Талисман Цезаря. Глава 8. Весталки

Несколько дней провел Юлий в этой тюрьме. Ни верховного жреца Юпитера, ни жену, ни мать не пускали к нему. А между тем весть об аресте Гая Юлия Цезаря, секретаря верховного жреца, всколыхнула Рим. Никто не верил, что этот изящный образованный юноша пытался убить диктатора. Самые невероятные слухи, нелестные для Суллы, стали стремительно распространяться по городу. Опасаясь волнений и беспорядков, Сулла решил судить Юлия домашним судом. В роли обвинителя выступал сам диктатор, в качестве судьи пригласили Руфию и нескольких весталок, защиту представляли жена и мать. Перед судом Юлию разрешили привести себя в порядок. Раб принес одежду из дома. Молодой человек умылся, тщательно побрился, искусно уложил волосы. Исхудавший, с темными кругами под глазами, бледный, но не сломленный вернулся он в фамильный особняк. Юлия поместили в его комнате, к дверям приставили охрану, снаружи дом оцепили. До часа заседания Юлию так и не позволили пообщаться с домочадцами. В полдень начался суд, он проходил в гостиной. В центре, в самом роскошном кресле, восседал Сулла, справа от него встали Аврелия и Корнелия, слева, в креслах, сидели весталки, во главе с Руфией. Скользнув по ним рассеянным взглядом, юноша на миг замер, он увидел Коссуцию. Но даже ресницы не дрогнули на непроницаемом лице молодой весталки. Первым взял слово Сулла. Он поднялся, картинно перекинул край плаща через руку и неторопливо подошел к Юлию, которого тоже вывели в центр зала.

— Я обвиняю этого человека, — проговорил диктатор, — в покушении на мою жизнь. И вот доказательства, — Сулла продемонстрировал начавший заживать шрам, оставленный фруктовым ножом.

— Это ложь, диктатор, — сказал Юлий, смело глядя в лицо противнику. — Ты сам нанес себе рану, чтобы обвинить меня.

— Обвинять тебя? Но зачем мне это? Я даже почти не знаком с тобой, безумный мальчишка. Да, я пригласил тебя в свой дом, так как, уважая твоего отца, который был моим другом, хотел помочь и его сыну. Ты же отплатил мне черной неблагодарностью за мое радушие и гостеприимство. Признайся нам честно, — и это облегчит твою участь, — тебя подкупили, или ты по собственному желанию решил напасть на меня?

— Я повторяю, я не нападал на тебя. — проговорил молодой человек. –Ты предложил мне развестись с женой, а, когда я отказался, ты поклялся уничтожить меня и придумал эту клевету.

При этих словах Аврелия испуганно вскрикнула, Корнелия закрыла лицо руками, а весталки возмущенно зашептались.

— Подождите, священные жрицы, — сказал Сулла, — юноша не рассказал вам, почему я сделал ему такое предложение. В дружеской беседе я заметил Юлию, что при его состоянии здоровья и рассудка, было бы лучше, если бы он отпустил прекрасную Корнелию, дабы она смогла обрести семейное счастье с каким-нибудь другим человеком.

— Ты грязная свинья, — закричал Юлий, — и я жалею, что тогда действительно не убил тебя!

— Ну вот, вы видите, — развел руками Сулла, — он опять угрожает мне.

— Зачем ты оскорбляешь моего мужа? — звонко проговорила Корнелия. Она подошла к диктатору. — Оставь Юлия в покое. Ты ненавидел моего отца, потому что он отказал тебе, когда ты пришел просить моей руки. Мой отец знал твою подлую натуру, не я, но мои богатства тебе были нужны.

— Я любил тебя и продолжаю любить, прекраснейшая Корнелия, — Сулла притворно прижал руку к сердцу, — но Цинна, по каким-то своим мыслям, отверг мое предложение, приписав мне корыстные намерения.

Весталки вновь возмущенно зашептались.

— Священные девы! Вы, собравшиеся здесь, свободные жители Рима, кто скажет, что плохого в любви? — наступал Сулла.

— Но не к чужой жене, — усмехнулась Руфия, глава весталок даже не приподнялась со своего места.

— Увы, это мой грех, я так и не разлюбил Корнелию, хоть она и вышла замуж, — вздохнул Сулла. — И потому мне особенно горько наблюдать за ее несчастливым браком.

— Ты ошибаешься, диктатор, мы очень счастливы с мужем, — сказала Корнелия. Она взяла Юлия за руку. — Свободные граждане Рима, и вы, великие жрицы, я свидетельствую перед богами и вами, что мой брак с благородным Гаем Юлием Цезарем очень счастливый, мы искренне любим друг друга, верны священным законам супружества, и наши чувства не угаснут и через года.

Юлий шагнул вперед, не выпуская руки жены.

— И я подтверждаю слова моей обожаемой супруги, — сказал он, — и кто посягнет на наше семейное счастье, — преступник перед богами и людьми.

Весталки одобрительно закивали головами, Юлий бросил быстрый взгляд на Коссуцию, девушка сидела прямая и холодная, как и подобает жрице Весты, но молодой человек заметил, что она глазами указывает на Суллу. Юлий понял, что битва еще не закончилась, и диктатор не исчерпал весь запас подлостей.

— Все слышали, что эта уважаемая госпожа говорит нам о своем супружеском счастье, но я не вижу его, как, уверен, не видите и все вы. Разве счастье и цель брака — не рождение и воспитание детей? Но у Гая Юлия Цезаря до сих пор нет наследников, а ведь он уже три года женат.

— Боги не посылают мне ребенка, — тихо проговорила Корнелия.

— Нет, прекрасная госпожа, ты просто защищаешь своего, так называемого, мужа, — со злорадством проговорил Сулла. — А ты ведь знаешь, что Гай Юлий Цезарь не способен к супружеской жизни. Он же безумец!

Теперь ропот удивления пробежал по залу. Даже невозмутимая ироничная Руфия с любопытством посмотрела на диктатора. Юлий побледнел и сжал кулаки, чувствуя свое полное бессилие перед властью этого человека, Аврелия испуганно застыла, не зная, что возразить на такое чудовищное и бесстыдное обвинение, глаза Корнелии затуманили слезы, весталки ждали продолжения речи диктатора. Сулла заговорил:

— Да вы посмотрите внимательно на этого человека. Разве нормальный мужчина так одевается?

Юлий, и в самом деле, любил нарядиться изысканно и даже вычурно. Вот и сегодня он был в короткой малиновой тунике с бахромой, которая доходила до запястий. Это была его любимая одежда, которую слуга простодушно и принес хозяину. Римляне обычно очень туго подпоясывали себя, Юлий же предпочитал носить пояс свободно и даже чуть приспущенным. Кроме того юноша очень заботился о своей внешности. Его лицо было всегда безукоризненно выбритым, тело надушенным, а волосы, волнистые от природы, красиво подстрижены и уложены. К сожалению, в этой опрятности Юлий не соблюдал меру, всего было слишком: слишком много кремов для тела, слишком много духов, слишком яркая, а подчас просто экстравагантная одежда. И эти индивидуальные свойства характера Юлия Цезаря, в устах подлого оратора, сейчас стали весьма красноречивыми аргументами.

— Ты лжешь! — в отчаянии крикнул Цезарь, он с ужасом чувствовал, что битву неумолимо выигрывает Сулла.

Коссуция, хрупкая девочка-весталка 18-ти лет, поднялась со своего места. Сейчас она необычайно походила на Руфию, та же ирония, презрение и недосягаемость во всем облике.

— Неужели опрятный вид и яркое платье ныне считаются признаком безумия? — спросила с усмешкой Коссуция. — Ты говоришь пустое, диктатор. Если хочешь обвинить благородного патриция, потомка богов, потомка Энея и Анка Марция, то ищи убедительные доказательства. Нас не устроили твои аргументы, и потому мы снимаем с него обвинения в безумии.

Неведомая сила исходила от этой посвященной малышки, Сулла смутился под прямым взглядом светлых, но холодных и безжалостных глаз весталки.

— У него нет детей, — пробормотал диктатор.

— И это не доказывает сумасшествия обвиняемого, — покачала головой Коссуция. — Великая Веста стоит на страже брака, а мы имеем освященный богами союз двух любящих людей. Ни один из супругов не провинился перед своей половиной, не высказал претензий и пожеланий. Мы видим счастливую семейную пару, которая даже, если не породит детей, все равно станет образцом любви и взаимопонимания. Мы не видим повода к принудительному разводу благородного Гая Юлия Цезаря с его женой, благородной Корнелией.

Весталки, слушая мудрую и смелую речь подруги, одобрительно зашептались и закивали головами. Корнелия с благодарностью посмотрела на Коссуцию.

— Однако, если он не безумен, — не сдавался Сулла, — что смягчило бы его вину передо мной, то я вынужден признать, что ум Гая Юлия Цезаря преступен. Он пытался меня убить. Что скажешь на это, священная дева?

Коссуция хотела возразить диктатору, но ее опередил Юлий.

— Это клевета! — воскликнул молодой человек. — Я уже говорил, диктатор, ты сам нанес себе рану, а потом бросил нож к моим ногам, чтобы охранники поверили, будто это я напал на тебя.

— У тебя есть доказательства? — усмехнулся Сулла. — Нож, испачканный моей кровью, лежал возле тебя. И это подтвердит любой из моих слуг, которые тогда прибежали в мою комнату. Но кто подтвердит твои слова? Нет, несчастный юноша, ты совершил преступление, и пусть у меня нет доказательств, что ты сумасшедший, как нет убеждений, что ты имел преступный замысел, когда шел ко мне, но я утверждаю, ты буйный и невоздержанный, что несовместимо с твоей должностью секретаря верховного жреца Юпитера. Мой дружеский совет относительно твоего семейного счастья, который я, возможно, дал в несколько неосторожной форме, пробудил в тебе зверя. Ты обезумел и бросился на меня с ножом. Я не казню тебя, не лишу имущества, но снимаю тебя с занимаемой должности. Человек, запятнавший себя преступлением, не может служить богу богов. Более того, пока все слухи, порожденные твоим арестом, не улягутся, я высылаю тебя из Рима. Такова моя воля диктатора и никаких оправданий и просьб я не желаю больше слышать.

Сулла повернулся и величественно покинул гостиную, весталки тоже удалились. Юлий остался с женой и матерью.

— Это Корнелия позвала Коссуцию сюда, — сказала Аврелия. — Она принесла пожертвования Руфии, и та согласилась взять Коссуцию в совет весталок. Корнелия знала, что Коссуция найдет нужные слова, чтобы спасти тебя от диктатора.

Юлий упал на колени перед супругой.

— Клянусь именем Юпитера, я возмещу тебе все то, что ты отнесла в храм.

— Не надо, — ласково проговорила Корнелия, она помогла подняться внезапно ослабевшему Юлию. — Мне ничего не нужно. Лишь бы ты был жив и здоров.

— А теперь тебе надо уехать подальше, сынок, — сказала Аврелия.

— Я поеду с тобой, Юлий! — воскликнула Корнелия.

— Нет, — возразила Аврелия, — мой сын должен побыть один, чтобы отдохнуть от пережитых испытаний.

— Я не могу оставить Корнелию одну, — сказал Юлий. — Сулла не оставит мою жену в покое.

— На страже твоего семейного счастья стоит Коссуция, — проговорила Аврелия. — Эта девочка и впрямь ведьма, она здорово напугала нашего диктатора. Чтобы не встретиться вновь с Коссуцией, Сулла будет обходить стороной наш дом. Но, если он все же попытается причинить нам зло, это сразу дойдет до весталок. И уж тут эта ехидна Руфия, презирающая все и всех, так ославит диктатора, что ему останется только броситься на свой меч. Ни о чем не волнуйся, сынок, сама Веста взяла под покровительство наш дом.

— Поезжай, мой свет, — сказала Корнелия, — нам теперь ничего не грозит.

— Смогу ли я когда–нибудь отблагодарить Коссуцию? — тихо проговорил Юлий.

— Она не нуждается в земных проявлениях чувств, — сказала Аврелия, — благодарность людей, их любовь или ненависть теперь не трогают эту деву. Коссуция стоит перед богиней и лишь ей служит и отвечает. Подумай лучше о себе. Мне кажется, тебе лучше поехать в Вифинию, где несколько лет назад жил твой отец. Царь Никомед, правитель Вифинии, очень тепло относился к нему.

— Пока отец был жив, весь мир был для меня полон радужных надежд, — печально вздохнул Юлий. — Его смерть опрокинула всю мою жизнь.

— Ты болен, сынок, — сказала мать, вглядываясь в измученное лицо сына. — Тебе необходим хороший отдых и забота. Поезжай к Никомеду, он с радостью примет тебя.

— Да, я так и сделаю, — сказал Юлий.

Внезапно головная боль чудовищной силы сжала ему голову, в глазах потемнело, и он упал на пол.

— О, нет! — вскричала Аврелия, она бросилась к окну и увидела весталок, которые еще не успели покинуть особняк Юлиев. Торжественный выезд жриц требовал неторопливых сборов. Аврелия выбежала из дома и подбежала к носилкам Руфии.

— Помоги моему сыну! — воскликнула матрона. — Ты уже спасла однажды его! Юлий умирает! Что хочешь тебе дам!

— Мне ничего не нужно, — сказала верховная служительница Весты. — Подарки отнесешь в храм. Я тороплюсь на богослужение, поэтому пришлю одну из моих весталок, она превзошла меня в искусстве врачевания. Аманта Гортензия! — махнула рукой Руфия.

Коссуция уже сидела в носилках, но сражу же вышла из них и подошла к повелительнице.

— Молодой патриций, Гай Юлий Цезарь, заболел, — сказала главная весталка. — Осмотри его и, если боги еще не отказали ему в милостях, облегчи страдания.

Услышав о болезни Юлия, Коссуция вздрогнула, но сдержала себя, сохранив покорность и почтение.

— Ты оставляешь меня наедине с мужчиной, госпожа? — спросила Коссуция, поднимая свои лазурные глаза на Руфию.

— Оставляю, — улыбнулась весталка, — потому что уверена в твоем окончательном выборе. Ты не от людей, но от богов. Возвращайся же скорей, милая, — неожиданно ласково, как мать проговорила Руфия.

— Я немедленно же вернусь, — отозвалась Коссуция, и Аврелия тоже заметила теплоту в суровых глазах юной весталки.

Коссуция проследовала в дом за Аврелией. Юлия уже перенесли в его спальню. Осмотрев молодого человека, Коссуция сама быстро приготовила отвар из трав, что оказались при ней, напоила Юлия, растерла ему виски неизвестной ароматной мазью. Юлий очнулся.

— Коссуция, — прошептал молодой человек, едва он открыл глаза.

Коссуция взяла руку Юлия и некоторое время сосредоточенно изучала ладонь. Темное облачко пробежало по ясному челу девушки, она повернулась к стоящим рядом обеспокоенным Аврелии и Корнелии.

— Теперь молодому господину осталось только хорошо выспаться, и он будет совсем здоров, — проговорила весталка.

— Что со мной было? — спросил Юлий.

— Пока ничего страшного, лишь результат твоих злоключений. –сказала Коссуция. — Но мне хотелось бы знать, не умер ли кто-нибудь из твоих родных от удара?

— Мой отец скончался от него, — проговорил растерянный Юлий.

— Что ж, Веста учит нас говорить правду, и я скажу ее тебе еще и потому, что желаю добра, — сказала Коссуция. — Ты ходишь по острию кинжала, господин. Если не будешь следить за своим здоровьем, то такие приступы повторятся еще не раз. Не утомляй ни свой ум, ни свое тело, избегай вина и тяжелой пищи, пусть твои врачи, хотя бы раз в месяц, делают тебе кровопускание и очищают желудок. Тогда ты проживешь долгую и счастливую жизнь. Я вижу, тебя ждет великое будущее. Линии твоей руки предсказывают власть и славу, будь же здоров и счастлив, благородный патриций, — Коссуция поднялась, собираясь уйти.

Юлий с тоской и мучением посмотрел на вновь покидающую его возлюбленную, ставшую лишь тенью его воспоминаний. Аврелия и Корнелия, оказывая почет и уважение, проводили молодую жрицу. Юлий уснул, но и во сне слезы текли из его глаз.

Утром, опустошенный душой и телом, он уехал из Рима.