истреблять…»

   И как я прошел по этим самым трубам, ни разу не сорвался
и ног не замочил, и руки были чистые, и лицо в паутине не замазал – видно счастье мое такое было. А пришел – открытую книгу около себя положил и лег на топчан за шкафом и уснул мертвым сном.

   И снится мне сон… Франция… Восставший народ казнит ненавистную ему аристократию. С презрительной улыбкой восходят аристократы на эшафот. Италия… Пламенный борец за свободу своей страны, в тюремном коридоре командует собственным расстрелом… Это – понятно! Это борьба с угнетателями своими или иноземными. Они по разную сторону баррикад, здесь – свои, там – враг.

   Но вот моя страна: женщина поэтесса, прочитав в газете «Постановление», со стоном валится на постель. Это – о ней.
В голове стучит один вопрос: Зачем? Кому это надо? Чтобы целая
страна, только что победившая в грозной войне, всей своей мощью прошла через сердце бедной старухи?

   То, что я сейчас видел на центральном пульте – обыкновенная тихушная казнь: без суда и следствия. Очень удобно. Самоубийство на рабочем месте. Не надо даже инсценировать дорожную катастрофу. Куда бежать? Кого звать на помощь? В какие бить колокола?!

   Помню, во сне или это уже просыпание от сна: зашли какие-то люди, осмотрели меня внимательно.
   – Нет! – сказали они. – Давно спит! – Тихо ушли. И страшная тень от большой черной птицы прошла совсем рядом, едва не коснувшись меня.

   На следующее утро после казни…

   Время остановилось, чтобы длить мою пытку. Толстый палец начальника медленно движется по строчкам сменного журнала, сверяя записанные мною цифры с показаниями приборов.
Рядом молча стоят, как провинившиеся школьники, энергетик и механик, которые сейчас должны бы сами принимать у меня смену.

   Только начальник за порог – настроение у всех резко оживилось.
   – Слышали новость? У зелёных опять офицер повесился, прямо на работе, говорят сильно пил... – сказал кто-то. И в ответ чьё-то равнодушное.
   – Все они пьют…

   Туман стоит перед глазами, я почти не слышу их голосов.

   Меня неудержимо тянет в квартиру Друга. Прочь наваждение! Он
– там. Он – ждет меня.

    Из-за начальника я не уехал утром в город
дежурным автобусом, который увозил ночную смену. Опоздал на
рейсовый автобус и теперь брёл степью как лунатик.

   Я уходил в степь, чтобы уже никогда не вернуться. Не надо плакать, говорю
я себе, а слёзы заливают моё лицо. Это завершилась его жизнь.
Каждому – своё. Вот почему дрогнул его голос: он знал, этот день
неизбежен и он приближается. Отсюда его молчаливая борьба
с палачами. Он пришел на землю, чтобы работать. Миг свой не упустил, крепко держал его и длил до последней минуты. Только умирая, зерно дает много других. Кто-то придет ему на смену. Это и есть жизнь!

   С каждым шагом я погружался в землю, преодолевая её сопротивление, по колено, по пояс, по грудь – ломило грудную клетку. Вот земля оказалась на уровне глаз – она сдавила мне лоб: я видел закрытыми глазами каждую сухую былинки, колючку,
камешек, песчинку.

  Не выдержало мое сердце – горлом пошла беда. То ли я заплакал, то ли заплакал мой ангел за правым плечом, слёзы заливали моё зрение. Где-то у солнечного сплетения хрупнула моя грудная клетка. Хрупнула и раздалась: появилась
та самая страшная пещера и я как вкопанный возле неё.

   Но где ты, мой Друг? Тебя нет! Только подумал – тот же поезд опять налетел
на меня, обрушил свой шум, и мы вместе въехали в эту пещеру.

   Своей смертью ты помог мне очистить моё сердце. Мир и радость
поселились в нём. Моя голова стала расти, увеличиваться куда-то
в космос до бесконечности…

   И вот уже умом постигнутое Нечто, заполнилось тобою и ты отлился в форму жизни.

   Огонь Любви ударил по Планете и вздрогнув в экстазе с орбиты сорвалась Земля!

   Мой Друг! Тот поезд, бешено промчавшийся в момент твоей
гибели, протаранил моё сердце, вкатил меня в мою пещеру, высветив её всю. И ничего страшного – это оказался обыкновенный черный туннель. И в конце его – Свет. Своим последним страданием ты осветил его мне.

   Я вышел из туннеля, стою на высокой горе, держу в руках
над головою крест-транспарант. На нём горят большие огненные буквы – мои слова. В них огонь идет из моего сердца. Там внизу
под горой, черное людское море, как один глаз, одно лицо, смотрят на меня. Слова на транспаранте – последний вскрик людям и я сгорел. Я стал серо-пепельным, но не рассыпался. Теперь я буду жить опаленный – по другую сторону огня.

   …Я лежу на земле. Холодно. Темно. Сколько я пролежал?
Вдруг замечаю: моя рука на сгибе локтя излучает свет. Как солнце
из-за горизонта. Вернулась память. Кое-как оторвался от земли,
встал на ноги. Зачем Илья Муромец хлестал плёткой Мать-Сыру-
Землю? Она и так все вбирает в себя.
   Отыскал глазами далёкое
электрическое зарево над нашей площадкой и побрёл на свет по
ночной степи, стараясь не упасть. Как с большого застолья, где я
пил полной мерой всё, что подносил мне щедрый хозяин.

   Через день после казни.

    В его квартиру я попал только через день после трагедии.
Я опоздал. Она была пуста, со следами разгрома. Голые стены, голые окна, голая кровать, не было книг, пуст был старый платяной шкаф. Не было скрипки, куклы и портрета девочки, не было вещей на вешалке, и спортивных снарядов в коридоре. Не было даже полок. Вместо них торчали кое-где изогнутые гвозди, зияли дырки.

   Оставались только казенные кондиционер, телевизор, холодильник, стол и стулья. Всё это со следами известковой пыли. И ещё тонкая тюлевая занавеска, сиротливо трепыхалась в проёме открытой балконной двери. Она была такая легкая, невесомая, что казалась продолжением неба, горнего воздуха в квартире. Теперь она была такая неприкаянная здесь, что я не выдержал щемящей боли в сердце, подошел к ней вплотную, приподнялся на цыпочки, отстегнул металлические зажимы, державшие её на струне. Словно платье Прекрасной Елены, растаявшей на глазах у Фауста, опустилась тюль на меня.

   Я свернул её, мягким комочком вытер набегавшую слезу и положил себе на грудь, под рубашку, против сердца. Последнее время оно у меня стало уж очень чувствительным.

Вошла соседка, тихо сказала.
   – Утром, в понедельник, приехали какие-то молодые ребята. Сложили всё в мешки. Погрузили в машину. Теперь, сказали, здесь будут жить другие люди. Велели пока присматривать за квартирой.
 
«Книги – как получится, а скрипку обязательно передать дочери – это моё завещание…» – вспомнил я.

   – Полки разбивали топором… – почему-то уточнила соседка.

   Я молча протянул ей ключ.
   Опоздал! Опять опоздал!..

***
 
    "ПАМЯТИ ПАВШИХ БУДЬТЕ ДОСТОЙНЫ!" 
   
  Автобусы подходили один за другим и высаживали, в аэропорту, немногочисленных пассажиров и их многочисленные вещи.
На земле около каждого человека куча вещей: сумки, чемоданы,
рюкзаки, сетки с фруктами и дынями. Удивительная грузоподъёмность человека, а, казалось бы, всего-то две руки, два плеча и становой хребет. А у меня только сумка с вещами и никаких даров юга. Все смотрят на меня почти враждебно. Ничего, думаю я, главный подарок жене – это я сам, всего через месяц, собственной персоной.

    Я смотрю в сторону города, из которого нас только что выпустили придирчивые контролёры в зелёной форме. Мы в последний раз предъявили им наши пропуска. Сейчас я нахожусь по эту сторону густой колючей проволоки города – призрака.  Нет, города – крепость - Замок Синей Бороды. Как в сказке: не открывай последнюю дверь - погибнешь! Мне удалось сбежать из этой последней комнаты  города-замка. Удалось ли? Полная безопасность только в самолете за его металлической обшивкой. Но посадка в самолет еще не начиналась. Дождусь ли? Он, конечно, улетит по расписанию. Но кто из нас сегодня составил это расписание? Скорей бы началась посадка!

    В последний раз смотрю на бастионы - стены Замка Синей Бороды. Как я рад, что не смотрю с его крепостной стены на пустынную дорогу в тщетной надежде спастись от того, кто вынес мне смертный приговор, и уже занёс свою безжалостную руку… Мне бы не смогли помочь даже все рыцари Круглого Стола короля Артура, если бы и спешили ко мне по этой асфальтированной дороге.

   Увы, сейчас дорога была пуста. По ней со стороны города давил на педали только одинокий велосипедист, низко припадая к рулю, используя для тренировок утреннюю прохладу.

   Совершил посадку самолет из Москвы.   Оживленно разговаривая, сгибаясь под тяжестью своих вещей, идут люди к автобусу, ну точь-точь, как я всего месяц назад.

  А может, не всё так мрачно? – Подумал я. – Ну, не повезло в очередной раз, а я, как пуганая ворона, преувеличиваю опасность.
Неожиданно легко начальник согласился прервать мою долгосрочную командировку и отпустить меня. Он даже слова не сказал, словно для него это был давно решенный вопрос, молча подписал заявление. И все остальные также молча подписывали мой
«бегунок».

    И всегда около меня кто-то был, пока я собирался в дорогу. Все прошло так быстро, что я даже не успел попрощаться со своими друзьями, хотя видел их издалека то одного, то другого.

   И это сейчас сидело во мне занозой. Произошло непоправимое – я их больше никогда не увижу. Они все остались там, за городской стеной, во власти Синей Бороды.

   
   Вдруг около меня останавливается велосипедист в выгоревшей спортивной
майке, закатанной по грудь и шортах неопределённого цвета. Он, потный, улыбается и почему-то протягивает мне дыню в сетке. Да это же – Равви!
   – Серёга… – говорю я, слёзы душат, не дают говорить, – осиротели мы…
   – Отставить! – командует такой знакомый глуховатый голос, но передо мной – Равви,который радостно продолжает. – Он жив!
Он с нами! Он передаёт всем привет! Мы проводим вас… В Москве вас встречает жена… – Сергей говорит быстро, крутит вокруг меня восьмёрки, и стремительно откатывается. Кто-то идет в нашу сторону.

   Теперь и у меня дыня. Я гордо иду с ней в самую гущу толпящихся перед посадочной калиткой пассажиров. Ловлю завистливые взгляды, дынька моя – чистый мёд, и размерами и качеством
не имеет себе равных, то-то же!

   С противоположного от нас угла здания аэровокзала останавливается целая вереница легковых автомашин и один автобус.
Из машин выходят два московских генерала и, сопровождающие
их в полном составе, командование полигона. Через служебный
вход они не спеша идут на посадку в самолёт, а за ними солдаты выносят из автобуса и грузят в электрокары коробки, ящики и огромные свёртки.
 - Мда-а… Вот это трофеи! -Завистливо восклицает кто-то в толпе.
    – Кушать все хотят, – наставительно обрывает его чем-то знакомый голос. Я скосил глаза на говорящего. Ба!.. Рядом стоит и смотрит на меня Летучая Мышь. Этого ещё не хватало!

   Хочу сделать ход конём, но вдруг замечаю, что я в кольце. Меня
оттёрли от остальных пассажиров, плотно обступили, ведущие инженеры с
Толстогубым вместе. Когда они успели? Зачем?

Вижу, в сторонке, в тени под деревом, с кем-то разговаривает Равви. Знает ли он моё положение?

   – А мы решили вас проводить, так сказать, почётный эскорт,
до самого трапа самолёта, заодно и поговорить, а то вы всё избегаете встреч, – говорит мне Летучая Мышь, улыбается, пытливо смотрит на меня. Что ему надо? Видел ли он около меня Сергея?

   – Вот так неожиданно для вас закончилась кривая эволюция.
Не ожидали? – Летучая Мышь не сводил с меня цепкого взгляда.
   – А что я должен был ожидать? – Пожимаю плечами. – И при чем
здесь – эволюция?
   – Ну, как же… Такие планы… Такие знакомства – и вдруг все
летит вверх тормашками – знакомые один за другим кончают самоубийством, а вы спешно прерываете командировку. Скажите честно: вы верите в самоубийство? – Вдруг быстро спрашивает он, – вы же в тот день тоже дежурили…

   Вот в чем дело, наконец, понял я. Они до сих пор не уверены, что я видел казнь. Наверняка прослушивали телефон, а меня не ожидали со стороны потолка.
Если я сейчас себя выдам – мне не улететь!

    – Эволюция продолжается! – Отчеканил я. – Эволюцию можно замедлить, но остановить её никому не удастся! Конечно, вы бы хотели иметь эволюцию антенного полёта. Эволюцию нездорового интереса к чужим гениталиям. Эволюцию, не выходящую
за пределы Земли. Князь тьмы – автор такой эволюции!

   – Вот вы и разговорились… Только что на наших глазах ценой огромных жертв человечество избавилось от одного своего величайшего заблуждения, так вы уже навязываете ему следующее. Из нынешнего человеческого материала сделать рай на земле невозможно! Подбросить же человеку мечту о новой, Божественной расе - это втянуть его в новое величайшее заблуждение!
Уготовить человечеству еще один диктат – теперь уже духовный!
 
   – Что это вдруг вы стали ратовать за человечество? Да потому что возник новый фронт – духовный, а вам там нет места. В ваших окопах – тлен, они осыпались и в них стоят живые мертвецы. Уже поднимаются новые бойцы, нового духовного фронта!
   – Ну, пока что мертвецы на вашей стороне, – съехидничал Летучая Мышь.
   – Не без вашей помощи! – Зло ответил ему я. Его глаза округлились.
   – Ну, договаривай! Сам видел?

     – Кореш!! Привет!! - Огромный мужик продирался ко мне мимо сдвинувшихся спин ведущих инженеров.
   – А я думаю, ты это или не ты? – Он был на голову выше любого из нас. В карманах его широченных штанов со множеством молний можно было свободно упрятать двух таких Летучих Мышей.
   – Ты что, бля… – сгрёб он Толстогубого, который мешал ему
пройти ко мне. Дальше были слова, которые не печатают.........
.– Это же мой школьный товарищ!

 Толстогубого уже не было на месте. Он отлетел метра на три,
балансировал руками как ветряная мельница, стараясь не упасть.
Как-то боком-боком, держась за живот, уходил от нас ещё один «ведущий» инженер. Остальные просто пятились назад, уступая дорогу орущему великану. Он облапил меня и кричал.
   – Сколько лет! Сколько зим! Всё равно я тебя узнал! Пойдем к ребятам! Монтажники мы! Отметить надо!

   Ошеломленный, я ничего не понимал. Мой взгляд нашел Равви с велосипедом под деревом. Тот с довольным видом показывал мне поднятый вверх большой палец.

    Шумной компанией в числе первых мы оказались в самолете. Меня никто даже не пытался остановить – слишком большой скандал мог получиться с этими ребятами. Они буквально внесли меня в самолет и бросились занимать места в хвостовой части салона. Тут же потеряли ко мне всякий интерес, забыли про меня, предоставив мне самому выбрать себе место по вкусу. Сразу стали готовить стаканы и закуску, чтобы выпить за отлет.
    
 Я  уселся в самом центре, на крыле, около иллюминатора.

  За тонкой металлической обшивкой внутри воздушного корабля я не чувствовал себя в безопасности. Еще открыта дверь и не убран трап. Они могут приказать командиру корабля и тот меня запросто попросит покинуть самолет. Я смотрю на часы.
Пора! Посадка закончилась. Чего летчики тянут? Не заводят турбины?
 
    Так и есть! В салон вошел пилот и глазами ищет меня. В ушах застучали колёса мчавшегося железнодорожного состава.
Жаль что мы не в воздухе. Можно прыгнуть и без парашюта –
свободное падение… парение…
   
   Не глядя ни на кого, пилот ещё раз пересчитывает глазами свободные места. И уходит. Один! А мог бы со мной: – Где ваши вещи? Проходите! Не задерживайте!
И моими же вещами меня подталкивает…
   Повезло еще раз.

   Заставляю себя повернуться лицом к иллюминатору. Смотрю сквозь мутное стекло, как через плоский аквариум, на здание аэропорта и турникет, за которым я только что был таким бес-
страшным. А вот здесь, один на один с собой, струсил… Разжимаю кулаки, вижу как розовеют скрюченные побелевшие пальцы.
Ладно! Это в последний раз! Обещаю!

  Самолёт выкатился в конец взлетной полосы. Развернулся.
Постоял, усиливая работу движков и дрожь нетерпения взлёта.
Побежал, незаметно оторвался от земли. Ложась на курс, сделал разворот на небольшой высоте, и я увидел, как внизу косо скользнул под крыло город-призрак, которого нет на карте, излучину реки, где мы праздновали день рождения. Следом мелькнула наша жилплощадка, «стопоследняя». Я успел разглядеть под крылом панораму этого гиблого места – безымянной могилы моего
Друга, и не отрывал глаз, пока она вся не скрылась под крылом.
Скорость и высота спасли меня от воспоминаний, сделали их почти прозрачными.
 
    Прощайте, преданные людьми, собаки, которые дичают на свободе. Прощайте, люди, предавшие свободу, согласившиеся на роль дрессированных собак.

   А его папка? - Молнией мелькнула мысль.- Что теперь будет с
ней? Неужели проделана пустая работа?
Так что же мне делать с его папкой?
 
   Прощай гиблое место и да здравствует мой незабвенный Друг! Твой образ – это я сам. Как бы высоко сейчас не вознес меня самолет, ты приподнял меня выше!

    – Прощай, мой милый! – Услышал я над своим ухом женский голос. – Прости меня!

  Только сейчас я заметил, через мое плечо к этому же
иллюминатору прильнула моя соседка. Я не видел, когда она
заняла место рядом со мной. Я узнал в ней ту самую женщину,
которая ехала со мной в автобусе в день моего прилёта. Узнать её
было не просто – она сильно подурнела лицом. И она меня узнала, но даже не улыбнулась. Глаза её были совсем потухшие.
 
  – Вот где мы встретились! – Вырвалось у меня. – День прилёта, день отлёта. А у меня вот не получилось начать с чистой страницы…
   – И у меня – тоже. Я потеряла здесь последнее.
   – А вы знаете, тот мужчина, что ехал с нами, ну, педагог…
 Она перебила.
   – Знаю... Это мой муж. Мы прилетели вместе, чтобы ещё раз начать всё сначала…
   – Как же так? Растерялся я. – А это письмо…
   – Не было никакого письма… Это фальшивка! – Она заплакала, утирая слезы. – Они убили его под видом самоубийства, а потом состряпали это письмо, боялись, что есть настоящее, все узнают про их проделку. Всё время приставали ко мне, где письмо? А никакого письма не было.

    – Если бы мы встретились все вместе, возможно, всего этого могло бы и не быть!– Вырвалось у меня. 
   – Вы не знаете этих оборотней! Их много – они везде. Они и здесь нашли его. Стали требовать, чтобы он оказывал им какие-то услуги. Он мне сказал, я один раз оступился, но это не значит, что я – подлец. Я не могу быть подлецом!
   
    - Вчера последний раз была на его могилке. На ней только порядковый номер. А рядом, на мемориальном кладбище, каждая фамилия на отдельной плите...

   В тот день, там, школьников торжественно, принимали  в пионеры, под девизом: "Памяти павших будьте достойны!" Павшие это все те, кто не вернулся с орбиты: сгорел, задохнулся без кислорода, взорвался на старте. Их имена выбиты на отдельных плитах.
Ими гордится страна. Вечная слава им!

***   

   Но есть другие, безымянные, жертвы.
Родина-мать вычеркнула их из списка живых, руками опричников-сексотов. И так было всегда. Инакомыслящие трагически гибли, начиная от Иоанна Предтечи, Исуса Христа и до наших современников - Александра Меня и моего Друга.
      
    В животной природе,что бы клан возвысился, другой должен пасть. Человек - существо мыслящее. Чтобы удержать власть, инакомыслящие должны погибнуть. Кто не с нами, тот против нас! Победителей не судят. Победители торжествуют. Время другое.

  NB

    Не менее драматично протекает внутренняя бескомпромиссная борьба Человека со своим Эго.


         ЭПИЛОГ

   Моя Муза переводит на меня свой стремительный мимолётный взгляд.
  - ... будет взрыв?!
  - ... разгерметизация...  мы обманули самих себя...
 
   - ... давай закурим... у нас еще осталось несколько секунд... 

    ломая, скрюченными от напряжения пальцами, воображаемые спички, она поднесла свою ладонь к моей, наполовину изжеванной, воображаемой, сигарете...

       ... последние слова-хрипы... ползут...    в микрофон...



             Продолжение следует
             http://www.proza.ru/2019/03/10/2093