Внучка

               

  Семен Петрович смотрит в окно, но ничего не видит. Он напряженно слушает. Пружина внутри него сжата до предела, и он со страхом думает о том, что случится,  если в какой-то момент не выдержит, забудется, и демоны, бушующие внутри него,  вырвутся на волю.

   В комнате тишина. Тяжелая, осязаемая, гнетущая. И только этот звук за спиной. Мужчина невольно живо представляет, что там происходит. Вот звук замер, потом послышалось неуверенное шарканье по полу, мягкие шлепающие звуки, затрудненное слабое дыхание.
- Нет! Ее нет!  Не хочу знать, слышать!
                * * *
   Катя давно не радовала родителей. Не получилось им  воспитать хорошую помощницу, заботливую дочку – все на уме гулянки да парни. Не успела  из школы выпорхнуть, как засобиралась в город: где же еще такой красавице-умнице быть – не в деревне же прозябать! Благо, там родственники живут, приютили.  Но быстро дали от ворот поворот: кому надо отвечать за непутевую девку? Пришлось Катьке вернуться домой.

   Недели две ходила чернее тучи, срывая зло на матери, что потихоньку плакала вечерами на кухне, а на вопросы мужа о красных глазах,  жаловалась на лихой лук да глазное давление. Но всему приходит конец, и метания дочки из деревни в райцентр к каким-то подругам, друзьям, ночевки неизвестно где закончились сообщением, что снова уезжает. Родители в отчаянии просили, уговаривали – бесполезно. Уехала – как в воду канула. Правда, несколько раз за год звонила, денег просила.
           * * *
   Шлепанье за спиной звучит совсем близко. Семен Петрович резко поворачивается, делая разворот так, чтобы не смотреть на то, что шевелится на полу, стремительно выбегает из комнаты, распахивает дверь во двор. Воздуха! Нечем дышать. Господи, да как же дальше быть?
           * * *

   Родители долго приходили в себя после сообщения Катьки о ее беременности. Но время шло, и они начали свыкаться с мыслью о будущем ребенке. Вечерами, когда закончены дела и можно бросив гудящие руки на расслабленные колени посидеть напротив  телевизора, или в ночной темноте, мучимые бессонницей, они придумывали ему имя,  гадали, каким будет, уже планировали, что надо купить, что передвинуть и куда поставить. И когда дочь привезла Мишу, он был принят спокойно и по-доброму, окружен вниманием и теплом. Молодая же мама долго заботами о сыне не утруждалась, а пожив дома с месяц опять укатила на заработки.

   Миша рос шустрым, крепеньким, похожим на мать, и постепенно дед с бабкой забыли все обиды на  непутевую дочку. Да и какие могут быть обиды, если есть им о ком заботиться, опять, как когда-то, в доме звенит детский смех, топочут неугомонные ножки! Ничего, вырастим, еще не старые, работаем, хозяйство свое. Внук стал большей частью их жизни, нет – важнейшей.

   А Катя опять куда-то запропала. Родители сначала  переживали, все надеялись на ее помощь: мать все же,  как своему ребенку не помогать? А потом махнули рукой: живи, как знаешь, справимся и без тебя.
             * * *
    Дочь приехала  не предупредив.  Вошла в дом похорошевшая, пополневшая. На удивленно смотревшего на нее Мишу отреагировала театрально: шумно заговорила с ним, присела напротив, затормошила за плечи, почмокала в щечку. Малыш начал испуганно вырываться, оглядываясь на бабушку, и заплакал.

- Что это он людей боится? – раздраженно бросила Катя. – Гулять с ребенком надо больше, а не за печкой держать.

- Это ты меня, кукушка поганая, как детей растить учить будешь? – у Анны Михайловны перехватило дыхание. – Ты за полтора года ни то чтобы погулять с ним, посмотреть на него не приехала! Позвонить ни разу не посчитала нужным! Ты копейки для него не прислала! А теперь заявилась учить нас? Или опять деваться некуда?

  Катька слушать мать не стала, хлопнув дверью, выскочила  во двор. А утром засобиралась: «Дела у меня».

   После ее отъезда родители все гадали: зачем  приезжала? Почти ничего не привезла. Денег не оставила а, главное, с Мишей так по-людски и не посидела, не приласкала.  Правда и он к ней сам не шел, только опасливо смотрел, готовый в любую минуту бежать прятаться.

   В очередной приезд дочери в душе у Анны Михайловны поселилась тревога: что-то не так, не из-за сына она здесь.

   Сидя вечером за  ужином, Катя лениво ковыряла вилкой в тарелке.

- Что не ешь? Свежее все, - обиженно сказал мать.

- Невкусно, - капризно протянула Катя.

- Да ты… Неожиданно Анна Михайловна осеклась, пристально глядя на дочь.

- Ну что смотришь? – взвизгнула та. – Да! Да! Да!

Резко оттолкнув стул, Катя выбежала из кухни. Семен Петрович растерянно смотрел на побелевшую жену.

- Что случилось, Аня? Что она? О чем?

 Анна Михайловна без сил упала на стол и разрыдалась. Никто не обращал внимания на опрокинувшуюся тарелку с супом и лужу на полу. Семен Михайлович напряженно смотрел на жену, все сильнее сдвигая брови.

- Нет! – выдавил он осипшим голосом, - только не это!
                * * *
   В следующий раз дочь приехала со свертком в руках.  «Встречайте внучку» наигранно весело крикнула она с порога, после чего у матери началась истерика.

   С того дня прошло меньше года. Анна Михайловна смогла смириться с присутствием в доме еще одного ребенка: непрерывные хлопоты не давали времени на глубокие размышления, да и не разрешала она  их себе.
 
    Дети ведь не виноваты в том, что рождаются, и в том,  что не всегда бывают нужны матерям. Они просто рождаются, как расцветает в поле цветок вопреки непогоде, тому, что его могут скосить, случайно затоптать. Он вырастает хрупкий, беспомощный, незащищенный, потому что ему суждено быть. Об этом она твердила себе бессонными ночами укачивая Машутку, это как мантру повторяла каждый день, стирая кучу детских вещей и хлопоча у плиты.

     А вот дед… Когда дочь оставила им сына и уехала, он был потрясен не столько фактом появления в доме внука, сколько поведением Кати. В его доме выросло такое чудовище!

Они, конечно, вырастят ребенка, но как ему жить без родителей? Как дочь сможет жить после сделанного?

    Он мучился, переживал. И, возможно,  эти переживания переросли в   неосознанное желание сгладить перед ребенком вину его матери, уделяя тому больше внимания,  окружая теплом и заботой. Так возникла любовь,  которая не оставила в душе свободного места.

   А что теперь?  Семен Петрович пытался понять себя, свои чувства: почему он так относится к Маше?    Нет сил и чувств  начать все сначала? Или не хочет ни искать их, ни начинать?

   Как бы то ни было, а за 9 месяцев, что исполнилось Машутке, он ни разу не притронулся к ней, не заговорил с ней ласково, не подарил и без того обездоленному с первых дней жизни  ребенку тепло своих мозолистых рук.

   Мы эгоисты: любим себя, свои обиды, носимся со своими принципами. Но все должно быть в меру и к месту.

   Мы фарисеи: любим читать мораль, учить правильно жить. Но всегда ли поступаем так сами?

    Дед тяжело опустился на крыльцо, пошарив по карманам,  судорожно закурил. Что же делать?Вчера приходили из отдела по опеке: надо принимать  какое-то решение. Их понять можно: дед с бабкой уже не молоды, а двое крохотных детей – не шутка. К тому же, дочь родительских прав не лишена, пособия на них получает, а дома не живет, родителям воспитывать детей не помогает, денег не дает. Значит, надо начинать судиться, да получать все права на ребят. Нет, он не против взять опеку над Мишей, но Машка… Конечно, силой его никто заставить   не может.   Но вот как быть с совестью? Даст ли она спокойно дожить свой век?

    Неожиданно подумалось: чьей бы не была Машка – она дочь его дочери.
-Она кровь наша, Катькина кровь. Что же это я? Выходит, сам не лучше Катьки?  А, может, и хуже? Конечно хуже! Она отдала нам, родным своим, а кому я собираюсь  отдать Машку?

    Он спрятал лицо в трясущихся ладонях и заплакал.