Иван Фёдорович

   Иван Фёдорович... К нашему знакомству с ним ему уже было далеко за восемьдесят.

 Он был очень высокого роста, худощавым, всегда опрятно одетым, на пиджаке внушительные наградные планки-колодки. В праздничные дни на груди и лацканах пиджака теснились боевые ордена и медали, полученные им за годы Великой Отечественной войны, и гражданские - за ударный труд в мирное послевоенное время.

 Лицо его было правильной формы, нос красивый - тонкий, идеальной формы.
Губы, конечно, потеряли свой первоначальный рисунок, но угадывалась их былая округлость, приятность. Глаза внимательные, хотя сильно увеличивались толстыми линзами очков.

 Иван Фёдорович ходил с палкой, не бадиком* - при его росте бадик болтался бы где-то далеко внизу. Да и для чего ему была эта палка, искусно сделанная им же самим - ходил он твёрдо, легко неся это вспомогательное "орудие", совершенно на него не опираясь.

 Говорил старик на хорошем правильном русском языке, в меру с чувством, спокойным голосом. Это привлекало к нему и хотелось с ним говорить, слушать его неторопливые рассказы о жизни, людях.

 Родился Иван Фёдорович в селе. О его отце ничего не известно, о нём речи
никогда не велось. Растила его, единственного ребёнка, одна мать. Бедность была ужасающая даже для того времени. И Иван Фёдорович не скрывал причину их устрашающей бедности: мать вела  беспорядочный образ жизни. Все заработанные деньги прогуливала с подругами и друзьями. Бесконечные застолья, а изба в полном запустении. Ни разговоры, ни насмешки односельчан, ни откровенные порицания
на неё не действовали.

 Мальчик несколько лет до морозов ходил в школу босиком, а зимой, когда мать отсыпалась после попоек, бегал в школу в её сапогах. Была у него замызганная рубаха, одни единственные штаны, которые предательски-быстро укорачивались - рос Ванюшка не по дням, а по часам. Но мать не обращала на этот важный факт внимания.

 Когда ему уже близилось к пятнадцати, он задумался: "Что же мне делать? Мать совершенно не обращает на меня внимания, а я уже ростом почти со взрослых мужиков. И в этой рубахе, коротких штанах очень смахиваю на деревенского дурачка".

 Был в селе сапожник. Хороший! Мастер! И решил Иван у него науки набраться. Стал приходить, помогать ему распарывать старую, принесённую для ремонта обувку. Не гнушался и по дому помочь - колесом вертелся. А сам приглядывался к тому, что и как делает мастер.

 - Иван! Начинай потихоньку с инструментами осваиваться. Станешь ты сапожником или нет - видно будет, но в жизни это тебе пригодится. А глазами только - ничему не научишься.

 И стал Иван постигать сапожное ремесло. Серьёзно, со всем прилежанием относился к делу. Да прилежание-то в любом деле у него осталось на всю жизнь.

 Хороший человек был этот мастер. Стал подкидывать работу парнишке, чтобы он заработал копейку - видел: она парню позарез нужна. Первые заработанные несколько рублей Ванюшка принёс, конечно, матери. Она их забрала и... что-то себе купила, а потом побежала к друзьям "на хату". В тот же вечер от этих рублей и копейки не осталось... только стойкий запах сивушного перегара витал в избёнке. И так продолжалось довольно долго.

   Снова задумался парень: "Как быть?  Скоро Троица, а мне и выйти не в чем. Такой видный и... босиком, весь в отрепье".

 И стал он копить деньги. Матери давал какие-то копейки, чтобы она не донимала его угрозами выгнать из дома. Скоро собрал денег на очень хороший материал на сапоги. Тачал их сам, под руководством и наблюдением мастера. Готовые сапоги домой не понёс, в мастерской оставил. Купил сатина на рубаху, её сшила местная "модистка", он починил ей всю обувь за это.

 Иван даже пиджак себе справил, штаны новые! Благодарил мастера - чуть в ноги ему не бросался.

 Наконец, Троица! Нарядился Иван - красавец! Девчата в полуобмороке! Каждая пошла бы за ним, только позови.

 Но что было домааа... Мать рассвирепела!
 - Ты столько деньжищ от меня наворовал! Всё порву, пожгу!- орала она.

 - Зачем рвать и жечь? - впервые поперёк произнёс сын, - хотел добавить: продай и пропей со своими... - Нет, не договорил... Не смог так матери нагрубить!
А мать замахнулась было, хотела ударить и... опустила руку: перед ней стоял мужчина!

 Рано женился Иван. Нравилась ему девушка: красавица, работящая, а уж скромница! Жену привёл в дом. Только так говорится - в дом. Изба, как у всех, а некоторые и похуже, но не было за ней достойного ухода.

 - Вань, помоги мне глину замесить, я обмажу всю избу, зашпарую*, выбелю. И полы земляные надо хорошенько промазать - они наверное, никогда и не мазались. Голая и неровная земля, - тихонько попросила Варя мужа.

 Взялись они рьяно! Скоро избушка игрушечкой стояла и радовала глаз каждому, кто проходил мимо. Всё бы хорошо, но мать потихоньку донимала сноху, когда они оставались наедине. И что ей надо было? Характер такой или власти хотелось...
не поймёшь.

 Однажды Ваня прибежал домой в обед - он уже сам был сапожником и работал на паях со своим учителем. Что такое? На полу валяется разбросанное мокрое бельё, вода из корыта вылита. Пройти невозможно от разбухшей глиняной, земляной и навозной жижи. Варя в уголочке плачет... Увидев мужа, наскоро вытерла лицо и кинулась бельё в корыто собирать.

 - Что тут такое случилось, Варь? Корыто нечаянно опрокинула? А почему бельё-то раскидано по всему полу? - спрашивает он заплаканную жену. И тут со двора врывается мать:
 - Это я всё раскидала! Я научу её стирать, как положено. Нечего в глаза пыль пускать - стирает она!..

 - Варь, тут только наше с тобой бельё? - спокойно спрашивает Иван.
 - Нет. И мамино. Я с неё всегда стираю, - всхлипывая и борясь со слезами,
отвечает молодая.
 - Выбери наше бельё. Я помогу тебе перестирать и повесить. Остального не касайся! - на протестующий жест Вари возвысил голос,- не касайся, сказал!

 Перестирали, выполоскали, развесили... Мать глядела на них и молча вытирала слёзы - кончилось её самодурство.

 А время идёт. Колхоз в селе организуют. Иван вступил в колхоз - его бедняцкое хозяйство, трудолюбие, серьёзность - всё сыграло свою роль: избрали его, такого молодого, председателем!

 Ох, и старался он! Всюду успевал! И к учителю своему - сапожнику- не забывал забегать. А тот его уже не учил, только сказал однажды, что от добра добро родится... Запомнил Иван.

 Как-то с сажнем** Иван ходил в поле. Кусок поля замерит - запишет. Откуда ни возьмись, едут на таратайке люди. Пригляделся - из района.
 - Иван Фёдорович, а мы в твоё хозяйство едем! Таких-то, таких - кулачить. Садись к нам, скорее управимся.
 - Да вы и сами управитесь, там и соседей понятыми пригласите. А мне надо этот кусок домерить - завтра людей пошлю сюда работать.

 Они поехали по петляющей дороге, за посадками, да в объезд пруда, а Иван бегом, напрямки в село. Обежал дворы тех, кого назвали ему, сказал, что кулачить их едут. Велел скот гнать в дальние ярушки и самим до ночи в селе не показываться. Спасал, как мог. Благодарны были ему люди. Вместе решали, как им быть, чтобы друг друга не подвести. Их скот работал на колхоз, а уход за скотом был - не сравнить с тем, какой от чужих людей.

 Бегут год за годом. Иван с семьёй от матери в свой дом перебрался - пятистенок выстроил. Детишек рожают. Довольны жизнью.

   Война!

 В первых рядах ушёл Иван Фёдорович на фронт. Воевал старательно, с умом. Кто за него молился? Может и мать, исправляя свою неправоту, только прошёл Иван Фёдорович всю войну, ранен был слегка, крепким и здоровым вернулся орденоносец. И впрягся в работу, как одержимый.

 Хотя... перемены в нём были: то ли Варя его тут от трудов да от тоски по нему состарилась, то ли так у мужчин бывает - не смог он победить красу-искусительницу, совратила она его с пути истинного. А ведь и муж у неё, и дети.

 И стал Иван Фёдорович похаживать к бабёнке. Как выпадут часочка два или невмоготу как соскучится, вечерком подойдёт к её избе и наклеит на стекло окна кусочек бумажки, листика ли травки какой - знак для сударки. И уходит на их заветное местечко... Не было случая, чтобы зазноба не прибежала к нему по знаку обнять да поцеловать жарко.

 Случилась беда нежданная: дочка Ивана Фёдоровича разболелась и умерла. Осталась от неё крошечная - Люба. Не отдали девочку отцу бабушка с дедушкой - пусть он новой семьёй обзаводится, а они родную кроху сами вырастят.
 
 И забыл Иван про любовь на стороне. Домой бежит, к маленькой сиротинке сердцем  прикипел. Никто, кроме неё, не мил ему стал. А теперь и она взрослая, своим домом живёт.

 И вот, когда Иван Фёдорович давно овдовел и было ему уже за восемьдесят,
появилась у него подружка. Молодая совсем, лет сорока. Иногда днём, иногда вечерком забегала к нему. Один он жил: дети - кто где, все порядочные семьянины, внуки к жизни пристраиваются.

 Как она входила, он светился от радости и... обязательно бутылку водки открывал к угощению, которое было в те времена у него богатое: прекрасный паёк получал, как участник войны! Щедро выставлял на стол. Запротестовала подружка с первого раза - не пью! А он ей:
 - Не лишай меня радости. Знаю, что не пьёшь. А ты уйдёшь, я буду думать, что встретил хорошо! Бутылку открыл для неё! А ведь он и сам не пил. Угостит кого-нибудь потом: сыновья заедут или друзья-фронтовики с его улицы зайдут.

 - Однажды она застала их, фронтовиков, у Ивана Фёдоровича - расхвастались, кто в каком звании пришёл, кто чем награждён. Молчит Иван Фёдорович, а ведь он самый почётный, заслуженный из них.
И ещё нравится Маше, когда Иван Фёдорович говорит ей:
 - Хорошенькая сегодня.
А в другой раз заметит: устала?
Не любил он, когда она, вздыхая, говорила: Господи...
 - Да что ты Его поминаешь? Он тебе что, ровесник?
А Маша и специально это делала, чтобы он укорял её - ведь это такая своеобразная забота о ней... какая-то необыкновенная ласка.

 Придёт Маша и ведёт он её показать, сколько киотов на иконы сделал, что на огороде вырастил. Какой сад у него роскошный... Сколько фляг яблок намочил, чеснока вырастил - трудился, не покладая рук. И они говорят, говорят. Так им хорошо. И даже весело. Вот так они дружили. И никто косо на их дружбу не глянул,
плохого слова не сказал - чистая, святая дружба.

 Однажды Маша издали увидела Ивана Фёдоровича. Остановилась, смотрит на него. А было это на площади. Стоял он один. Кого ждал или так пришёл - непонятно. Мимо проходило много людей, а он смотрел на женщин, а некоторых и вслед взглядом провожал: осматривая их с головы до ног. Маша даже рассмеялась - вот какой,
до старости женолюб! Но ему она об этом не рассказала - знала границу дозволенного.

   А потом Ивана Фёдоровича взял к себе сын - тяжело старику одному стало.
Так и познакомилась я с ним. В поликлинику на приём ко мне приходил. Иногда рассказывал мне свою долгую многотрудную жизнь.

 Хороший, добрый человек... был.
...........................................

* - Трость (палочка, бадик, костыль)  *
** - сажень - деревянный циркуль - 1,8м. Для обмера пашни.
*** - шпаровать - штукатурить глиняным с песком раствором.