Русское поле

По-о ночам в тиши-и, я пишу стихи-и
Пусть твердят, что пише-ет каждый в девя-я-тнадца-ать лет.

- Ну что смотришь полковник? Не подпеваешь, так хоть наливай даме.
Ухаживай. Или разучился уже?

Сходили с ума от Ободзинского. Далеко не красавец, глазки маленькие, щечки толстенькие, но пел как Бог! Все забывалось, когда пел. Девчонки от него фанатели. Знали чертовки, когда и где его концерт. И мотались за ним, как шавки.
У нас в отделе чертежница была. Фаина. Малость не в себе. Так та влюблена была в него. На полном серьёзе. Откуда-то адрес узнала и на день рождения и 23 февраля носки в подарок ему отправляла. Представляешь, носки!

Отец у меня хорошо пел. Душевно. Знаешь, кто он у меня был?
Знаешь? Ну, то-то.
Операция прошла. Папа очнулся – лап-лап рукой по телу и заулыбался! А улыбка у него, как у Гагарина. Такая же открытая. Вот он щупает - нет трубки. Ему объясняли, что если осложнение будет, то дренажную трубку выведут. Он и расцвел – думал, что все хорошо прошло. А хирурги разрезали. Глянули, И давай скорее зашивать. Нечего светилам там делать. Это уже божье. Тогда ведь не говорили пациентам, что у них рак. Ни, боже мой. Жалели. Только родственникам шептали, а те таились до последнего. Зато сейчас – не успеют анализы получить, сразу:
«Поздравляем! У вас рак! Готовьте денежки!»


Концерт в больнице затеяли. Праздничный. И приглашенные артисты были, и больные захотели поучаствовать. Ну и отец естественно рвался. Он хорошо пел под гитару. Баритоном. Мама на каталке его привезла. Не помню кто, взялся аккомпанировать. Сам уже не мог, слабый. Исполнял «Русское поле». Помнишь её?

Поёт папка и за бок держится. Капли пота вижу на висках. Зрители замерли, слушают. А мама рядом со мной стоит и дрожит вся. Плечи ходуном. Смотрю, а она слезами душится. Хлопали ему. От души хлопали.
Как там? Уже и не вспомню. «Здравствуй русское поле, я твой тонкий колосок». Из больницы на своих ногах уже не вышел. Так-то.

Наливай уже. Давай родителей помянем.

Папа зам. зав. орг.отделом московского горкома партии был. Не маленький человек для Москвы. Поздно с работы возвращался. Считай на завтраке с ним только и виделась. А мама у меня из деревни. Ей главное – чтобы порядок идеальный в доме. Папа просил – давай домработницу возьмем. А она ни в какую. Лучше меня, говорила, никто чистоту не поддержит. Я маленькая была, а помню. Нарядит меня в платье, накрахмаленное и такой фифой гулять иду. В песочнице или с мячом. Конечно, изгваздаешься. А у неё чуть не обморок – уже в прихожей раздевает и в ванную. Отмывает меня как шахтера после забоя, да больно так трёт мочалкой. Я красная вся, плачу. Потом коридор моет, а заодно и кухню. А я туда и не заходила. Это сейчас понимаешь, что болезнь такая - мизофобия. Боязнь грязи.

 
В командировку меня отправили. В доме авария случилась и воду отключили. Так она два дня голодная по квартире шарахалась. Бедная, ей нечем было руки вымыть. А пока руки не вымоет, так к куску хлеба не дотронется. Помирать от голода будет, а не дотронется. Своё мыло у каждого. У меня слева от раковины, у неё справа. Так вот у меня почти целый кусок, а у неё уже обмылок.
Ты спишь, что ли полковник? Спать к себе иди.

Соседке моей, Насте, в детстве мама Мэри Поппинс на английском читала, а папа сказки рассказывал про кота. С продолжением. Придумывал и рассказывал.
Как его на работу в магазин взяли, как проворовался он там. А я только мечтала, как мне сказку папа расскажет. Придумает и расскажет. Выросла, а сказку так и не услышала. Зато мечтал с внуками возиться. А потом серьезно заболел. То в больнице лежал на Грановского, то кашку, протертую, дома кушал. Желтый стал. Раздражительный.

Квартиру после папиной смерти нам оставили. Мы в Козицком переулке жили. Мужья мои как-то по жизни испарились. Сейчас понимаю, что больше вины в этом на мне. Всё праздника хотела. Быт не для меня. А кому это понравится? Деток не завела. Точнее была возможность, но погулять еще хотелось. Раз аборт, два аборт… и всё… Больше Господь не дал.

А мама ушла во сне, тихо и незаметно. Честно сказать, не в обиду ей, девушку из деревни можно вывести, а вот деревню из девушки не удалось. А после папы совсем сломалась. И к образованию не стремилась, и связей не нажила, да и подруг то особенно не было. Быстро память стала терять. Ни с того, ни с сего начинает собираться. Мама, ты куда? – спрашиваю. Да, мол, загостилась у вас, домой поеду. Куда домой, мам? Так в деревню…
С двадцати трех лет в Москве жила, а на старости в деревню засобиралась.
Вот такие дела. Ты в тайгу свою не собираешься? Память не подводит?

Середина девяностых. В институте моём проектном сокращение. Я там толком ничего и не добилась и не стремилась. Порхала, как та бабочка, одним словом.
Где зарабатывать? Делать ничего не умею. Стала из дома носить: то сервиз, то вазу. Веришь, нет - ордена отца продала. Помню, снесла в антикварный две чайных пары ИФЗ из готического сервиза. Родителям на свадьбу подарили. Берегли, не дай Бог как! Пылинки сдували. А уж чай из них пить – такое и во сне не представишь. Снесла. Три месяца жила на эти деньги. Если бы не ликеры с конфетами, так наверно и на четыре бы растянула.

Там и с Розой этой треклятой познакомилась. Вползла в мой дом как змея. Считай каждый день, то с коньяком, то с шампанским заявлялась. Я и рада, как же, на халяву выпить. Потом мужика притащила. Неприятный тип, сам вроде улыбается, лебезит, а глазки по углам бегают. И уговорили они меня подыграть. Ну, приплачивали, конечно.
За что приплачивали? Я думала ты спишь, полковник. А вот за что:
Приносят они мне статуэтки всякие или посуду. И в сервант и на полки и в комод. Сижу значит такая томная вся.
Чаи гоняю. В халате мамином с павлинами. Прямо как графиня Помпадур. Звонок.
Роза покупателей привела. Морды рязанские, но при деньгах. И начинаю я им «мамину коллекцию фарфора» показывать. Рыдаю по Станиславскому, да истории рассказываю. Розка мне знаки подает – сколько за ту или иную фарфорину денег просить. Вот так я и подрабатывала.
Чего ты не понял? Что же ты непонятливый такой Анатолий Михайлович?
Поддельные работы это были. В пыли измажут, состарят и таким дурочкам как я несут. Нам же доверия больше.
Что да? Трында!

А потом стала меня каждый день спаивать и спаивать. Проснусь, а она уже здесь. Стаканчик поднесет и покатился день к закату. Одним утром, бандюки наехали на меня, как в страшном сне. Я понять ничего не могу – суют статуэтки какие-то.
Мол, ты, сука, левые продала серьезному человеку. Кинула? Миллионы содрала с покупателя – чем косяки свои гасить будешь? В лес свезти грозились.

Вот так я с трехкомнатной в центре до однушки в Бибирево и докатилась. А как дело было? И не упомню или гадюка эта или братки бумаги мне подсунули? И как в насмешку - Би-би-ре-во…


Я в Бога не верила. А сейчас в церковь нет-нет, да и хожу. И знаешь, что Бога прошу? Не-е не денег, и не здоровья. Откуда тебе знать сосед ты мой дорогой! Ракетчик таежный! Ты же там наверно кроме медведей, ракеты своей, да спирта ничего и не видел. Так, нет?

А прошу я у Бога только одно, чтобы папке, там, на небесах, жизнь мою не показывали. Не заслужил он этого. Стыдно мне. Понимаешь – стыдно. Лето красное пропела, и на тебе - ни детей, ни мужа, ни памяти людской. Только хрущевка в Бибирево, да пенсия минимальная. И альбом с фотографиями. Вот и все, что от прошлой жизни осталось. Подай вон альбом. Да, тот зеленый. Это я. Мне почти семь здесь. А это мама. И наш дом. А вот балкон наш на третьем этаже.

Хочу ли назад вернуться? Куда? В прошлое?
Нет, господин полковник, не хочу!
Поехала как-то туда. По району походила. Вокруг школы. К своему дому. Посмотрела кругом. Все не то. Все поменялось.

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Ну, ты даешь, Михалыч! Это не я! Это Геннадий Шпаликов. Тундра ты ходячая!

Архитектурный я закончила. Но своей так и не стала. Общительности мне, не хватало, что ли или просто была диковатой? Отцу было некогда мной заниматься,
а у мамы вместо того, чтобы в кино с дочкой сходить, в музеи, на выставки,
только уборка да готовка на уме. Подружек в гости приглашать нельзя.
Грязь, микробы нанесут, а я и так с утра до вечера на вас с отцом вкалываю.
Так мама говорила.

Думаешь, я как дочь ответ-работника горкома, сыром в масле каталась? Ага! Аж два раза. Папа в двухсотую секцию ГУМа один раз водил. На выпускной. А так – никаких излишеств, никакого импорта. Набор цанговых Кохиноров на день рождения за счастье. Девчонки в группе в импортных сапогах щеголяли. У Нельки даже австрийские были. Вот на такой шпильке! А я в продукции фабрики «Скороход». Как патриотка.

С нами Вера Хацанович училась. Близкими подружками мы не были. Защитились и разбежались. На каждый Новый год открытки поздравительные стала от неё получать. Потом случайно встретила, она к мужу в Ленинград переехала, набралась смелости и спросила. Оказывается мать заставляла её открытки, да письма писать. Чтобы поддерживала отношения с однокурсниками. Вот она еврейская мудрость. Её все помнят, она всех помнит. Я уверена, что Вера без работы бы не осталась. Поддержали бы её друзья. А я кто? Кто меня вспомнит?

Был у нас ГИПом* Борис Семенович, хороший дядька. Так он говорил, что дружба это как костер, ворошить нужно да дрова подкидывать. А иначе затухнет. Он все время с кем-то встречался из друзей, и с одноклассниками, хотя ему под семьдесят уже было. Хороший человек. Придёшь к нему с чертежом, а он ошибки правит вежливо. Карандаш не давит, чтобы весь чертеж потом не перечерчивать.
 
Ты на селедку то не налегай. Чем закусывать будем? Твоя пенсия, если не врешь, заканчивается. А мне только через неделю получать.

В институте в архиве Галка работала. Безобидная серая мышка. Совершенно бесцветная какая-то. Уже и не помню были у неё дети или нет. Муж точно был. На стройке работал. Или крановщиком или экскаваторщиком.
Ну вот, меня сократили и её тоже. Конечно, потерялись. Закадычными подружками мы не были, только чаи на обеде вместе гоняли.

А тут в прошлом месяце сидели у Сергеевны с 17 квартиры, я и попросила внука её в Одноклассниках старых знакомых поискать. И про Галку вспомнила. Нашел он её. Фотографии посмотрела. Списались. С мужем разошлась и уехала домой на Вологодчину. Живет в селе, каком то. Директор клуба. Галка – директор клуба! Ни за что бы не поверила. Вот тебе и мышка! Двух девочек удочерила. По ощущениям успешная, довольная жизнью женщина. И я вот думаю, может стержень нужно иметь.
А, Михалыч? Дело не в серости, а в стержне.

С утра свеклу варить поставила. Может еще посидим? За бутылкой сгоняешь, а я винегрета пока нарубаю.
Ну, давай шевелись, не строй из себя девицу.

Где же ты голубь? В тайгу, или как, за бутылкой полетел?

По молодости казалось, что жизнь длинная. Все исправить можно. Или сначала начать. Начисто. А пролетело время и поле моё, считай что закончилось. Одна лесополоса в конце. Да.

- Здравствуй, русское поле,
- Я твой низкий колосок!
Здравствуй и прощай. Такие дела…

* ГИП – главный инженер проекта.