Последнее задание

«Вознеси слова пред очи разума
И откроется истинная картина душе»




Тьма начал.

Управление имперской безопасности, 09 часов 23 минуты.

- Добрый день, мэм. Вам необходима помощь?
- У меня назначено на 09.30 к генералу лично. Вот приглашение, это документы.
- Одну минуту, мэм, я уточню... Эээ… прошу прощения мэм, сдайте личное оружие, если таковое в наличии и сержант проводит Вас в приёмную генерала.
- Благодарю, лейтенант. Дорогу я найду сама, а оружие мне здесь не требуется. Отец терпеть не может, когда я опаздываю.
- Да, мэм, хорошо, мэм. Двенадцатый этаж, приёмная прямо - из лифтового холла.
- Я знаю.

Приёмная министра, 09 часов 29 минут.

- Доброе утро, мэм. Вам назначено? Как представить вас генералу?
- Дочь.
- Слушаюсь, мэм!
- Привет, дочка. И не вздумай мне отрапортовать о своём прибытии. Просто подойди и поцелуй меня. Ближе к уху.
-Не теряешь формы, пап... На фоне окна выглядишь, как ангел в лучах скорбящего Солнца. Почему ближе к уху, кстати?
- Там микробов поменьше... Твои художественные пассажи ещё не свернули рельсы какому-нибудь Лацаронни из вашего управления? ))
- С нашими костоломами легче выйти замуж за железнодорожный узел… Ну, не вздыхай, я никогда не поверю, что к десяти утра ты уже выдохся и устал.
- Ладно... Как полагаешь – чего я хочу от тебя с утра в пятницу?
Хы. Папа… полтора года назад, ты вот так же, помнишь? В пятницу утром, отправил меня через всю страну - в аэропорт, за пакетом. В результате начались локальные беспорядки, я потеряла два зуба и жениха, а ты, в конце концов, получил этот кабинет. Наверное, ты вызвал меня сегодня с тем, чтобы я сменила тут обстановку и наняла тебе секретаршу вместо этого идиота ординарца?
- Не дождёшься. Его как минимум не бесит запах сигары и не привлекает идея залезть ко мне под стол. Я ещё не настолько стар, чтобы отвлекаться от дел на подобную роскошь, и уже не настолько молод, чтобы поставить тут диван… зато тебе роль опекунши для одного странноватого психопата вполне подойдёт. Правда, за ним придётся тащиться через три страны, а возвращаться поездом или в автомобиле – он определённо боится самолётов. На столе белая папка – просмотри и скажи мне – ты сумеешь привезти его сюда?
- Н-да… мне кажется, что если б ты мог, то отправил бы за этим психом бронепоезд или танковую дивизию вместо меня. Однако, тебе нужна упаковка иного рода… значит, он действительно интересен. Я права?
- Припомни-ка хоть один случай, когда ты была неправа. И можешь смело садиться в моё кресло. Камни для побивания магдален в верхнем ящике.
- Я берегу суставы – у меня есть ты… Странно, тут сказано, что он взял на себя вину за спонтанную агрессию двенадцати человек на площади, не имея ни малейшего к этому отношения… ты хочешь позавтракать с ним и убедиться, что безумцы алкают вина, а не дух Христов?
- Вероятнее всего, он и мухи не способен обидеть. Однако, судя по его болтовне - к гибели людей может иметь самое непосредственное отношение. Это мнение человека, который в детстве учил искать тебя грибы в горах. И я ему кстати, доверяю уже сорок лет. Два психиатра заработали нервные расстройства – после бесед с этим умником. А это факт, хоть и косвенно, но указывающий на возможную причастность. В общем, я собираюсь вытащить из задницы твоего крёстного эту занозу, пока она не вытащила его самого из высокого кресла. Потому, этот псих должен быть в моём кабинете не позднее, чем через неделю. У тебя сутки на сборы и дорогу. Вопросы есть?
- Вопросов нет, господин генерал. Разрешите идти?
- Ступайте… и дочка, не забудь – он нужен живым, вменяемым и должен появиться тут добровольно или по согласию. Это такое… обязательное условие, его необходимо соблюсти. Мне некому доверить этот бред, ты – единственная, кто способна узнав что-то, донести это до меня или вовсе ничего не услышать. Мобильника у меня нет. Береги себя.

Первобытие свободного духа

- Тот, кто куёт рассвет, всегда приходит раньше Солнца. Это эпиграф к вашему дневнику? Или это просто заметки? Как я понимаю, Вы – философ? Кто Вы, Джонатан Грейс и почему называете себя Кохелетом? Вы знаете, чьё это имя?
- Вы красивая девушка, потому, можно считать, что эпиграф адресован Вам. Хотя на самом деле, это оголовье Харона, во приветствии Гефесту. Впрочем, неважно. Вы собираетесь увезти меня?
- Да, я заберу Вас отсюда под личную ответственность, и мы с Вами уедем. Достаточно далеко, чтобы о Вас и забыли, и сняли всевозможные подозрения по участию в инциденте на площади. Ведь у Вас паспорт нашего государства, а значит, и наше лицо.
- Понятно. Хочу предупредить Вас заранее, эээ... Дебора? Деби, странностей во мне не более, чем в любом прохожем. Пожалуй, и в уличном бродяге, и в успешном бизнесмене вы найдёте куда более яркие примеры поучительных патологий.
- Джонатан. То, что Вы знаете моё имя – ещё не повод к уникальности. Можете мне поверить на слово – покой и сон подопытного кролика вас не ожидают. Однако, Вам придётся пообщаться с несколькими специалистами в области филологии, нейрофизиологии и нейропсихологии. После этого общения, вне зависимости от полученных результатов, Вас освободят из-под надзора и аннулируют все обвинения, которые Вы столь неосторожно позволили выдвинуть против себя. Вас устроит такая помощь или сделка – на выбор?
- Не емли чаши, несущего её, но воспомоществуй несомому в чаше… Деби, вспомните то, что сказал Вам отец, когда в горах, в возрасте двенадцати лет Вы неосторожно, отойдя от стоянки, свалились в карстовую пещеру и он нашёл Вас только через пять часов. И как сокрушался перепуганный ситуацией крёстный о переводе виски на согревающие компрессы.
- Вот даже как… и что же он сказал мне тогда?
- Мочись за палаткой.
- Ладно, это мы с Вами обсудим позже. Вы едете со мною, Джонатан?
- Моё имя Кохелет, и я не вижу ни единой причины к тому, чтобы лишиться Вашего общества, Деби.
- Хорошо. Забирайте свои заметки, документы я уже оформила. Внизу у меня автомобиль, думаю, он Вам понравится.
- Сам по себе - навряд ли, а со мною за рулём не понравится вовсе. В этой ситуации Деби, Вы – единственная, кто способен изменить ситуацию в лучшую сторону.
- У меня просьба… Кохелет. Не называйте меня так. Обращайтесь безлично, я объясню для чего и почему при первой же возможности.
- Джонатан, Вы хотите что-нибудь съесть? Мы можем с вами по дороге заехать в кафе или ресторан.
- Как Вы правильно закончили мысль, мне нежелательно выходить из автомобиля в этом городе. Кроме того, я не голоден и не захочу есть ещё как минимум несколько часов. Так что, давайте мы с вами вначале окажемся в другом населённом пункте, а там уже подумаем о пище. Что скажете?
- Я бы так и сказала, если бы Вы пожелали что-то сейчас. Потому, у меня есть завтрак и термос – на заднем сиденье. Сейчас я предъявлю документы на выезд, постарайтесь состроить максимально милое лицо. И не размышляйте о водах Коцита по пути – Вас это не красит.
- Хм… состроить лицо… конечно же. Верно, именно состроить. Это легко и просто тому, у кого вовсе нет лица. Но, памятуя о том, что за рулём – Вы, тормозить буду я. Годится? Воды в этой реке, кстати никакого отношения к воде не имеют. Это ливень тьмы, исторгающийся изо вне во имя…
- Достаточно, достаточно!! Я веду машину, а не разглядываю слайды.
- Хотите, я покажу Вам перо, коим Орфей, касаясь тьмы Коцита, исторгал свои бестленные строки молебнов любви?
- Покажите. Я была бы искренне признательна.
- Через восемь кварталов Вы повернёте направо. Седьмая по счёту вывеска от угла здания на перекрёстке поворота и будет носить имя этого пера.
- С чего Вы решили, что я поеду именно так, а не иначе? Маршрут у меня совершенно другой.
- У Вас три маршрута на выбор, один тот, коим мы сейчас следуем на юго-восток, второй – про запас, на случай разных проблем, пробок и аварий и третий – при возникновении чрезвычайной ситуации. Но, как бы Вы ни предполагали, учесть всего невозможно. Кроме того, там нас ждёт собака, несущая в себе игольное ушко.
- Ничего не поняла… Ладно, поедем так, как я и решила изначально.
- Не упрямьтесь. Видите, на навигаторе - затор у перекрёстка из-за небольшой, но множественной аварии. Хотите там простоять несколько часов? Езжайте как хотите, конечно, но палатки тут нет, и мы с вами не в горах, чтобы нырнуть прямо в автомобиле в какую-то подземную транспортную сеть.
- Хорошо, хорошо… уговорили. Что там за собака?
- Понятия не имею. Но, она явно ждёт именно нас, а значит, поедет с нами.
- Терпеть не могу бродячих псов! От них вонь, болезни и ещё, я просто их боюсь.
- Я не говорил, что это бродячий пёс. И о том, что это именно пёс – тоже не упоминал. Вообще, собаки все разные и поверьте, та, что ожидает нас не имеет ничего общего со псами.
- Чёрт… Что за бредовая ересь у вас в голове? Может, вы просто не здоровы? Или, как говорится – не в себе?
- Конечно не в себе. Я – во всех и во многих, во прошедшем и предстоящем, в тех, кто прав, в тех кто лев, в высоких и худых, в малорослых и полных, в тех кто с огнём и мечом и в тех, кто со слезой и водою, в общем, резюмируя – я просто в вас.
- Так. Вот вывеска, о которой Вы упоминали. Хм… «Эвридика» - кафе-бар. «Эврика» - бюро по найму. «Эверест» - частное сыскное агентство. Вы что, разыгрываете меня, что ли? Что это за чепуха? И почему на одной табличке три названия, начинающихся с одной и той же буквы? Уф… да, папа не мелочится на загадки. Где тут Ваша собака?
- Сейчас подойдёт к автомобилю. Будьте любезны, разблокируйте заднюю правую дверь, она не сможет запрыгнуть в окно.
- Она сама себе дверь откроет, что ли?
- Нет, дверь ей приоткроете Вы. И кроме того, она совершенно аккуратна, непритязательна, чистая и прилично выглядящая. В общем, Вам понравится, я гарантирую. Такую псину держать в доме – подлинное удовольствие, Вы позже убедитесь в этом.
- Вы что, с ума сошли?
- Конечно нет. Но, я с удовольствием подвинусь во уме, если вы перестанете задавать вопросы.
- Ладно. Точно знаю, что перед тем, как заглянуть в кабинет отца, я поколочу его секретаря. Иначе и быть не будет. Ой…
- Что такое? Вы как-то странно выразились. Приоткройте дверь, будьте любезны.
- Н-да… Действительно, очень милая собака. И как тебя зовут?
- Её не зовут, она появляется тогда, когда приходит время провожать закат. Кстати, теперь она всегда будет пахнуть именно так, как пахнет Ваша блузка.
- С чего Вы решили ???
- Я не решаю. Но можете сами в этом убедиться.
- Вот ещё. Вы точно издеваетесь надо мною. Или это всё подстроено.
- Нет никаких розыгрышей или издёвок. Всё, что Вы видите – реальность, правда, не совсем такая, какой она Вам привычна. Времена меняются, и материя меняется вместе с ними. Хотите пояснений?
- Н-нет, не хочу. Я совсем не понимаю Вас.
- Ничего. Вы как раз успокоились после этих малопонятных событий и не готовы ещё увязывать факты так, как они есть. Пытаясь всё излагать и объяснять логико-математическими формулировками, Вы постоянно пропускаете мимо себя чувство. А оно столь же важно, как и Ваш ум. Со временем привыкнете и перестанете делать из мягких поворотов острые углы.
- Хорошо. Мы едем дальше? Собака, наверное, есть хочет…
- Конечно. Всё остаётся в силе, так как Вам и предписано. А собака эта совершенно непритязательна и навряд ли скоро попросит о пище. В первую очередь ей нужен кров, а не еда. А это мы ей уже предоставили. Так что, всё в порядке.
- Знаете, у меня странное ощущение, будто Вы, хм… во мне меня. Я нажимаю кнопку запуска двигателя, а ощущения кнопки под пальцем нет… Держу руль, но руки какие-то свинцовые и словно бы подчиняются Вашим поворотам головы и покачиваниям. Кроме того…
- Нет-нет, касаться того, что Вы сейчас собирались сказать не нужно. Я понимаю Ваши ощущения и впечатления, ничего страшного в этом нет, поверьте. Главное – чтобы Вы были искренней во самое себе. И доверяли не только личному практицизму, но и тем, кто рядом с Вами. Все люди разные, у каждого - своя жизнь, своя память, цели и надежды. Но иногда происходит так, что двое людей обобщают свои личности – во единое целое. Ваши ощущения – результат такого процесса. Не волнуйтесь, ничего плохого не произойдёт, кроме того, я нахожусь рядом с Вами, а значит смогу помочь если Вы усомнитесь внезапно.
- Самое удивительное в том, что я вообще не чувствую Вас рядом и не понимаю – где Вы есть. То есть, я знаю, что Вы в машине, вижу краем глаза Ваши колени, но не ощущаю...
- Знаете, не спешите. Особенно с ощущениями. Вы ведёте автомобиль, Вас посетило таинство восприятия в образе – этого достаточно на данный момент. Не стоит немедля испить чашу той, чьё вино не исполнено виной.
-У меня нет вина… Или вины?
- Нет. Вино и вина – это разные идиомы, если перевести их в знакомые понятия, то в Вашем случае, это вода в Вашей крови и особые компоненты, которые синтезируются телом и появляются в плазме крови перед завершением лунного цикла. Иначе говоря, не будите собаку. Она явно не в восторге от того, что между задними и передними сидениями отсутствует звукоизоляция.
- Ну, знаете уж…
- Знаю. Потому и предлагаю сосредоточиться на управлении автомобилем. Вам нужно привыкнуть к тому, что ваши глаза отныне принадлежат не только Вам.
- Ладно-ладно… чёрт уж с Вами! Только один вопрос… последний. Что же всё-таки было пером Орфея? Я так и не поняла Вашу мысль. И вообще, при своих образованиях, опыте и интуиции рядом с Вами я чувствую себя глупой девочкой, только что родившейся в этот загадочный мир. Ответьте мне, прошу!!
- Вы даже не подозреваете, насколько близки к истине, говоря о себе так, хотя заслуги моей в том нисколько… Прошу встречно, на будущее - мы с Вами пред алтарём фитиль не коптили, посему не бросайтесь словами, значение которых от изначалия времён и неизменны, и неизвестны Вам во своей подлинной сути. Что же касается пера, то просто вспомните форму вывески. Как это в ваших сленговых шифрах… посёрфить, верно? Задайте интерактивный поиск по своей памяти, включая её интрагенетическую область, то есть, попросту себе доверяясь. Ответ появится в сознании значительно быстрее, нежели бы Вы воспользовались всемирной паутиной.
- Сейчас… Я вслух, мне так легче, ладно? Полированная табличка белого металла... форма была в виде лапы… лапы льва... леон...  Благородный, то есть белый лев... Эдем... достоинство во достойных... эдель - благородство…
- Вы помните немецкий столь же скверно, как и латынь, несмотря на усилия вашего крёстного. Но он был бы горд сейчас Вашими искренними усилиями. Что ж... пожалуй, и Тантал не решился бы сейчас поменяться с Вами своею участью, алкай он не яств, а знаний.
- Опять шутите? Это эдельвейс.
- Да, верно. Орфей, несмотря на увещевания Харона опустил палец во тьму Коцита - проверить, что же станется с ним, коль он отправится вплавь за своею любимой. Богиня Пустоты, пожав душу Орфея, словно серп - спелый колос, дрогнула во своей извечно незыблемой правоте - его свет был должен угаснуть позже. Лета вернула Орфею суть чувства, а палец, коснувшийся всевеличной ничто, изменился. Любовь неугасима, но безвозвратна и даже суть бытия не властна изменить это. Всё, что случилось в его судьбе - и до сего, и после было предопределено, но Орфей усомнился в правоте льва. Поныне грусть его разделённого единства цветёт на недосягаемых высотах. Бывало, вы видели эти цветы в горах, но никогда не просили сорвать... Ваше уважение к отцу вызывает у меня почтительность, Деби.
- А вот нечего было ей от змеи отворачиваться! Тоже мне, эстетка...
- У тебя... будет возможность обсудить это с Эвридикой лично. Чуть позже - в моём ощущении времён.
- А? Что ты сказал?
- Я сказал, что мы тут стоим уже полчаса и половина камер уличного наблюдения следят за нами в инфракрасном диапазоне... вероятно, оператор не доучил что-то из классики немецкой камасутры.
- Всё, едем. И никаких больше картин виною и тьмой о любви. Иначе дома я окажусь только к старости.

Апокалиптальный рисунок углём

- Смотри... смотри, Деби. Окна в этом мотеле забраны жалюзи, и выходят на трассу, с которой мы свернули. Шума проезжающих автомобилей нет, но свет фар, мелькая, мажет по стенам тонкими полосами. Выглядит так, будто мы - купе вагона поезда и мимо нас проносятся фонари с извечными колпаками чьих-то светлых снов.
- Поэтому здесь и вывешены жалюзи. Чтобы ночью можно было спать, не отвлекаясь ни на мечты о будущем, ни на воспоминания о прошедшем.
- Отдельное спасибо тебе за то, что ты не предложила лететь самолётом. Не так уж и часто мне выпадает возможность освежить память. Хотя, пустыня всё та же, и Солнце по-прежнему неотрывно постигает зенит.
- Пустыня? Сейчас ночь... Ты, наверное, что-то путаешь.
- Нет, Деби. Камень нельзя забыть или не узнать, особенно, если он – твоя суть.
- Разве вокруг нас камень?
- Вспомни притчу о Сизифе. Каждый из нас катит свой камень в гору – в меру своей гордыни. Но тот, чей камень можно зажать меж пальцев, подобно песчинке, возойдёт в гору намного легче, нежели тот, чья вина размером с Луну. Как ты думаешь, кому их них будет лучше на вершине горы?
- Не знаю. А что там – на вершине горы?
- Вершин этих гор не существует вовсе. Но мы привыкли, подобно Сизифу, успокаивать себя иллюзиями, что по достижении очередной вершины, вина станет очевидной. Уступы и отроги гор в процессе усилий, становятся более пологими и сговорчивыми, камень же, в свою очередь, растрачивая людскую настойчивость, становится старше и меньше. Сизиф ведь тоже когда-то был человеком и верил в силу притяжения. А законы физики, в свою очередь, неоглядно верили в него.
- Ты улыбаешься полосами света.
- Вспоминая, я становлюсь сентиментален. Это как кадры кино в тёмном зале, когда блики отражённого света, улыбок и слёз с белой материи кратко выхватывают из тьмы столь дорогие и близкие профили давно ушедших лиц.
- Но ведь Сизиф был наказан вечным трудом, верно? Как же камень мог истираться, поддаваясь его усилиям в соответствии с законами физики?
- А вот теперь улыбаешься ты. Я не вижу твоего лица, и несмотря на то, что ты не уронила ни единой интонативной ноты – ни в голосе, ни в контексте сказанного – ты улыбаешься. В этом - сама сущность женского очарования, которое неизменно оказывается восторжествовашим над любой трудностью.
- Я пошутила и больше не стану искушать твои воспоминания. Обещаю.
- Тем не менее, я расскажу тебе, как соотнеслись закон земного тяготения и наказание вечностью. Не исключено, что ты больше не пожелаешь отказываться от шуток в таких ситуациях. Тени прошлого столь же остро нуждаются в нашем внимании, как ночь – в лучах фар.
Понятие вечности – исключительно людская мера. Вспомни геометрию в колледже. Там вас учили понимать суть трёхмерного пространства при помощи координатных осей. Плюс минус бесконечность, в середине ноль – точка равнобалансного отсчёта. Так в теории преподаётся модель бесконечного вектора. Вечность – совокупность таких векторов, но не трёх из них, а пользуясь понятиями реальности – всех, которые вписываемы в шар – на 360 градусов, однако, если у вас была точка отсчёта в виде нулевой координаты, то в модели вечности её не существует, объективно отображаемой. Можно сказать, что понятие вечности – это отражение сути пространства, которое не имеет ни объектного начала, ни подобного ему конца. Однако, камень конечен. Как и гора, которую мы привычно возводим на пьедестал своих амбиций.
- Я не настолько хорошо владею математикой. Зато, я хорошо рисовала. Ты снова улыбаешься! Я хочу бросить в тебя подушкой, кем бы ты ни был.
- Хорошо, хорошо, я продолжу. Сизиф был фанатично настойчив, его маниакальные усилия подпитывались не только отсутствием прямого решения, но и верой в то, что рано или поздно он достигнет прощения своим усердием. Разумеется, как я уже однажды сказал, всё и всегда остаётся неизменным, но порою лев убеждает правотой... Ежедневно, ежечасно катя камень вверх, Сизиф не замечал того, что гора постепенно становилась всё более знакомой, дорога вверх легче, а камень – всё меньше. И однажды, он вкатил свою глыбу на вершину. Сложно описать то, что именно он испытал в миг, когда камень не покатился обратно. Ваши врачи, вероятнее всего, назвали бы его состояние на тот момент эйфорией или аффектом – в зависимости от настроения, не суть. Разум его помутился, глаза окутала сребробелая пелена, а когда Сизиф пришёл в себя и очнулся, то увидел, что стоит посреди бескрайней, голой равнины. А за его спиной…
- Камень?
- Разумеется. То, что он превозносил столь долгое время, бесполезно и молча громоздилось рядом, всем своим видом напоминая о сомнениях во самое себе и постыдных зависти и лени. На первый взгляд. Над равниной занимался рассвет, солнце подсвечивало край необъятного горизонта, и Сизиф алкал дождя, повинуясь привычному упрямству не доверять тому, что стало его извечием. Пустыня готовилась проснуться, и до человека с камнем ей не было никакого дела. Буря пережитого экстаза ещё не оставила Сизифа, и он бросился прочь от глыбы, навстречу рассвету. Через некоторое время взошло солнце, и поощрённый вечностью ощутил, что на нём из одежды – лишь набедренная повязка, пропитанная каменной пылью. Однако, он продолжал идти вперёд – без причины, цели и повода, наслаждаясь мнимой свободой, а солнце тем временем становилось всё яростнее и беспощаднее, накаляя твердь под ногами. В конце концов, камень слился с однообразием серой пустыни, и Сизиф присел на корточки, понимая, что идти дальше босиком невозможно. Он прикрыл плечи и голову набедренной повязкой, чтобы хоть как-то уберечься от солнца, и забыв о дожде, мечтал о тени.
- Ему надо было вернуться, ведь камень отбрасывал тень?
- Это он и понял тогда, когда жара стала вовсе невозможной. Пустыня и камень были одного цвета, потому свои забытые труды Сизиф сумел разыскать только на закате по непривычно милому силуэту камня, зримому на фоне заходящего солнца. Пожалуй, за прошедшие века это был самый длинный, и самый ценный день в его жизни.

Обратная сторона холста

К утру камень покрылся влагой. Сизиф не знал, откуда взялась роса, ведь вокруг, на точно такой же каменной поверхности пустыни не было ничего, похожего на воду. Сизиф собрал её повязкой, и кое-как утолил жажду, терзавшую с прошедшего дня. Его тянуло к восходящему солнцу, но идти без камня оказалось невозможным, и тогда человек принялся за свой извечный труд. Оставленные упорство, настойчивость и надежды вновь оказались самым необходимым. До полудня камень защищал Сизифа от солнца, после полудня становился единственным, что не обжигало рук и помогало остудить подошвы ног. Почему происходило именно так, Сизиф не знал, и был счастлив уже тем, что это не требовало ответа.
Законы физики, тем не менее, продолжали оставаться незыблемыми. Камень усилиями Сизифа катился по пустыне, пустыня, в свою очередь, ложилась под камень и их взаимность, укреплённая тщетой человеческой, оставляла прах и песок на груди горизонта. Сизифов труд близился к завершию. Каждая ночь приносила всё больше и больше воды на поверхности камня – по мере уменьшения и это было единственным, что позволяло Сизифу отличать пустыню от себя самого. В конце концов, камень уменьшился настолько, что оставался влажным даже под изъярённым солнцем. Сизиф стал замечать, что его руки оставляют на боках камня вмятины, да и сам камень катился мягко, не оставляя на лике пустыни царапин. В конце концов, камень размягчился настолько, что катить его стало попросту невозможно. Рассвет вновь набирал силу над краем пустыни, а камень, превратившийся за ночь в глину, хранил в себе след тела Сизифа. Он долго смотрел на восходящее солнце, а тень с края глиняного ложа постепенно заполняла собою пустоту, оставленную его надеждами...
- Он ведь был мужчиной, верно?
- Конечно, Деби. И тогда Сизиф принялся за работу. Солнце было в зените, когда Сизиф закончил свой труд. И лишь после этого глина начала высыхать под его лучами.
- Что же он вылепил?
- Ты уже ответила на свой вопрос. Могу лишь заметить, что прекраснее неё Сизиф не видел ничего за прошедшие тысячелетия. Кроме того, предмет, нашедшийся в глине и мешавший спать ему всю предыдущую ночь, он так и оставил в податливой влажной массе.
- Наверное, это было что-то, очень нужное в пустыне?
- Это было единственное, что в пустыне пригодиться ему не могло. И Сизиф, не раздумывая, влепил его в глину – предмет слепил отражаемым и преломлённым светом и мешал работать, даже просто валяясь неподалёку.
С той поры Деби, ночь, изнизанная светом фар, всегда преломляет свет, а предметы, подобные найденному Сизифом, украшают лучшие символы власти любви.
- Ты вновь улыбаешься.
- Нет, просто встречаю рассвет. Он неизменно вызывает у меня встречную улыбку – только благодаря солнцу, я вижу за спиной свою тень.
- Расскажи мне ещё о Сизифе. Он, как я понимаю обрёл любовь, но была ли она взаимной?
- Твои представления о даре божьем просто священны, особенно учитывая то, как ты хорошо управляешь своей машиной, Деби. Но любовь редко приходит одна, сама по себе, без спутниц и крепких ветров... Да и имя у Сизифа тоже стало иным, хотя он этого и не знал. Вообще сомнительно, что он помнил своё имя, ведь та, которую люди бездумно зовут смертью отнимает всё, включая имена.
- Но ей-то имя он наверняка дал сам!
- Если бы женщина не была любопытной – эволюция замерла бы на месте, не успев родиться. Всё же, имени он ей не давал, оно принадлежало тому миру, где они находились и снизошло на неё, как только он закончил свою работу.
- Прости. Я представила, как они могли общаться.
- Это оказалось не так просто, ведь после того, как глина высохла под солнцем, Сизиф обрёл лишь статую и не более. Но всё изменилось на закате. Как только край усталого светила коснулся пустыни, Сизиф, стоявший спиной к своему творению, увидел, что её тень внезапно укоротилась. Обернувшись, он замер в непонимании – перед ним сидела, неловко подвернув ноги молодая женщина и по её щекам текли слёзы. Немое, слепое страдание окутывало фигуру, рука у щеки дрожала, слёзы скатывались, падая на колени и Сизиф ощутил, возможно впервые в жизни сострадание и тоску... Тоску по тому, что сумев оторвать от самое себя, он потерял безвозвратно, хотя ещё утром держал в своих руках. Это придало Сизифу решимости, он ощутил прилив сил и если раньше пустыня давала ему ровно столько, чтобы просто не умереть, то сейчас в нём бушевал океан, требуя лишь одного – пречеркнуть поток слёз. Осторожно взяв женщину за руку, он отнял её от лица и вновь замер – в её глазах был свет.
- Ну да, предмет, вложенный в глину. Значит, самое бесполезное в пустыне?
- Для него – разумеется. Но не для неё.
Возможно, эта ночь была лучшей вершиной в их жизни. Ведь ничто так не затрагивает, как пережитое впервые и непредвзято. Познавший смерть обязательно обретёт любовь, так завещано львом. А познавшая любовь не избегнет смерти, возможно, именно это и было причиной её слёз.
Сизиф стал обретать самое себя, а женщина каждое утро вновь обращалась в камень. Лишь солнце начинало подсвечивать горизонт, её кожа грубела, покрывалась сетью морщин, исторгавших пыль при малейшем движении, глаза тускнели, обретая бессмысленный, бесцветный оттенок, аромат свежего, умытого сада, полного трав, цветов и плодов сменялся волной душного, тошнотворно-сладкого тлена и с первыми лучами солнца она вновь становилась камнем в той позе, в которой засыпала.
Неистовству Сизифа не было предела. Он проклинал пустыню и равнодушное светило над нею, в приступе слепого гнева даже несколько раз ударял по бесчувственной статуе, но и самая яркая боль в конечности не могла его остудить. Быть собою всю ночь и утвердиться во самое себе только ради того, чтобы с утра до заката оставаться никем – ему это казалось истинным проклятием, ниспосланным в виде женщины. Ниспосланным в виде его собственного творения, это доставляло особую, невыносимую горечь, грудь жгло изнутри, словно в Сизифе горел костёр и никакая вода, теперь выступавшая вокруг них из лона пустыни не могла утолить этого пламени. Но каждый закат сменял отчаяние, ненависть и бессилие на прямо противоположные чувства – стоило солнцу коснуться незримой нити, отделявшую пустыню от небес.
Так продолжалось долго, навряд ли Сизиф считал дни. Лишь после того, как стали притупляться, терять свою силу и гнев, и горечь, и восторги, и страсть – на горизонте пустыни, на самом закате появилось облако. Сизиф не увидел бы его, пустыня тошнила самое собой его сущность, но увидела она. И не произнеся ни слова протянула руку, указывая на крохотное розово-белое пятнышко на самом краю горизонта.
- Значит, наказание вечным трудом не просто сместилось в иную плоскость, оно обрело новые условия.
- Отвердилось в них. Ведь труд извечен, Деби. И нет ни малейшей разницы в том, над чем именно трудиться. Обратной дороги нет, есть только новые двери, инструменты, условия.
- Значит, их всё же нашли хляби небесные.
- Ты ведь не возражала, что эту историю закончу я, верно?
- У вечного труда всё же есть окончание?
- Нет, Деби. У труда нет. А у истории есть.
Они шли всю ночь. На рассвете, солнце осветило город, стоявший посреди пустыни, высокие башни минаретов, куполов и дома, раскинувшиеся вокруг, насколько хватало глазу. Она жадно разглядывала раскинувшийся городской пейзаж, а Сизиф ощутил смутную тревогу и беспокойство, кроме того, впервые за долгое время он почувствовал голод, острые спазмы в желудке, инстинкт, дремавший в нём всё это время встал на все лапы и жадно нюхал доносящийся тонкий аромат пекущегося хлеба. Она нетерпеливо подёргивала плечами, и Сизифу впервые пришло в голову, что они наги и могут вызвать неприятие своим появлением.
Окраина города встретила их непривычными молчанием и тишиной. Дома были пусты, Сизиф понял это сразу же, двери открыто являли взору простоту прошлого и неявность будущего, скромный скарб, валявшийся повсюду обнажал стыд людского бытия. Над несколькими домами недвижно висели чёрные флаги. Сизиф взял в одном из дворов несколько кусков плотной материи, женщина обернулась в неё и благодарно коснулась плеча Сизифа. Отныне она обрела право оставаться собою при свете дня. Данный Львом аванс Сизиф отработал безукоризненно и безошибочно.
- Попробуй ошибись при свете того, что он ей вложил!
- Деби, возражения и есть суть женского любопытства, как ты сейчас и доказала в очередной раз. Но не увлекайся, поверь, опрокинуть защиту Льва невозможно ни при каких условиях.
- Прости, я просто хотела узнать – что, если Смерть разлучит их?
- Ты уверена, что Смерть – это разлука?
- Не знаю, правда. Мне не дано выйти за пределы Смерти. О Боже... Что я сказала сейчас...
- Верно. Ты противоречишь сама себе не потому, что предательство – твоя суть, а потому, что борьба Жизни и Смерти в любой душе неизменны и неизбывны. Отказаться от этого невозможно, даже если ты умрёшь. Смерть не избавит от жизни, а Жизнь не закроет от смерти, ты ведь это и сама знала всегда.
- Хорошо. Рассвет уже в своих правах и поговорим об истории Сизифа позже. Нам предстоит долгий день, и я не хочу его потерять.
- А нос Сфинксу мы вернём позже. Чтобы он больше никогда не беспокоил тебя своею загадкой. Секреты Полишинеля потому и зовутся известными всем и каждому.
- Ну почему???
- Потому, что никто не знает на них истинный ответ. И по этой причине он – у каждого свой. Что и зовётся Словом.

Обломки винила «Песнь Песней»

- Сударыня, позвольте ознакомить Вас с мужскою сутью?
- Пожалуй, соглашусь... И ожидаю Ваших слов.
- А как Вы отнесётесь к вязи откровенной и узору? Вопрос не оскорбителен ушам?
- Я отношусь к мужчинам благосклонно, однако, мне милы лишь те кто может, не покривив душой отдать себя, как есть.
- О, это радует, поверьте мне на слово... Аналогичен Вам и совпаду. Вы опытны в общении любви?
- Нам надо познакомиться поближе. И на вопрос ответ узнаете тот час.
- Я соглашусь немедля.
- Свидание?
- О да. Желаете ли что-то, предвкушая?
- Ммм... Возможно. Приобнажите суть деревьев сада. Отяжелели ли оливы под плодом?
- О... Как вульгарно трогательны Вы... а, впрочем даме это столь же ко лицу, как лёгкий макияж перед закатом... Заинтригован и немного возбуждён...
- Прекрасный незнакомец, я смущаюсь... И нахожу с трудом слова... всё от того, что лоно предвкушает... Порою - может быть...
- О нет, со скромностью прелюдий во словах, позвольте мне позднее оглянувшись, остаться во своём изъестестве, исторгнуть чувство... себя не могущее выразить иначе. Порою... настроенье - словно дождь, мелькающий при ярком, жарком солнце...
- Не буду скромничать. Да, я хочу на сцену Вашей плоти, а если то увидят - ну... и пусть.
- И тем оно мне дорого... Прошу - не откажите Мельпомене, она слепа, но зрители способны заполнить пустоту её души. Воистину... да будь в моею власти - я разорвался бы напополам лишь для того, чтоб наслаждаясь Вашим наслаждением, узрить себя от Вашей стороны...
- Так предлагайте место, незнакомец...
- Сударыня, воздвигнется Ваш перст, и явит плоть желание - тому там и случиться.
- Мне нужно подготовиться к моменту... дождётесь Вы немного перед встречей?
- Иначе быть не может. Желает Женщина - того желает Бог... Жаль, впрочем, что в тисках стыда и быта... Но в остальном - границ ей не бывает. Не сдерживайте суть себя в себе... Нет ничего дороже прямоты в желании. То лишь одно, что суть натуры покоряет.
- Так назначайте место встречи, незнакомец. Как скоро мы узнаем грань желаний?
- Мне мыслится воздвигнуться столпом... Однако, страсть слепит и, если выбор неудачен - почту за честь оставить право Вам.
- Я возвращаюсь через пять минут...
- Весь в нетерпении, как юноша в расцвете... однако, не произносите слов... Они заглушат шёпот тел.... Пожалуй, Вы приличны, всё же... дождёмся, как погасят фонари?
- Или погасим сами?
- Фонарщик может стражу разбудить… Невнятен шёпот тел при блеске стали.
- Что ж, ждем. Моё пылает лоно...
- Я предвкушаю ко нему прикосновенья... И Ваши ласки, нестеснённых рук и глаз.
- Хочу потоком жарких поцелуев осыпать Ваше тело от и до...
- Что стоит Вам мужчину поощрить? Пред лоном тотчас раб... Лишь остаётся быть собою не стесняясь, и наготу преподавать, как в первый раз...
- Случайно обнажиться в ожиданье... сладко...
- Я вижу... разум мой перетекает в пах.. Такому приглашенью лишь глупец упрямит. Как обещающа и глубока там тень... и взгляд приковывая, манит.
- И ждет, когда её наполнит плоть...
- Глупею, нет... Младею на глазах... срывает слово, словно листья в бурю... Всевластен зов и плоть необорима... Отдав себя, ещё раз искупиться. Ты женщина, ты чудо из чудес...
- Принять хочу, что дашь, и всю отдать... ведь без мужчины женщина не полна.
- Да... во соустье ног, отверзнутым изгибом - неполнота собою громогласна... Наверное, для взгляда это тайна... в одно мгновение расскажет всю Судьбу. Но разум ныне глух и потому, не внемля взгляду алчет повторенья. Перетянув истёртую узду...
- Там, взгляд бессилен где, возможно лишь прикосновением постичь... слова горят во влажном пламени теней...
- То, что ласкает взгляд, не емлет слуха... И кожа пальцев умоляет подаянья... Но стоит лишь коснуться, словно пущена стрела - не остановят ни твердыня веры, ни раскосый взгляд сосцов... Что ж, так тому и быть, прикосновением случившись, заполнить неотвратно пустоту... И пусть теней предутренние клочья завидуют, не оскверняя стоп.
- О, немота меня снедает - и трепет от предчувствия стрелы... и тетива дрожит, натянутая до предела. Я как к воде хочу приникнуться губами... К острию...
- От тишины острее лишь копьё... Так, словно зверя выжидая, охотник гнёт часами спину. И возлежит средь шкур и черепов... Источник, несомненно, стал ручьём. И впитывая щедрый дождь, грозится стать потоком...
- Плотины, что воздвигли фонари... их ливень размывает, и все податливее и покорней ряд устоев...
- Взалкаем же воды, как греки - вин! Она всегда отсрочит жажду ненадолго... Но завтра будет дождь, и чаша страсти опять собой окажется полна...
- Слегка умерить дрожь горячную прохладой...
- Наступит миг, и штиль их примирит. Останется та глина, что однажды, иссохлась в форме чаш, губам угодных... Раскрутим же опять гончарный круг и перестанем форму измышлять... А утро, порасставив на места, размочит глину, повернув всё вспять...
- До утра далеко... гончарный круг мерцает, смещаясь в тень. И ждет лишь глины тел, чтоб слить их воедино... Ваш запах в краткий миг прикосновенья... вновь ощутить его мне станет счастьем.
- Я Вам его оставлю до утра... Пусть сон хранит, оберегая душу. Когда же смоете его под пробужденья душем - я вспомню, что мне к Вам опять пора... Пора... пора освоить воду, вздыбить жабры. И шевельнуть хвостом, себя купая... Но разве можно рядом с женщиною стоя, остаться твёрдым, и ласкать её не тая? Вот потому вода всегда права.
- Вода права всегда, но страж сердит... Всё тяжелей мне понимать высокий слог и пробираться в дебри слов хитросплетенья...
- Нет дела стражу до любовных игр... его печаль - покой садов подлунных. Он не оценит слог и вязь эмоций рунных, зато спиною спрячет наготу. Плоды созревшие - его давнишний труд.
- Вода нас ждет?
- О да, уже давно... Луна стеснялась ей посеребрить косу и нам везёт - волна ещё юна.
- Прикрыть ли ткани прядью наготу, чтоб стражи понадежней отвернулись?
- Пожалуй... Ныне вдоволь серебра во их мошне. А бисер стоит поберечь для бус.
- Я жду вас у воды - лишь краткий миг мне нужен.
- Спешу присоединиться.

- Забавно, Кохелет, этот диалог словно прозвучал во мне. Скажите, Джонатан, кто это написал?
- Тот, кто всегда пишет рукою, точнее Богом, Деби - Человек. Никто больше писать рукою не способен.
- А имя этого человека Вы знаете?
- Деби, я только что назвал Вам его имя. Разве этого недостаточно?

Переплёт сожжённого фолианта

«Восставший из праха, во прахе и погрязнет, возрождаясь истиною во грехе и неправотою пред престолом Господним, омывая же чресла свои, вернёт саду эдема право во днесь насущный и ночь предстоящую, где мечи судий вновь обретут оливы…»
- Джонатан, скажите, почему я никак не могу прочесть ваши заметки до последней страницы? Откуда в этом блокноте берутся новые страницы, где его ни открой и почему кожаный переплёт отливает железом? Мои руки пахнут так, словно я постоянно держу в руках что-то медное и неимоверно старое.
- Дело в том, Деби, что это книга, а не чьи-то заметки. Не обращайте внимания на внешний вид, она называется «Заповедь стихий» и содержит в себе строки прожитого, настоящего и будущего, от сотворения стихий, когда Лев сам ещё не знал своего имени до окончаний времён сущего, когда имя Льва станет иным и он прервёт своею властью неумолимый бег времени. Прервёт лишь для того, чтобы начать его заново. Откройте самую первую страницу.
- «Право жизни». А почему дальше пусто?
- Потому, что жизнь начинается с пустого листа, Деби. И пишет в него вовсе не сама жизнь, но то, что окружает её своими подлинными заботами, равнодушием и ненавистью во благих намерениях. Как говорит ваш крёстный – ничего личного, исключительно бизнес.
- Это какое-то колдовство, ворожба?
- Нет конечно, Деби, это записи сущего историй мира, наука ада тут ни при чём и Вам нечего бояться, в конфликт с религиями мира эти страницы никогда не вступают, напротив, любая конфессия с охотой обменяла бы всё, чем она информативно располагает на эти листы. Другой вопрос, что любая религия слепа в меру своего вознесения над разумом человеческим и потому истина, являющаяся исключительным правом Льва, неизменно оказывается в будущем, так же, как любое её подобие – в прошлом, и чем искуснее и изысканней, тем дальше и глубже.
- Значит, читая эти страницы, я становлюсь Богом, не иначе.
- Конечно, женщине виднее, где юмор уместнее, но смех всегда звучит там, где заканчивается понятное и начинается неизвестное. Открою Вам особенность этой книги, Деби – прочесть её целиком невозможно, это непосильная задача в том числе и для меня, доступно лишь цитировать что-то оттуда, откуда Лев сочтёт нужным и необходимым. Но, вам позволено пролистать её быстро, не останавливаясь на мелочах. Откройте середину, ровно на половине страниц.
- «Право смерти». И здесь тоже пусто?
- Смерть тоже начинается с пустого листа, Деби, поверьте, между жизнью и смертью, как порогами сущего нет принципиальной разницы, разве что страницы жизни – жёлтые, а страницы смерти – белые. За этим листом записано многое, так же, как и в предыдущей части, но как видите, открыть хоть одну из них у Вас не получается, значит, таково решение Льва и оспаривать его бесполезно, разумеется.
-Но, тогда может Вы, Кохелет, сумеете открыть эти страницы, а я встав у вас за спиной, хоть одним глазком загляну в них?
- В любом случае, Деби, Вы не увидите ничего, кроме пустых листов. Обмануть волю Льва невозможно, ведь даже Вы сама – часть этой воли и потому превзойти его право не сможете никакими хитростями и обманом.
- А можно мне заглянуть в последнюю страницу?
- Конечно, Деби. Я представляю себе его улыбку в результате этого действия.
- «Седьмая вера. Человечество». Джонатан… скажите, почему все страницы дальше – чёрные?
- Потому Деби, что будущее не познано даже самим Львом и поверьте – не стоит пытаться искушать его хлеб, иначе Вас будет ожидать испытание, подобное Сизифову, если вы ошибётесь хоть на йоту во его власти. Хотите проверить подлинную правоту судьбы? Сделать это в целом несложно, но обратной дороги потом не будет, судьба, верная Фемида Льва не знает отступлений, и времён, разделяемых на право и власть для неё нет.
- Хорошо, оставим книгу в покое на время. Вернёмся к Сизифу.
- Это имя осталось в глубоком прошлом, Деби, подобно раме вокруг холста. Он стал идущим в неизвестность милостью Льва. Поверьте, Лев не делает подобных подарков беспричинно, в этом выборе ошибок не бывает, иначе имя его было бы давно известно.
- Джонатан, я хочу продолжения. Иначе я буду ревновать эту историю ко всему миру.
- О, женский каприз… Это сама энергия, спорить с нею я не стану.
- Минуту, Кохелет, один вопрос: Зачем он вложил разум ей в душу?
- Для поиска истины, другой задачи у разума нет, а душа без разума не имеет права на жизнь.
- Хорошо, продолжайте.
- Они углублялись в город. Над пустыми домами веялась марь горячего воздуха, солнце постепенно раскаляло дворы и крыши домов, в едва зримой дрожи витали обрывки разговоров, чьи-то призрачные лица в причудливых головных уборах появлялись на улице, но тотчас же исчезали, стоило женщине поднять глаза от пыльных камней мостовой. Ступая неслышно, они подошли к большому, частично разрушенному зданию в центре города, стены его были выше прочих, башенки и колонны возвышались внутри стен и над зданием, некоторые были украшены фигурами животных и птиц, некоторые – звёздами, а на нескольких недвижно висели чёрные флаги.
Она вдруг запнулась и встала, не решаясь сделать шаг, и он увидел, что возле закрытых ворот дворца сидит старец, посох из сухой ветви подпирает стену, а возле ног старца аккуратной стопкой лежат круглые плоские хлеба, запах которых он уловил ещё в пустыне.
- Джонатан, то есть Кохелет, прошу вас, называйте его старым именем, мне так проще понимать цепочку повествования, хорошо?
- Как будет угодно, Деби.
Впервые в своей новой жизни Сизиф ощутил настоящий голод. Женщина неотрывно смотрела старцу под ноги, и он понял, что она тоже ощущает муки голода.
Старец, до того мига неотрывно взиравший на них, наклонил голову, словно в приветствии, произнёс какое-то незнакомое слово и широким жестом повёл над хлебами коричневатой, высохшей рукой, словно приглашая. Сизиф не раздумывая шагнул к старцу, опустился на одно колено, взял лепёшку и вставая разломил её, протянув половину женщине.
Вкус хлеба был божественным.
Не торопясь, старец поднялся на ноги, взял посох и взглянул на Сизифа, он оказался необычно высоким, седые волосы обрамляли сухое изморщенное лицо, спадая на хитон грубой ткани, но словно горящие, яркие сапфировые глаза смотрели Сизифу прямо в душу.
- Вам предстоит долгий путь, - тихо сказал старец. В этом городе никого нет и задерживаться здесь не нужно. Идите на восток, к восходящему солнцу девять дней без остановки до заката. Когда хлеб будет познан, а чаша испита до дна, ваша судьба отыщет вас.
- Благодарю тебя, отче всесущий, - вдруг произнесла женщина и Сизиф вздрогнул, это были её первые слова за всё время, она шагнула к старцу и взяв его за руку, припала губами к морщинистой длани.
- Не нужно, дитя моё, - старец мягко отстранил её и вновь взглянув на Сизифа произнёс – Поторопитесь.
Повернувшись спиной с какой-то неожиданно лёгкой и одновременно юной силой в фигуре, старец зашагал прочь по улице, постукивая посохом. Едва он свернул за угол дворца, опомнившийся Сизиф бросился вослед. Добежав до угла, он остановился – улица была пуста.
- Не ищи его, - женщина вдруг засмеялась, идём, нам туда – она кивнула вдоль улицы, и Сизиф понял, что предстоящее вновь оказалось и непонятым, и недостижимым.

Серебряный оклад заглавий

- В этом городе очень много нерешённых проблем, Вы замечаете, Деби?
- В городах, возникших вокруг портов и кормившихся издавна от моря всегда есть проблемы, Джонатан.
- Море… Один из лучших капризов Льва. Лоно великой матери.
- О ком Вы, Джонатан, о Жизни?
- Нет, Деби, я имею ввиду соль, обычную соль, которой вы неизменно приправляете любое блюдо перед едой. А жизнь, пожалуй, можно назвать гостьей, хотя и самой загадочной из всех в этом мире. Недаром смерть с такой яростной ненавистью завидует жизни, ведь первенец не она.
- Джонатан, если это так, как Вы говорите – кто же вечен из них, жизнь или смерть? И если жизнь можно остановить, то можно ли остановить смерть?
- До определённого момента Деби ответа на этот вопрос не будет, кормить двух волков одновременно не получится и кроме того, ни жизнь, ни смерть не знают сами – конечны они или нет. Что же касается возможности остановить смерть, то необходимо достигнуть равновесия всех чаш вечности – так, например, как это реализовано Львом в законе гравитационной постоянной. Пока она не познана – пространство нерушимо и баланс сил изменить невозможно, жизнь будет стремиться постигнуть вечность движения, смерть будет стремиться постигнуть вечность статики.
- Значит, жизнь и смерть разумны?
- Нет конечно, ни жизнь, ни смерть не разумны, но владение разумом – их основной интерес, так как он способен одинаково безупречно решать интересы и задачи и той, и другой. Время в пространстве бытия идёт в будущее или в прошлое в зависимости от того, кто из них находится в душе, то есть владеет разумом в момент объективного настоящего – единственного участка реальности, находящегося в подлинном безвременье.
- Чем же занимается тогда Бог, Кохелет?
- Создаёт вселенные, Деби, Лев неотрывно творит материю, пространство, энергию, информацию и время из первичного хаоса одним из своих основных инструментов – самое собою. Ведь незаселённый дом – единственный необоримый соблазн возникновения жизни, разрешённый Львом, искушение, не влекущее за собою его гнева, наказания и скорби. Одухотворение созданного закона и есть причина появления любви в мире – загадки жизни.
- Позвольте на минуту Вашу книгу, Джонатан, я хочу увидеть эти слова своими глазами.
«Истина есть творящее Вечность и разум – неизменный соратник её».
- Ну хорошо, допустим. А соль?
- Соль – мост, бесконечно примиряющий их обеих с реальностью и непрерывно освобождающий мир от борьбы за власть над временем.
- Что же тогда остаётся детям?
- Познанное, созданное и неизвестное. Овладев этим в начале пути, детство получает выбор – продолжить деяния, построить своё собственное или вовсе ничего не творить.

- Проклятие, прямо под колёса!
- Осторожнее, Деби, у Вас отличная реакция, но дети могут оказаться проворнее.
- Глупый мальчишка, решил рискнуть, перебегая дорогу под самым носом!
- Нет, он не глупец и пошёл на риск умышленно, пытаясь скрыться от погони. Впустите его в машину, сейчас появится его преследователь, кроме того, ему нужно поесть.
- Боже, сколько же в этом городе оборванцев!
- Не нужно гневаться, испуг Вы так не погасите, напротив, будете принимать ошибочные решения. Эмоциям не место в разуме. Кроме того, он не оборванец, иначе бы за ним не гонялись.
- Как тебя зовут, парень?
- Рауль. Вы ведь не выдадите меня?
- Мы спрятали тебя не для того, чтобы предать. Ты что-то должен этому человеку?
- Нет, я назвал его крысой.
- Почему, мальчик? Он обидел тебя?
- Он не заплатил мне за мою работу, просто выгнал вон, а я убирал в его гостинице целый месяц.
- Вот что, Рауль, доедай, отсиживайся и больше никого не обругивай.
- Минуту, Деби. Покажи мне ладонь правой руки, мальчик.
- Вот!
- Отлично. Ты знаешь, что в этом городе у тебя есть родственники?
- Нету!
- На твоей родине, на окраине маленького городка под флюгером, сделанным твоим отцом старая гасиенда твоей матери, ты потом ещё навестишь её, она будет рада угостить тебя жареной кукурузой с мясом.
- Но откуда…
- Сейчас мы отвезём тебя в другой квартал, к антикварному магазину, загляни туда, хозяин будет за прилавком, спроси его: «Зачем ты опять порвал пончо, Ромеро»? Он знает, что это значит и кто ему это сказал.
- Вы обманываете меня.
- Нам не нужно это, Рауль. Поговоришь со своим дядей, поработаешь у него в магазине, а потом уже будешь решать, как тебе поступить со своей жизнью. Деби?
- Хорошо, поехали, оторвёмся от маршрута на краткое время. Мне даже стало интересно, чем всё это закончится.
- Я уже сказал, что будет в результате. Едем, Рауль? Тут близко.
- Ладно, поехали.
- Вот, это здесь, подождите минуту, Деби, не отъезжайте, он сейчас выглянет наружу.
- О, точно. А зачем прикладывать три пальца к губам?
- Так принято благодарить в тех краях, где он родился, Рауль не надеялся на удачу. Но всё сложится для него лучшим образом.
- Хорошо, тогда едем. Нужно успеть покинуть город до ночи.

Неизменность тайны бытия

- Что-то мне нехорошо, Джонатан. И похоже, подташнивает, видимо продукты или сэндвичи были несвежими. Нужно отвлечься. Продолжите свою историю о Сизифе?
- Конечно, Деби. Устраивайтесь поудобнее и возьмите плед, в этом мотеле сквозняки, а Вам нельзя простужаться.
Как было предписано старцем, Сизиф со спутницей вышли из города в восточном направлении. Пустыня постепенно становилась другой – под ногами появился песок и его становилось всё больше и больше. Иногда попадались каменные столбы, похожие своими причудливыми выростами на истуканов. Женщина зябко сутулилась, опустив плечи, несмотря на жару. Сизиф обеспокоился – в ней что-то изменилось, она словно отодвинулась от него, исчезла в самое себе и больше не отвечала на его призывы. На девятый день пути с песчаного холма им открылся вид на несколько домов. Спустившись, Сизиф увидел возле одной из глинобитных лачуг старуху, сидя у двери она неторопливо плела сеть.
Старуха молча взглянула на женщину и кивнула на дверь.
- А ты принеси воды – проскрипела она Сизифу. Вы останетесь здесь надолго, пока не родится дитя.
Сизиф потерял дар речи, услышав это.
- Скажите, Джонатан, мужчины всегда так реагируют?
- Только на первый раз, Деби. Потом проще, привычнее.
- Продолжайте, Кохелет.
- Сизиф вернулся от колодца с бурдюком, женщина лежала на циновке, а старуха, сидя рядом, держала свои руки на её животе. Обернувшись к Сизифу, она глухо произнесла: «Не верь рыжей. Поверишь – умрёшь. Спать будешь в другом доме, здесь места нет. Ночью из дома не выходи если она дорога тебе.»
Ночь принесла прохладу. Тёплые потоки от нагретого песка смешивались с холодным воздухом, словно змеи они вились, теряя жар и уходили ввысь, к звёздам. Сизиф не мог уснуть, беспокойство и тревога охватили его сущность, он вновь ощущал себя катящим камень к вершине горы и хотя это были лишь вернувшиеся из небытия воспоминания, он переживал всё вновь. На пороге дома возникла тень. Даже на фоне ночи фигура, сотканная из мрака, резко выделялась на пороге, заполняя собою дверной проём. Сизиф приподнялся на локте, и фигура спросила:
- Почему ты не пригласишь меня в дом? Ведь я гость.
- Я не жду гостей.
- Мне не отказывают, я вправе прийти в любой миг.
- Твой миг ещё не настал, иначе бы ты вошёл сам, без приглашения.
- Возможно. Тебе известно, зачем я пришёл?
- Я знаю, что тебе нужно.
- Тогда проси всё, чего пожелаешь, всё, о чём ты мечтал и в чём нуждался.
- Всё, что мне нужно у меня есть. Ты ничего не сможешь дать мне.
- Я могу дать больше, чем ты имеешь.
- Никто не способен на это. Даже ты.
- Тогда я заберу её, творение твоих рук.
- Она уже не в твоей власти.
- Всё в моей власти!
- Нет. Не всё. И ты знаешь об этом.
- Два раза я не предлагаю. И ты пожалеешь о своём отказе.
- Хорошо. Дай ей звёзды, мир жизни, покой и вечность. И получишь то, зачем пришёл сюда.
Фигура исчезла, мокрый от пота Сизиф опустился на циновку и ощутил, как много сил отнял этот разговор.
- О, Деби, вы уже засыпаете, чудесно. Наше путешествие скоро закончится, как в этом мире, так и в ином.
- Глаза слипаются. Спокойной ночи, Кохелет.
- Да, спокойная ночь – подлинный подарок страже сада. Отдыхайте.
- А вы, Джонатан? Так и будете спать в кресле?
- Мой сон – ваше бесконечное бодрствование, Деби. Не беспокойтесь об этом.

Бесконечность терпения

«Когда-то давным-давно Богиня пустоты обманула Бога звёзд любопытствуя в его власть над миром. Ею двигала жажда познания Вселенной и она надеялась получить ответы на свои вопросы к мирозданию, так как хотела достичь равенства и даже превосходства. Это опечалило Бога звёзд и, хотя он оценил её отвагу и бесстрашие, но всё же наказал Богиню пустоты рождением Жизни за своеволие. С тех пор род Богинь не знает покоя в заботах о своём чаде, им не до тайн и секретов Бога и несмотря на то, что рождение Жизни было наказанием, Бог звёзд оказался милостив своею сутью, потому Богини находят величайшее утешение в Жизни, она наполняет их души горем и радостью, надеждой и печалью, улыбками и стихами, поражениями и победами, всем тем, чем так богата и непредсказуема Жизнь. Вначале Богиня жутко рассердилась на Бога звёзд и хотела отомстить ему, но явившаяся пред её светлым ликом Жизнь вмиг зачеркнула все эти планы, стоило лишь Богине увидеть своё неизведанное дитя – очередную загадку мироздания. Так наказание обернулось благом, превозносимым и Богиней пустоты, и Богом звёзд выше самих звёзд по сей день. Всё, что Богиня пустоты хотела узнать о Боге звёзд оказалось в Жизни, таким образом её желание исполнилось, без урона достоинству, чести, и праву во власти. Сами же звёзды, видя искренне непредвзятую радость и согласие своих детей прощают им ошибки деяний прошлого. Их прощение и называется временем – Богом жизни.»
- Да уж, Джонатан, Ваш дневник богат на сюрпризы. Вы позволите мне оставить его себе на память?
- Эта книга не принадлежит никому Деби, если Вы захотите оставить её себе, она просто исчезнет сама собой непостижимым образом и найти её будет невозможно, даже такую мелочь, являющуюся собственностью Льва присвоить не удастся. Но уверяю Вас, на самом деле Вы уже получили значительно больше, чем даже могли мечтать.
- Что же я получила, Кохелет?
- Это Вы узнаете позже, Деби. Не торопитесь, могу лишь заметить, что ваша чаша истины заполнена светом милостью Льва.
- Мне интересно, почему я верю Вам против своей воли, Кохелет, несмотря на то, что вы явно безумны…
- Я не безумен, Деби. Во мне нет той реальности, в которой живёте Вы и потому мой мир мыслится вам несуществующим. Но на самом деле он не менее реален, чем та материя, пространство и время, банально окружающие, например, Вас. Разум не статичен, он, как и сознание тоже развивается, проходит определённые этапы существования, и субъективная реальность видоизменяется в соответствии с этим развитием. Если угодно, это некая программа, которую разуму предстоит выполнить в процессе своего бытия в объективном времени.
- Вы говорили, что разум предназначен для поиска истины.
- Это его первичная задача, так как истина – инструмент изменения реальности и познания её в новых качествах единовременно.
- Что же тогда конечная цель, Джонатан?
- Создание идеального качественного состояния личности, то есть соединение её с сущностью Льва.
- Богом стать невозможно, Кохелет!
- В вашем мире, Деби да, этого невозможно достичь. Но у разума свой мир, Вы в нём - информация, и кстати, Вы управляете своим сознанием, но не разумом, не забывайте это.
- Проклятие, меня опять тошнит!
- Спокойно, Деби, расслабьтесь, это сейчас пройдёт. Нам остался всего день пути, пожалуй, даже меньше.
- Да, мы скоро прибудем на место. Вы помните о нашем уговоре, Джонатан?
- Я ничего не забываю, Деби. Наш договор в силе.
- Чем там закончилась история Сизифа?
- Ему пришлось ждать. Старуха пекла хлеб и ухаживала за женщиной, в назначенный срок Сизиф услышал крики и стоны, он бросил работу, порученную ему знахаркой и бросился к дому, но чем ближе он подходил, тем труднее ему давался каждый шаг, он словно увязал в чём-то невидимом, дышать становилось всё труднее и начав терять привычное состояние ума, Сизиф понял – ещё несколько шагов и он упадёт замертво.
Между тем стоны и крики прекратились, чрез неуловимый миг тишины Сизиф услышал громкий плач, проникавший в самое сердце. Вязкая стена исчезла и войдя в дом, он увидел женщину c обессиленной улыбкой на устах, старуха стояла спиной к Сизифу, она медленно, словно нехотя развернулась – на руках у знахарки заливался плачем младенец.
- У вас долгий путь – сказала старуха, - дитя укажет вам дорогу.

Подножие долгого пути

Управление имперской безопасности, 15 часов, 12 минут.

- Идёмте, Джонатан, нас ждут. Это конечная цель нашего путешествия. Что, и собака пойдёт с нами?
- Да, Деби, она очевидец. Это здание не похоже на клинику или лабораторию.
- Вас ждёт мой отец, Кохелет. Лично.
- Понятно. Что ж, надеюсь, мне не придётся произносить пред ним клятву верности Риму.
- Шутите. С собакой нас всё равно не впустят.
- Ошибаетесь. Это непростая собака и у неё свои пути.
- Хорошо, посмотрим. Лейтенант, доложите о прибытии объекта генералу.
- Одну минуту, мэм… Сдайте личное оружие, если…
- Оружия нет, лейтенант. Дорога мне известна.
- Как скажете, мэм.
- Куда подевалась эта собака, будь она неладна?!
- Она уже внутри, Деби.
- Идёмте скорее, мне что-то тревожно.
- Не волнуйтесь, Деби, все по-настоящему трагические события уже позади, что же касается предстоящего, то его нужно принимать со смирением и покорностью, не забывая о том, что немалая часть будущего зависит от нас самих.
- Кохелет, скажите, каким образом собака оказалась в лифте с нами и как она сумела проскочить в здание?
- До определённого события Деби, эта собака неподвластна времени и потому в её возможностях проникать куда угодно незамеченной. У людей тоже есть такая способность, правда если человек пользуется ею не по подлинному назначению – разум Льва лишает его этого дара.
- И у меня есть такая способность, Кохелет?
- Нет, Деби, событие явления Вашей судьбы миру уже за спиной и теперь вы не возражаете времени и не прячетесь от него, напротив, властвуете им до того момента, как покинете центр вселенной.
- Боже, куда рванула эта собака! Папа, осторожно, она не агрессивна!
- Мать твою Богу в душу!!! Кто тебе позволил стрелять в животное, кретин?!
- Господин генерал…
- Молчать!!! Деби, быстро проверь, что с ним.
- Он дышит, похоже это рикошет, кажется, пуля под кожей.
- Деби, ремень ему на ногу наглухо, быстро дежурного сюда, вызвать карету врачей, идиот, немедленно! Святые угодники, надо было послушать тебя и выкинуть этого тупицу в регулярные войска, нужник ему охранять, а не адьютантом подъедаться!
- Она пыталась напасть, господин генерал! В моих обязанностях защищать…
- Дебил, что мне может сделать какая-то шавка не выше сапога?!
- Пап, кровит, и он без сознания.
- Это шок, не трогай его. Проклятие, сколько усилий и всё впустую! Вот они, ко мне, рядовой, лично сопроводить его до операционного стола и пока не очнётся – не отходить ни на шаг! Докладывать мне лично раз в полчаса о состоянии, выполнять!
- Слушаюсь, господин генерал. Виноват…
- Потом разберёмся! Бегом!!!
- Идём, дочка. У тебя два часа на отчёт. Где его личные вещи?
- У него ничего не было, только дневник, пап. Вот он.
- К чему эта потрёпанная пустая тетрадка? Дежурный, снять дактилоскопию с каждого листа, результаты мне немедленно.
- Слушаюсь, господин генерал.
- Деби, Боже, что с тобою? Что ты съела?
- Я ещё ничего не ела с утра, папа. Эта проклятая тошнота преследует меня уже трое суток.
- Возьми салфетку. Очнётся этот женишок, я ему устрою первую брачную ночь, дьявол! Какой-то сумасшедший недоумок – мой зять! Просто позор…
- Папа, какой ещё зять?
- Ты понимаешь, почему тебя тошнит, Деби?
- Это невозможно, отец, он не прикасался ко мне даже пальцем.
- Что значит – невозможно? Не святым же духом, Деби!
- Папа, клянусь тебе…
- Кристофер, у нас проблемы. Немедленно приезжай, творится какая-то чертовщина, нужно спокойно подумать под коньяк. Что значит – потом?! Дебора похоже беременна и чёрт его знает, от кого! Жду.
- Деби, вспомни… Может просто этот эпизод выпал у тебя из памяти…
- Папа!!!
- Ладно. Сейчас приедет крёстный, посетим врача, я должен убедиться, что ошибаюсь.
- Кристоф, ну наконец-то!
- Что с Деби?
- Отец, я не могу быть беременна!
- Сейчас узнаем. Живо в машину. Роберт, поехали, тебя там знают в лицо.
- Разумеется. Давай, дочка, с этим нельзя тянуть.
- Пап, ну как же так, ведь не было ничего совсем!
- Это неважно уже. А я ведь почувствовал, не зря я не сплю уже третьи сутки подряд. И аппетита нет совсем. Кристоф, коньяку?
- Потом. Сначала сдать анализы, я хочу убедиться, что вы или сошли с ума тут все вместе, или случилось то, чему всегда находится время и место вне нашего контроля.

Управление имперской безопасности, 19 часов, 02 минуты.

- Кристоф, что же делать? Она действительно беременна!
- Робби, нужно будет сделать генетическую экспертизу…
- Не даст ничего экспертиза, Крис! Я уже понял, этот чёртов святой тут ни при чём!
- Роб. Непорочное зачатие – миф. Ты же реальный человек и обязан это понимать!
- Хлебни ещё коньяку, Крис, горечь отрезвляет. Одному Богу ведомо, как такое могло произойти.
- Не может быть этого! Дебора скрывает факт зачатия.
- Если бы она солгала мне, Крис, я бы тут же почувствовал это, кровь бесполезно обманывать, были бы у тебя дети, ты знал бы об этом.
- А что говорит сам этот безумец?
- Ни одного бредового слова, я получаю записи всех его слов, совершенно нормальный служащий какой-то инвестиционной компании, называет себя по имени, указанному в паспорте, говорит, что отправился в отпуск по святым местам и что на площади, перед проповедью папы вдруг потерял сознание, а очнулся в больнице под капельницей с сильной болью в ноге. Он вообще ничего не помнит, понимаешь, Крис?
- Н-да… загадочная история. Мы напрасно надеялись получить от него информацию. Может, Дебора что-то помнит?
- Ничего внятного, какие-то обрывки разговоров о вечности Сизифова наказания, непреложности истины и справедливости льва. Не более того.
- А его дневник, или как его там?
- Эту тетрадку ищут по всей следственной лаборатории уже более четырёх часов, в здание она попала точно, а вот куда делась – никто не знает.
- Робби, ну что за мистика!
- Крис, ты знаешь меня не первый год. И скрывать мне от тебя нечего, особенно если дело касается моей дочери.
- Знаешь, Роб, а может так оно и надо? Твоей девочке не повезло в жизни, мы воспитали её как сумели сами, может, пришло время ей самой поучиться жить?
- Что ты такое говоришь, Крис?!?
- То, что раз ты теперь стал дедушкой – пора помочь ей. А не вешать очередные погоны на её плечи.
- Дьявол тебя разорви! И что мне теперь делать?
- Ей нужно помочь найти будущего отца, Роб. А не сыпать проклятиями на мою плешь. Хватит кривых судеб на наши головы. Сейчас я позвоню ей сам, лично и поспрашиваю кое о чём, а ты пока успокойся и сходи за второй бутылкой, этот разговор мне дорого обойдётся.
- Ладно. Только не наломай дров, крестник.

- Деби, добрый вечер. Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, Кристофер. Почему меня определили под наблюдение врачей? Из-за беременности?
- Да, Деби. Твоя беременность – что-то необычное.
- Это я уже поняла. И что дальше?
- Скажи, Деби, ты хочешь ребёнка?
- Странный вопрос, крёстный. Помнишь, ты сам мне шептал в детстве о том, что мама вернётся после того, как у меня появится дитя. Я уже решила, что буду рожать, от кого бы ни был мой ребёнок.
- Деби, вспомни пожалуйста, тот мальчик, с которым ты встречалась в колледже, как его зовут?
- А, помню. Романтика юности, его имя – Брюс. Брюс Антониони, он сын рыбака и после колледжа сразу же уехал на родину.
- Отлично. Всё Деби, отдыхай, теперь дело за нами с папой.
- Что вы там задумали?
- У ребёнка должен быть отец, Деби. Иначе история повторится.
- Навряд ли он меня даже вспомнит, Кристофер. Столько лет прошло…
- Увидим. Старая любовь не ржавеет, Деби.
- Отбой, дядя, глаза слипаются.
- Не забудь про витамины. Спокойной ночи.

Последний шаг в бессмертие

- Алло? Деби?
- Да, пап, я слышу тебя.
- Как твоё самочувствие?
- Всё в порядке, тут правда немного жарковато, но Брюс обещал поставить кондиционер в доме.
- Как прошла ваша встреча?
- Он действительно меня помнил все эти годы. Мы поговорили, я рассказала ему об этом и он сказал, что это настоящее чудо. Он сделал мне предложение пап, как тогда, в юности. Зря я не поверила ему сразу же, давно бы ты выгнал вон своего ординарца.
- Дочка, мне не до шуток. Твоё счастье, что у него нет детей, иначе бы всё давно ушло бы в прошлое. Будешь жить у него, на берегу моря?
- Да, папа, теперь торопиться и бежать некуда.
- Когда свадьба?
- Мы решим, и я сразу же скажу тебе об этом.
- Значит, тебя можно поздравить с победой?
- Всё хорошо, пап. Кажется, я счастлива…
- Ты придумала имя ребёнку?
- Да. Идан Водолей.