Зубовский Бульвар. Третья Часть

.


Третья Часть

О взаимосвязи всего сущего




*           *           *

     Эх, ребята!..
     Но это ещё не вся сказка, нет!
     Стал бы я рассказывать сказку с таким-то концом!
     Да нипочём!  Нипочём  не  стал бы,  тем паче,  что и за-
кончилось-то всё совсем по-другому – по-хорошему.
     Ну вот, слушайте:  узнали как-то черти…



*           *           *

     Узнали как-то чёрные духи о том, что случилось с маль-
чиком  Зубовым,  обрадовались,   и ну дразнить  белых  ду-
хов,  де,  нет у них силы над людьми;  де,  стоит душе воли
поискать, как тут же она и в чёрта оборотится!
     Узнали про Зубова и белые духи, огорчились,  стали ду-
мать,  как помочь,  а тут их вечные насмешники  дразнятся:
хохот их до небес стоит;  по ушам,  будто,  злая муха ездит;
по глазам едкий морок морочится – невозможно сосредото-
читься!
     Пошли духи  друг на друга войной,  перемешали небо с
золой;  залетела  жменя  золы  богу в нос – расчихался  гос-
подь и бородой затрёс:
     – Цыц,  глупые!  Аль совсем одичали? – забыли,  в чьей
руке все концы, все началы?
     Дунул господь себе на ладони,  да пошёл к ручью в эко-
логически  чистой зоне.  Да по пути завернул в карантин –
войну отрясти со своих седин.



*           *           *

     Сидит чёрт каменный,  качает рога;  под ним  пирамида,
крутые  бока;  вокруг пирамиды  –  мёртвое поле;  по  всем
сторонам горькой юдоли  –  тьма да тьма,  да лишь тьма по-
стылая,  калачом  свернулась,  о’т  свету  затянулась безды-
ханным сном, будто бы гроб могилою.
     Тьма над каменным чёртом  такая,  что и каменных глаз
он не открывает.
     Так бы и просидел  лет триста,  да очнулся  от летящего
свиста – будто бы, что идёт на таран!
     Открыл он каменные глаза:  что за диво! – над  головою
стянулась гроза!
     Да только заместо  молнии с громом  –  летит с превели-
ким свистом и силою,  со свинцовых туч  в его мёртвое по-
ле, щепотка светящей соли!
     И ещё! И ещё! И ещё!
     Вот уже и не свист вокруг,  а рёв,  как на действующем
космодроме!
     – Шестью  тринадцать…   дважды по тридцать девять…
Семьдесят  восемь  лет  не  видал  я  грозы!  –  в изумлении
произнёс Архитектор. – Если всё это не обман!  О, если бы
не обман!
     Глянул  каменный  чёрт  в  столбовой  предел   нижнего
царства,  где простоял  два века  княжий  дворец,  а ныне –
площадь зеркальная, против  само’й  Пирамиды;
     с этого-то предела пошло его мёртвое мастерство;
     сюда-то теперь и все соляные молнии били!
     (как те целенаправленные болиды!»



     Вот,  посмотрел он и видит:  из каждой-то  щёпоти соли
встаёт  то ли дух,  то ль человек!
     дух, человек ли – каждый из них прекрасен, статен!
     очи их – не кичливые;  погляд их – прямой,  как,  если б
могущество их – от рождения!
     силой веет от каждого!
     свет  сиятельный!  свет  живительный!  свет,  этому ло-
гову чуждый, неведомый!
     – Ах, обман, обман, – протянул Строитель Печали,  про-
тянул с давней обидою.  – Ни грозы  для  меня,  как  видно,
ни  ветра  пахучего,   даже  и  капли  дождя  кипучего!   Но
только один обман! Всё обман!
     Встал он, темнее ночи, с камня верховного своего.
     – Шесть чёртовых дюжин лет  ни души в моём королев-
стве! – заскрипел   Архитектор.  – Три   чёртовы   дюжины
лет  чистоте моих фиолетов!  –  закипел  тёмный  зодчий. –
Целую чёртову дюжин лет  я шлифовал это поле,  как  дра-
гоценное  зеркало! – в ярости зашипел, застонал, засвистел
каменный чёрт.
     – Что за незваная пыль из дырявой тучи насеялась в моё
совершенство? – закачал он рогами.
     Закачал  рогами  кручёными,  засверкал  глазами безсон-
ными;
     встал  с  камня  своего  верховного,   крылья  расправил
иссиня-чёрные;
     взмахнул  крыльями,  да так,  что ветры завыли,  да бро-
сился со всею чёртовой силой вниз Пирамиды Великой!
     Вот опустился он  на’  угол,  где раньше стоял гагаринс-
кий дом  –  дом советника тайного,   дворец с колоннами и
лепниной, украшение прежней Москвы…
     Стоят на глянце пустом,  новодельном,  словно на рубе-
же, духи из тучи – плечо в плечо;
     стоят,  будто братья,  будто  табор  цветастый – в  одеж-
дах  затейливых,  древних;
     на каждом – платье неповторимое;
     от такого-то цвету,  фасону,   да после потёмок,  глаз  у
чёрта слезится!
     Встал чёрт  между ними и своей Пирамидою,  крылья за
спину  спрятал.  Высек  копытом  сноп  фиолетовых  искор,
хвостом  закрутил  их  в вихорь – де,  говорите,  непрошен-
ные,  нечаянные,  нежданные,  с чем пожаловали!
     В ярости Князь Фиолетовый!



     Вот,  из толпы незваной,  под ярость Великого Архитек-
тора,  вышел  один  человек:    на  губах – усмешка,  в  гла-
зах – любопытство…    Впереди   же   него – восемь  львов
белокаменных. Расселись белогривые львы в полукруг – не
то боевой, не то цирковой.
     – А  что,   Александр   Сергеевич? –  сказал  незнакомец
куда-то  за’ спину. – Это и есть  отрок Зубов – в наших  са-
дочках  шпана  знаменитая? – сказал  он с игривой  весёло-
стию. – А ведь  хорош!  Первостатейный  экземпляр!  Пом-
нится, как ломал он мой-то «Дом Культуры», так всё ждал,
что я на руины  выйду – ужасный и фиолетовый!  А что на
деле?  Вот я – прекрасный и весёлый!   А вот он – и фиоле-
товый,  и ужасный!  Бррр!
     Тут  к весёлому господину  вышел человек  с золотыми
кудрями и бакенбардами  –  тот,  очевидно,  к кому весель-
чак и обращался.
     – Это всё от одиночества,  князь, – сказал он, бросив на
чёрта внимательный и строгий взгляд.
     – Ну да,  да – от одиночества! – подхватил  острослов. –
Только у одних  от одиночества – Болдинская Осень,  а вот
у других, у кого голова пустая – конец света!
     – Князь   Гагарин! – ахнул каменный чёрт. – Львы! – ах-
нул он завороженно,  будто что-то припомнив. – Львы  фа-
садные, как же… царские кошки…
     – Пушкин… – закончил он с горечью, ибо в эту минуту
в  каменном сердце его что-то проснулось и сжалось,  и по-
просило о жизни…
     – Узнал! – усмехнулся  князь-говорун. – Вы посмотрите,
узнал! – повторил он язвительно,  но тут же,  словно  услы-
шав живое сердце,  одинокое и несчастное,  произнёс с со-
страданием: – Что же ты натворил, пустая головушка!
     Ах,  и разрыдался же чёрт каменелый,  Зодчий  Великий,
мальчик Серёжа Зубов!



     Вот,  пали с нашего-то героя  панцири каменные!  Пали,
будто коросты после болезни!
     Стоит наш мальчишечка  чистый – ни спеси на нём,  ни
рогов, ни чёртовых дюжин лет! Стоит, безутешно рыдает!
     Что за чудеса! – люди  вокруг него  смеются,  обнимают,
трясут с ласкою!  А люди-то всё не простые  –  соль  светя-
щая!  Свет их – от  са’мой  земли  к небу,  от  са’мого  неба
к земле!
     Кого  только  с  тучи той  пробудительной,  упомянутой
выше,  и не  просы’палось:
     вот архитекторы и учёные, вот писатели и поэты!
     здесь  и артисты,  и  журналисты,  и  олимпийские  чем-
пионы!
     а киношники? – здесь!  а музейщики? – здесь!
     люди военные! люди торговые! лекари! пекари!..
     Всех упомянешь ли?  Всех, любовию просиявших на Зу-
бовском – бульваре старинном, московском!



     Ну… пока все ликуют да плачут, через зеркальную пло-
щадь  идут  два сердечных приятеля  –  князь Гагарин Иван
Алексеевич,  тайный советник,  да камер-юнкер Двора Вы-
сочайшего Пушкин,  поэт Александр Сергеевич.
     Вот  подошли они к краеугольному камню  той Пирами-
ды – Фиолетовой и Великой,  чьё совершенство совершен-
но  настолько,  что  любой из камней её  вывернуть  невоз-
можно – никому, никогда, никакими трудами!
     Ибо  сидит  каждый  камень  по  гнёздам  своим,   будто
влитой!  Мёртво сидит!
     – А что, Александр Сергеевич? – говорит Иван Алексее-
вич. – Пора и к порядку!
     Тюкнул он тростью кленовой  в камень тяжёлый,  крае-
угольный – задышал куб фиолетовый, заворочался.
     – Ступай-ка, гулёна, домой!  –  крикнул князь-весельчак.
– Да своих прихвати, всех по счёту, всех до единого!
     Не успел Пушкин что-то черкнуть в манжету,  как  раз-
летелася  вся Пирамида  –  каждый камень по своим закон-
ным местам!
     Глядь – а уж  княжеский дом на месте!  Жёлтый,  колон-
ны  его  ослепительно  белы!   И  Шкатулка  серо-песчаная,
полная  новостей!  Вот и Музей Москвы,  изнеженно-беже-
вый,  встал  корпусами,  как  вкопанный,  будто  и не было
ничего!  Вот Чернильница,  блещет стеклом!  И  Доходный
Дом Чепелевской – небесный,  лазоревый,  под числом  13,
да только никто того числа не боится!..
     Весь Зубовский встал на место!
     И Солнце вернулось, и целое небо!
     Где ты, тьма неподвижная?  где остров твой,  отшлифо-
ванный,   словно  зеркало  драгоценное,   фиолетово-запре-
дельный?..   Царство  тёмное,   пирамидальное  –  было  да
сплыло…  Конец ему вышел! Конец!
     Вот и сказке моей  скорый конец,  осталось  совсем  не-
множко – самое главное…
     Среди прочих,  подошёл  к мальчику Зубову  и старик –
суровый,  седой,  бородатый!  Брови  его – огромные,  хму-
рые, а голос – нежданно ласковый.
     – Вот,  Серёжа, – сказал он тихо, – мы теперь  покидаем
тебя…  а тебе оставляем самое главное дело…
     – Какое, главное? – спрашивает Серёжа.
     – А вот сейчас и узнаешь – отвечает старик.
     Он взглянул  на небо,  на грозовую тучу,  просыпавшую
чудесную соль…
     – Это, как же давно Хамовники без дождя?
     – Что? – спрашивает Серёжа.
     Но старик вдруг напрягся,  схватил полную грудь возду-
ху, сунул в рот четыре пальца,  да как рассвистится в четы-
ре-то  пальца! – от такого-то  свисту  разнеслись  ветры  до
самой  тучи,  стали щипать её да ворочать,  да натуго скру-
чивать, будто в прачечном доме!
     Не сдержалась туча,  разорвалась  молниями – не ослеп-
нуть  бы!   громами  ударила – не оглохнуть бы!   уж какой
там прачечный дом – загулял по Зубовскому,   по  всем Ха-
мовникам, такой ливень стосильный,  будто век его на’ не-
бе собирали!
     Рассмеялся  старик  своему  молодечеству,   смешливые
слёзы  отёр  бородою,  от бурной грозы мокрою;   потрепал
ещё  присевшего  мальчишку  по  вихрам,  де,  не  робей! –
да исчез!
     Смотрит  парень-то наш – стоит он один на всём Зубов-
ском бульваре!



     Но…  закончилась гроза!  Солнышко  в синем небе!  Да
что-то не рад мальчик Серёжа!
     Вспоминает Серёжа Зубов  и своё королевство,  и коро-
левские свои подвиги… Опустил голову Серёжа – лучше и
не вспоминать ничего такого…
     Сделал пару-тройку шагов по пустой улице…
     Вдруг, видит, будто вдалеке, на Москва-реке  движение
какое-то – будто бы горб какой из реки подымается.
     Присмотрелся получше и ахнул – да это тот самый  кро-
кодил! Да, тот самый!
     Вот,  встал крокодил из реки во весь рост  –  чистый не-
боскрёб!  Вода с него – как водопад!  Пасть у него – что эс-
калатор в метро…
     «Вот и конец мне! – подумал Зубов. – Бежать! Бежать!»
     Идёт крокодил к Зубову, не торопится…
     – Нет! – говорит мальчишка сам себе. – Нет!  Никуда не
побегу! – а сам трясётся от страху.
     Вот,  встал  против него  крокодилище,  смотрит нахму-
ренно, а сам нос лапою трёт, будто чешется.
     – Это я вам так? – говорит упавшим голосом Зубов.
     – Да  нет, – усмехнулся Стозубенко.  –  Эта моя чесотка
от ёршиков – больно уж ёршики колючие  на Москве реке!
А от тебя у меня слёзы были!  Крокодильские! – целых три
дня и три ночи…
     – Извините меня,  дяденька Стозубенко! – попросил Зу-
бов. – Простите, если можно!
     – Да неужели?  –  вновь нахмурился крокодил. – Неуже-
ли  сам Зубов  –  знаменитый  разбойник! – просит  у  меня
прощения?
     Тут несчастный мальчишка, – бывший  уличный  забия-
ка, – понял, что никакого прощенья ему не будет, и что чу-
довищную его вину никто и никогда не извинит!
     – Тогда вот, что! – сказал он решительно. – Ударьте ме-
ня по носу, а потом – проглотите!
     – Что-что? – возмутился Стозубенко.  –  Я? Ударьте?  Я
не ослышался?
     – Не ослышались,  –  всхлипнул Зубов.  –  И проглотить
не забудьте.  Только  сначала  отпустите  всех  остальных –
уж они-то ни в чём не виноваты…
     – Ни в чём,  твоя правда!  Да вот только я выпущу их, а
ты их палкой?..
     – Никогда!
     – Скажу – ступайте,  друзья,  на  Зубовский,  там  Зубов
всё ваше мороженое отберёт!..
     – Нипочём не отберу!
     – Скажу – не желаете ли  газетку в парке почитать?  Ку-
пите  разрешение у зубовского короля  и читайте,  себе  на
здоровье, пока он вас из рогатки не подстрелит!..
     – Да вот я сейчас рогатку сломаю!  –  воскликнул Зубов
и тут же сломал её. – И на бульваре я больше не король…
     – Ну, хорошо, хорошо, – вдруг сказал крокодил. – Знаю,
что ты изменился,  я ведь следил за всеми твоими  приклю-
чениями…  да поверить не смог до конца,  вот и решил ис-
пытать, присмотреться поближе…  Что ж,  Серёжа,  теперь
и я тебе верю. Будь по-твоему!
     Раскрыл  крокодил  свою ужасную пасть  и  все прогло-
ченные,  как  ни в чём не бывало,  вернулись  к  своим  де-
лам – и люди, и птицы, и даже мухи…  и знаменитые  рыб-
ки из знаменитого магазина «Ихтиандр и Афродита»…
     Машины вернулись, помчались делово…
     Да  что  там! – само  время   вернулось,  то,  с  которого,
было,  всё  так  изменилось…  изменилось  до одиночества,
до пустоты…
     Вернулось время – никто ничего и не заметил.  А Стозу-
бенко,  само-собой,  снова  стал  обычным  городским  кро-
кодилом.
     – Вот и хорошо,  –  сказал Серёжа Зубов.  –  А  теперь –
глотайте!..
     – Ах, Серёжа, Серёжа! – сказал крокодил и рассмеялся.
     Он сунул в руку мальчишке эскимо,  сказал: «Это  тебе!
Через минуту понадобится!»
     Затем он взглянул на часы.
     – Что ж!  Для меня эта история  закончилась! – восклик-
нул  он. – Прощай, Зубов! – крокодил  потрепал  парня  по
макушке,  как давеча старик бородатый и,  решительно раз-
вернувшись,  взял курс на Москва-реку…
     Настроение у него было прекрасное,  а потому,  не  дол-
го  думая,  он  достал  из-за пазухи  копчёную куропатку  и
запел на весь Зубовский бульвар:

                Я – крокодил Стозубенко!
                Сюды приехал с Кубинки!
                Я – кро-ко-ка!  Я – кро-ко-ку!
                А не какой-нибудь ку-ку!




                Конец Третьей Части



.