Тамаркины мытарства 12

Теперь с работы Серёга уходил последним, а если случался аврал или экстренная ситуация, безотказно пахал до упора, не взирая на время и усталость. Рабочий день закончился, а Серёга не торопился уходить. Он вытряхнул  старую заварку из литровой банки, сполоснул её водой из трёхлитрового баллона, включил чайник и, присев за стол, закурил.
— Ты, чего домой не собираешься? Опять на шабашку остаёшься? – Стягивая с себя замасленный, рабочий свитер спросил Палыч.
— Чайку хлебну и пойду. – Выпустив через ноздри табачный дым, ответил Серёга.
— Ну, и я попью. Моя к мамаше своей усвистала, а по телевизору… тыщу каналов сделали, а смотреть нечего. Вскипел. Заваривай, а я ведро вынесу. Мусора с горбом, а выкинуть некому. Трамбуют, трамбуют, подпихивают… – Бурчал Палыч подбирая конфетные фантики и окурки вокруг ведра.

Палыч разлил чай по кружкам и бросил горсть конфет на стол.
— Бери карамельку.
— Не, я так. – Серёга сделал глоток, чёрного, как мазут чая, и опять закурил.
— Что-то ты, брат, совсем захирел. Томка твоя, что барыня – вся в мехах и золоте. Дочка, аж светится от счастья, а ты, что-то не того… опять же в столовой теперь обедаешь, а до дома рукой подать.
И тут Серёгу прорвало:
— Достали они меня – спасу нет!  Каждый день домой иду, как в пыточную. Машину я, видите ли, в подарок не принял – кроссовер, твою мать! Куда на ней ездить? Мне до этого ДРСУ десять минут ходу – до гаража переться дольше. У ней рабочий автобус рядом с домом останавливается. Магазины, рынок – всё под боком, пешком ходим. Эдика отказом обидел, ай-яй-яй, горе-то какое! Парень он нормальный и подарок от сердца хотел сделать… но не могу я вот так!.. Как ведьма, какая-то теперь по квартире бродит, ко всему цепляется: всё ей не так, всё не эдак. Квартира техникой под завязку напичкана, деньги все у неё и ведь не тратит – тратить не на что. Светка с Эдиком: и за квартиру платят, и шмотки на всех покупают, и еду каждый день баулами таскают.  И такую еду, что мне название не выговорить… Сижу, сука, ем, какую-то хренатень. Спрашиваю: «Что это?»  Светка с улыбочкой: «Папа, это улитки». Палыч, я ел улиток с каком-то вонючем соусом из неизвестно чего!.. Ну, пусть они жрут, что хотят: лягушек, тараканов, плесень, дерьмо…  Я причём? Завтра пятница, а следом два выходных… Повешусь я… как пить дать – возьму и повешусь! Палыч, ты ведь на зимнюю рыбалку ездишь?
— А как же! Я круглый год, если погода позволяет…
— Возьми-ка меня на эти выходные.
— Во даёт! Тебя летом-то было не заманить, а тут на зимнюю…
— К летней у меня отвращение.
— Чего так?
—  Ты, Лёху-то Бурого знаешь?
— Ну, а как же.
— В общем, у меня ещё отцовский «Урал» был, вот Леха и предложил на Вирму за форелью на мотоцикле сгонять. Это не доезжая поста ГАИ отворотка направо...
— Да знаю я. Потом мимо старого стрельбища, через ручей и сразу за ламбиной речушка. Но дорога та-а-ам… а сейчас и на танке не проедешь.
— Короче взяли по две бутылки на рыло и погнали с ночёвкой. Покуда добирались: перекуры, то да сё – два пузыря по дороге приговорили.
Чаю с дорожки нужно попить? А как же! Костёр развели и, пока вода в котелке закипала, – ещё одну, по ходу дела, раздавили. Лёха заводной, пока всё не вылакает не остановится. И какая к чертям рыбалка? В крючках, лесках перепутались, а меня ещё мотануло,  я в речку и сел. Костёр-то ещё не прогорел, ну я, согнувшись, к теплу задом повернулся – штаны просушить. А этот, щучья голова, охапку веток насобирал, на угли кинул и за дровами пошёл. Сушусь, значит, и чую, что-то не то – тряпьём горелым воняет. Я ни к чему. Тут уже дым валит, припекать начало. Я снизу, между своих ног, на костёр посматриваю – всё нормально, огня почти нет – хворост-то мигом пыхнул, а жарит, один ляд, нестерпимо. И догадался-таки потрогать, чего там так жжёт. Мама родная – портки уже пламенем пылают! Ну, бегом к речке! Лёха с дровами идёт, а я снова в воде сижу. «Штаны, – ору, – из-за тебя спалил!» А он: «Кто тебя в лесу видит? Давай лучше по соточке за твой материальный ущерб». Сидим у костра: Лёха развалившись, подперев спиной дерево, я на корточках – выпиваем, закусываем. Я сокрушаюсь, что штаны с трусами насквозь прожёг и не знаю теперь, как с голым задом, до квартиры пробираться буду, чтоб ни кто не заметил моего конфузного вида. Он мне пьяные варианты, выхода из затруднительного положения подсказывает. А кожу на заду уже немного щиплет, но терпимо… конечно терпимо – во мне почти литр наркозу засожено. Как повырубались – неизвестно, но и загадки тут не усматриваю.  Просыпаюсь под утро от нестерпимой боли, трогаю рукой болючее место… Ё-моё! Такой волдырина во всю задницу образовался, что мне аж жутко стало, и горит так, что спасу нет! У меня паника, трясу спящего Бурого, ору: «Смотри, что со мной сделалось! Погнали домой, пока осложнение, какое не случилось!»
Тот глаза продрал, глянул и давай ржать. Меня псих взял: схватил корягу, думал, зашибу гада.
Я опять к воде – ожог остужать, Лёха вещи собирает. «Ну, – говорю, – Лёха, теперь ты за рулём поедешь, а я как-нибудь в коляске: на коленках буду стоять или бочком приладиться попробую…» А, он: «Я мотоциклом управлять не умею и даже не пробовал ни разу».

Ты, Палыч, сам знаешь, какая там дорога… А теперь прикинь, как оно управлять мотоциклом стоя во весь рост: с бодунища и с обожжённой задницей!    Когда до трассы добрались – от счастья мотоцикл в фару расцеловал. Рано радовался. В лесу-то стесняться некого: прикрываться не надо и ветерком хоть немного, да обдувало. А, тут-то, что делать? Ожог так болит, что не прикоснуться, а ехать по трассе с голым задом и по стойке смирно, как-то стыдновато. Делать-то нечего: снял куртку, рукава на поясе завязал и в путь.
Гоню так, чтобы куртка развевалась, а не тёрла по больному, и ветром, чтоб остужало. Воем, громче мотоцикла, вою, слёзы, стыдно сказать, сами текут, в глазах туман… Вот уже мой дом виден и на тебе – ГАИшники стоят. Ну, как нас можно было не тормознуть? И в трубку дышать не надо – от нашего перегара мухи замертво падают. Я им всё как есть выложил и наглядно показал. Веришь, не веришь – отпустили!
Я уже в подъезд заходя на них оглянулся, а они всё ещё от смеха на карачках возле патрульной машины ползают. После этого случая сделал я два вывода: летняя рыбалка – дело никчёмное и зарёкся с тех пор на неё ездить.
— А, второ-о-ой выво-о-од? – Захлёбываясь смехом, прохрипел Палыч.
— Второй вывод: самая важная часть тела – задница.
— Это ещё почему-у-у?
— Если бы я обжёг таким макаром руку, ногу или даже лицо, так не испытал бы таких мучений и неудобств. Сам посуди: выход на улицу полностью закрыт, потому как, даже трусы не надеть, по той же причине и к гостям не выйти. И дома: либо стой как пень, либо на животе лежи – ни в туалет сходить по-людски, ни за стол сесть… ну, всего остального не перечислишь.
— В субботу утренней электричкой на Медвежку поедем, – борясь с повторным приступом смеха простонал Палыч, – в семь утра, чтоб стоял, как штык на вокзале. 
— Я зимой-то ни разу не рыбачил, чего с собой брать?
— Оденься потеплей, хавки собери, можешь «малька» прихватить, но не больше. Запасной короб и охотничьи лыжи у меня есть, снасти тоже найдутся…
— «Малька» зачем? Я ведь не пью.
— Ты водку можешь и не пить, но на рыбалку взять обязан!
— Термос с горячим кофе или чаем брать?
— Мы на костерке, свеженького… а-ха-ха-ха-ха… заварга-а-ани-и-им! — Зашёлся хохотом Палыч. — Бери, конечно, бери термос... Завтра после работы ко мне забежишь, я тебе барахло рыбацкое дам.

http://www.proza.ru/2019/05/10/654