Соседи 12

* * *
       За два дня до конца отпуска были дома. Отдыхали, привыкая к другому часовому поясу, убирали в квартире, такой похорошевшей после ремонта. Наши соседи Гаспаряны приехали на день позже. Привезли медовые ереванские персики, сушёные абрикосы, смугло-янтарные, необыкновенно ароматные,   шоколадных зайцев и медвежат, от которых Катя пришла в восторг. В Воронеже с продуктами было не очень, поэтому гостинцы для друзей мы купили в Москве: в камере хранения на Павелецком вокзале оставили вещи и пробежались по окрестным магазинам.

     Нужно было видеть саркастические взгляды, которыми одаривали москвичи, когда я пробивала в кассе восемь коробок зефира в шоколаде и два килограмма трюфелей. Интересная, однако,    история получалась: в Воронеже, во Владивостоке люди работали не меньше и не хуже, чем в Москве, а купить своим детям хороших конфет не могли — хорошие конфеты кушали столичные жители.

     Вечером зашёл Артак, расположился в кресле со словами: «Я пришёл тебя повоспитывать».

     - Валяй! - согласилась я, подавая ему кружку компота.

     - Ты Шевчука видела? - спросил Артак, устраивая кружку на подлокотнике кресла.

     - Нет ещё. Он давно приехал?

     - Он приехал давно и приехал один. В общем, он развёлся с женой. Я свою Ангинэ повоспитывал и к тебе пришёл с тем же. Увидите — не расспрашивайте, не лезьте в душу, когда захочет, сам расскажет.

     - Переживает, - понимающе кивнула я.

     - Ваня уже всё пережил и теперь радуется, — каким-то странным тоном заметил мой гость.

     - Чему радуется? - не поняла я.
 
     - Радуется, что со своей стервой расплевался.

     - Почему стервой?

     - Как заслуживает. Понимаешь: ты —  человек, моя Ангинэ — человек, Лена — человек, а Ване досталась стерва.

     - А в лицо Элле ты бы мог сказать то, что говоришь за спиной?

     - Сказал бы, если бы встретил. Ты сама-то когда её в последний раз видела?

     - Весной,  кажется, — неуверенно протянула я.

     - Или зимой, — подсказал Артак.

     - Ну да, скорее всего, зимой.

     - Она в середине декабря уехала, к Новому году, как обещала, не вернулась, а весной подала на развод. Ваня в отпуске сначала в Ленинград полетел, развод оформил, а потом уже к матери. Вот так-то.


     Ну и дела! А я-то считала, что у Шевчуков большая и светлая любовь. Мысли  приняли новое направление, что уже само по себе было неплохо: стала меньше  вспоминаться история с Сашей, которой теперь стыдилась. То, что  он  бабник, можно было понять почти сразу, если бы только хотелось это понимать. И как же хорошо, что я не болтлива: никто и не подозревает о моём  скороспелом   романе.   

        Через пару дней столкнулись с Иваном у подъезда. Я поздоровалась и после нескольких малозначительных слов поспешила домой: Артак сказал, что не надо лезть к человеку в душу, значит, не надо. Хотя мне показалось, что Иван был настроен поговорить.  Осенью встречались с ним  несколько раз,  обсуждали   Катину  учёбу. Я контролировала каждое своё слово, чтобы Иван не подумал, будто  хочу у него что-то выведать.

           Приближалась зима, стало подмораживать, иногда перепадал снежок. Воскресным утром гуляли с дочкой во дворе, когда из подъезда вышел Иван: собрался в гастроном за продуктами на всю неделю.

     - На чай не догадаетесь пригласить? — полушутливо спросил он у нас с Катей.
 
     - Ой, да приходи, дядь Вань! Мы вчера печеньев напекли, — радостно выпалила дочка, прежде чем я успела что-нибудь  сообразить.

     Иван вопросительно смотрел на меня. Пришлось улыбнуться и сказать, что   будем его ждать.

     В этот вечер Иван больше играл с Катей.  О бывшей жене заговорил сам.

   От их знакомства до свадьбы прошло четыре года. Поехал в отпуске в Ленинград, увидел в Эрмитаже красивую девушку-экскурсовода, познакомился, стали встречаться. Служил тогда в Белоруссии, куда и позвал Эллу. Она не сказала ни «да» ни «нет». Переписывались, зимой вырвался на пару дней в Ленинград: опять ни «да» ни «нет». Летом направили в Афганистан. Эллу не забыл, писал, она отвечала. После двух лет в Афганистане и переподготовки в Липецке получил направление в Приморский край. В отпуске помчался к  Элле,  она так и не поступила в аспирантуру и начала склоняться к тому, чтобы принять его предложение.  Через год расписались в Ленинграде, съездили к его родственникам, прилетели сюда, к месту службы Ивана — он был счастлив.  Работы по специальности для Эллы, конечно, не нашлось, она скучала, но   надеялась, что Ивана скоро  направят служить в ГДР или в какую-нибудь другую социалистическую страну. А пока раз в два-три месяца просилась к маме и папе. Отдавал жене почти все деньги, оставляя себе на самое необходимое, и провожал в Ленинград.

       Прошёл год, и после отпуска, проведённого у её родителей, Элла начала требовать, чтобы Иван добивался перевода за границу: он был в Афганистане, у него есть награды, он заслужил.

      В этом месте рассказа я, не сдержавшись, перебила: «Награды?» —   знала ведь только об одной — ордене Красной Звезды. Иван смутился, замялся,   но под моим нажимом ответил, что есть ещё Боевое Красное Знамя.

     Второй год их с Эллой совместной жизни состоял из ссор и примирений, у родителей  она проводила больше времени, чем с мужем. Много денег уходило на билеты, Элла злилась, когда видела хорошие вещи и не могла их купить. В отпуске отказалась ехать к родным Ивана, сказала, что такое захолустье, как его родная Буратиновка,  достаточно увидеть один раз в жизни, а она уже увидела.

      Слова, которыми Иван завершил свой на удивление мало  эмоциональный рассказ, стали для меня откровением: «У таких, как она, в жизни  единственная цель:  продать себя как можно дороже».