Калым

      Заканчивался первый курс моего обучения в МЭИ,  весенняя сессия подходила к концу, оставалось сдать последний экзамен. Комитет комсомола активно формировал студенческие отряды на так называемую Электрификацию. На моём Теплоэнергетическом  факультете, ТЭФе, обучались в большинстве своём мальчики. В группе, в которой училась я, например,  мальчиков было шестнадцать, а девочек только шесть.
          Когда только зашла речь о Стройотряде, мне и в голову не пришла мысль участвовать в этом, куда-то поехать. Я была чисто московским, городским ребёнком, деревню русскую видела только в кино и по телевизору, поэтому представление о ней имела в основном по фильмам «Простая история» и «Председатель». К тому же без родителей никуда ни на шаг, даже пионерские лагеря прошли мимо. Хватило одного раза. Еле-еле выдержала  неделю, потом  взмолилась,  приехал папа и забрал меня. Как-то неуютно было мне в коллективе, всегда хотелось заняться чем-то своим, а массовые занятия спортом, играми, да хоть чем, сильно напрягали. Хотя и в школе и в институте, и потом на работе отношения всегда со всеми были ровные. По натуре я человек абсолютно неконфликтный. Но вот даже на первомайские и октябрьские демонстрации никогда не ходила, придумывала какие-то отговорки. Я вообще толпы не переношу, даже боюсь всегда.
         Ну это так, чтобы понятно было, что решение поехать на электрификацию  явилось для меня по меньшей мере подвигом. Но подвиг этот я опять же таки совершила в своих личных интересах- я влюбилась в сокурсника, а он уезжал и уговаривал меня тоже ехать с отрядом. Вот я и решилась последовать за ним как декабристка!
      Самое сложное  сообщить эту ошеломительную новость родителям. Ведь уже и билеты куплены, чтобы ехать с мамой отдыхать на юг! Попросила подругу из группы выступить в качестве тяжёлой артиллерии: она состояла в комитете комсомола и у неё классно был подвешен язык. То есть ей не составило большого труда вескими аргументами убедить мою маму в крайней необходимости моей поездки, в абсолютной безопасности этого мероприятия и в том, что без меня вообще всё комсомольское движение  по электрификации всей страны, то бишь глухой деревни на Тамбовщине, просто невозможно и люди там без меня ещё долго не увидят света в прямом смысле. Мама расстроилась, но в конце концов сдалась, а папа почти всегда принимал мою сторону, поэтому тоже согласился, немного при этом конечно поворчав.

        И вот сдан последний экзамен, собран увесистый рюкзак и я в качестве поварихи отправляюсь первый раз одна, без родителей в далёкий путь с Павелецкого вокзала. Поезд отходил поздно ночью.  Романтика и любовь победили все мои комплексы и страхи настолько, что я совершенно не боялась, разве чуть-чуть мандражировала по поводу того,  справлюсь ли с наложенной на меня кулинарной миссией. Готовить я абсолютно не умела! То есть вообще!

         В нашем отряде были ребята только из моей группы, бригадиром назначили второкурсника Колю. Всего со мной двенадцать человек, девочка я одна. Это считался небольшой отряд и в комитете комсомола  решили, что одной поварихи вполне достаточно. Никто ж не предполагал какое умение у неё, у этой поварихи. Наглость мою раскусили только позже, уже на месте.

        Деревня располагалась где-то в районе города Моршанска и называлась она оригинальным русским именем « Нижнее Грязное».   Где-то неподалёку находилось, очевидно, и «Верхнее». Почему «Грязное» непонятно мне до сих пор, вокруг располагалось несколько довольно больших прудов и помыться проблемы не стояло.

         Итак, поместили нас в местной школе, вернее в одном из её корпусов. Это небольшое одноэтажное, деревянное здание представляющее из себя две одинаковые комнаты, метров по двадцать каждая, то есть освобождённые для нас классы, и между ними маленький тамбур-коридорчик. Ребятам комната  досталась налево, а  мне направо.  Кровати  у них стояли вплотную и даже вещи развесить возможности не было, они их так в чемоданах каждый под своей кроватью и держали, а в моей комнате стояла  естественно только моя кровать и в углу большой письменный стол со стулом. Это для комсомольского начальства, когда оно приезжало с проверкой. Ещё персонально для меня ребята приволокли откуда-то зеркало и повесили его на стену.
        Кухня располагалась в другом, тоже деревянном, здании напротив, там же была и маленькая столовая. Эта кухня, то есть моё рабочее место представляло из себя тёмное от копоти тесное помещение с дровяной плитой-  печкой и небольшим столиком.  Повернуться в этом закутке могла только я одна. Несколько огромных, литров на двадцать, кастрюль и две чугунные сковороды. и ещё чайник. Печку  ясное дело надо было топить дровами, а воду носить из колодца. Ни того ни другого я не только никогда не делала, но и не представляла это никак.
   Продукты нам обязан был предоставить колхоз. Приехали мы в самом начале июля,  и как нам объяснили  это самое голодное время в деревне, но возможно просто  институтское начальство с правлением колхоза плохо договорились  и то, что они нам смогли выделить состояло из мешка старой, проросшей картошки, соли, кое-какой крупы и канистры  подсолнечного масла. Несколько банок консервов мы привезли с собой из Москвы. Первую неделю мы практически голодали.  Раза два привозили солонину, и страшно вспомнить --она была с червями.  Я промывала тщательно каждый кусочек , отводила глаза и затыкала нос и чувствовала себя коком на броненосце «Потёмкин». Только в кино матросы подняли бунт, а нам до того хотелось есть, что и я, и ребята всё это вытерпели. Вот с этого и начиналась моя кулинарная наука. Вставать мне приходилось часов в пять утра и потом до самого вечера. Ребята как могли помогали, но  они работали целый день, тянули от линии электропередач провода к каждому дому. Положено было в самом доме установить лампочку под потолком в каждой комнате и одну розетку. Но хозяева часто просили провести свет ещё куда-то и розетку поставить дополнительную. И конечно, пытались за это отблагодарить. Благодарность состояла из какой-нибудь еды: то ли пару яиц, то ли бутылку молока, пучок петрушки,  или ещё что-то съедобное. Всё это мои добытчики несли «домой», и эти их «заработки» были очень кстати. Хоть какую-то сносную еду можно было приготовить. Потом стало легче.  Но об этом чуть позже. Однажды оплату произвели маленьким щеночком. Мы так и назвали его «Калым». Он был беленький с чёрными пятнами на мордочке. Ещё совсем маленький и симпатичный. Короткие ножки его разъезжались и он смешно тыкался мордочкой в блюдце с молоком. Как раз в это время  правление колхоза расщедрилось и стало регулярно привозить нам  с фермы бидоны с молоком. Это было счастье не только для нас, но и для нашего «Калыма». Игривый и озорной, очень дружелюбный
 и контактный, он  стал для нас настоящей игрушкой. Его тискали, целовали  в нос, а он ластился и вполне был доволен , что попал в студенческий отряд. Спал он у ребят в комнате, они соорудили ему из куска ветоши, что выдали нам на половые тряпки, довольно уютное спальное место. Поначалу Калым во сне повизгивал, а  иной  раз  и лапками шевелил. Совсем как маленький ребёнок. А собственно он и был маленьким ребёнком только собачьим.

Правление колхоза выполненными работами оставалось всегда довольным, и с каждым днём нас снабжали продовольствием всё лучше и лучше: однажды привезли совсем свежее мясо, килограммов 5 , которое от волнения и по неосторожности я  благополучно пережарила почти  до углей! Но мои ребята, видя как я расплакалась, ничего не сказали, съели и ещё похвалили. Вообще они очень хорошо ко мне относились, при мне не ругались, в комнату мою заходили только предварительно постучав. И никогда не ворчали по поводу моей готовки. А ведь могли и ещё как!! Вечерами обычно начинались песни под гитару и несмотря на напряжённый рабочий день , усталость куда-то исчезала. Пели по обыкновению студенческие песни того времени:  Александра Галича про Нинку и товарищ Парамонову, Юрия Визбора «Сижу я как-то, братцы, с африканцем...», « Атланты» Городницкого и другие, но мне больше всего нравилась песня  Юрия Кукина на музыку Шарля  Азнавура « Я люблю».   Солистами  всегда были трое ребят и среди них тот, ради кого я и решилась на эту авантюру. Калым неизменно сидел у меня на коленях и внимательно слушал, мне казалось, что его маленькое собачье сердечко замирало вместе с моим и он тихонечко поскуливал.

        Ближе к августу работы в этой деревне были почти закончены и нас собирались перевезти в большое село Сосновку. Там нам предстояло соединиться с другим отрядом. Калым, разумеется, переезжал вместе с нами. Он уже прилично подрос, научился немного лаять и отличался невероятной сообразительностью. Как в дальнейшем предстояло поступить с ним никто пока не задумывался. До отъезда домой в Москву ещё целый месяц, а ребята в нашей группе в основном не были москвичами и жили в общежитии, стало быть забрать его кому-нибудь себе не представлялось никакой возможности.  Но этот вопрос, то есть судьба Калыма, разрешился сам собой. И вот каким образом.

          Перебравшись в Сосновку, нас опять таки разместили в школе,  туда же приехали ребята из другого отряда. Нас оказалось настолько много, что ни о какой отдельной комнате для девочек ( кроме меня ещё две поварихи) не могло быть и речи. Спали все вместе. Это конечно было ужасно и для нас, и для ребят! Зато мне стало легче, те девочки были старше и умели готовить лучше. Они научили меня печь блины.
        А Калыма благополучно ребята пристроили к какой-то бабули. Он ей так понравился, такой ухоженный и спокойный, что она была на седьмом небе от счастья. Вдобавок совпало, что её пёс помер от старости буквально неделю назад. И вот Калым стал хозяином в своём новом доме, то бишь в будке. Таким образом, из беспечного детства, он окунулся в рабочую юность -  перед ним поставили задачу  сторожить бабушкин двор. В Сосновке работать стало полегче и ребятам и мне. Вечерами мы по- прежнему развлекались слушая и распевая студенческие песни, и поскольку в этом селе имелся даже парк, то ещё ребята ходили на танцы. Там  всем большим отрядом я отпраздновала своё девятнадцатилетие.

       Калыма ребята периодически навещали, регулярно рассказывали мне как ему живётся. Село было большим, бабушка эта жила на другом конце и я не могла днём отлучиться от готовки,чтобы его проведать. А он почти сразу привык к новому месту жительства и казалось был всем очень доволен. Перед самым отъездом, мы всем старым коллективом пошли  на него посмотреть и «попрощаться». Я его не видела недели три. Калитку открыла бабушка, а из будки к нам навстречу бежал здорово подросший, лохматый белый пёс с чёрными пятнами во всю морду, он весело вилял уже прилично отросшим  хвостом и довольно громко, но не зло лаял. Сразу чувствовалось, что ему тут хорошо, и почему -то это немного расстроило меня, ревность что ли? Мне показалось, что нас Калым  уже стал забывать. А для нас этот живой  подарок так и остался  одним из самых приятных воспоминаний о том лете, когда была электрифицирована ещё одна  небольшая часть нашей необъятной Родины.

 

 Калым. Фото из архива автора.