Аккорд гениальности

(Репортаж № 42)

Гении - сложные и противоречивые личности. Русский композитор Пётр Ильич Чайковский (1840-1893) – ярчайшее тому подтверждение. У него присутствуют все звуки «аккорда гениальности», о котором писал немецкий классик патографических исследований W. Lange-Eichbaum. По мнению последнего этот «аккорд» слагается из несомненного таланта (majestas) + привлекательность произведений (fascinans) + необыкновенная работоспособность, трудоголизм (energicum) +непостижимая высота и загадочность творческого процесса (mirum) + страдания автора и трагическая смерть (tremendum) + последующая слава (sanctum).

Всё необычно в жизни Петра Чайковского. И музыкальная гениальность: его произведения уже полтораста лет не сходят с мировых сцен. И частная жизнь, полная трагических и самоубийственных переживаний с неудачной женитьбой на одной женщине и длительным эпистолярно-платоническим романом с другой. Необычна и смерть Чайковского, о которой до сих пор спорят биографы. Создаётся впечатление, что все составляющие его судьбы, все звуки аккорда его гениальной личности самым тесным образом переплетены между собой. Впрочем, «переплетения» начинаются гораздо раньше, с предков великого композитора.

Известно, что дед по линии матери, Андрей Михайлович Ассиер страдал эпилептическими припадками, которые унаследовал от него старший сын. У дяди, брата матери, также отмечались эпилептические припадки. Но в наследственности есть и важные плюсы: родители Петра Ильича очень любили музыку, в доме стоял механический орган, на котором мастерски играла мать.

И вот сплетаются в одном человеке таинственные нити: наследственная психопатологическая отягощённость и наследственная одарённость. Грань гениальности располагается в опасной близости от грани психического расстройства.

Наследственную психопатологическую отягощённость в большинстве случаев нельзя понимать в прямом механистически смысле: от эпилептика не обязательно родится эпилептик, а от алкоголика – алкоголик. Но иногда наследуется и непосредственная склонность к тому или иному психопатологическому расстройству. Расстройство сексуального влечения в форме гомосексуализма вполне могло быть обусловлено неблагоприятной наследственностью, так как страдали им, помимо, Петра Чайковского, его младший брат Модест и племянник Боб.

Отягощение психическими расстройствами не прошло бесследно, так как всю жизнь Пётр Ильич мучился от невротических и аффективных расстройств. Из-за повышенной впечатлительности и обидчивости мальчика даже прозвали «стеклянным ребёнком». В девятилетнем возрасте он перенёс какое-то «нервное расстройство», после которого «тоска входит в его жизнь, как доминирующее начало». Постепенно к ней присоединяется и страх смерти.

Гувернантка вспоминала: «В сумерки под праздник, когда я собирала своих птенцов вокруг себя и по очереди заставляла рассказывать что-нибудь, никто не фантазировал прелестнее… Впечатлительности мальчика не было пределов, поэтому обходиться с ним надо было очень осторожно. Обидеть, задеть его мог каждый пустяк».

Но самое сильное воздействие на чувствительного мальчика оказывала музыка. После посещения театра он долго не мог заснуть от того, что услышанные мелодии продолжали звучать в его голове, доставляя «безумное счастье».

В феврале 1848 года, после выхода в отставку отца, семья Чайковских покинула Воткинск и переехала в Москву, а в 1850 году - в Санкт-Петербург. В этом же году родители отправляют Петю в Императорское училище правоведения. Так как по малолетству его не приняли, мальчику пришлось провести два долгих года в пансионе в отрыве от родителей. Негативное воздействие этого события на впечатлительную душу оказалось ошеломляющим. Да и последующий переход из идиллической семейной обстановки в школьный шум и гам произвело в душе будущего композитора неизгладимый переворот. Многие считают это событие причиной последующего «нервного расстройства», которое в июне 1849 года в связи с одновременным заражением корью завершилось малопонятным сейчас «страданием спинного мозга». Мальчик сравнительно быстро поправился, но разительно изменился в характере: из скромного и послушного превратился в ленивого, капризного и раздражительного ребёнка.

«Нервное расстройство» и «страдание спинного мозга», по мнению некоторых авторов, и явились причиной тех эпилептоподобных припадков, которыми Чайковский страдал всю свою жизнь. Помимо них стали появляться приступы депрессии и страха смерти. С этого времени тоска вошла в его жизнь как доминирующее начало, и была столь интенсивна, что обращала на себя внимание даже посторонних людей.

Окончив в 1859 году училище, Чайковский получил чин титулярного советника и поступил в департамент Министерства юстиции. Естественно, такая работа представлялась ему ненужной и скучной. Он рассеянно писал документы, не запоминая даже лиц товарищей по работе.

В 1861 году Чайковский поступил в Музыкальные классы Русского музыкального общества, а после преобразования их в 1862 году в Петербургскую консерваторию стал одним из первых студентов по классу композиции. Музыка полностью поглощала его. От друзей он отстранился. Те, в свою очередь, дразнили его за длинные волосы, которые он себе отпускал, за «домоседство» и «возрастающую небрежность туалета». Невнимание к окружающему происходило от постоянной сосредоточенности на самом себе, на звучащей в голове музыке. Такая интроверсия не могла пройти бесследно, и в годы обучения в консерватории у него отмечались «сильные и короткие галлюцинации», испугавшие родных. Перед сном иногда наступала сильная дрожь, судороги и онемение конечностей, после которых следовала долгая и бессонная слабость.

Вряд ли композитор намеренно рекламировал свою нетрадиционную сексуальную ориентацию, но тем не менее в 1862 г. вместе с известным поэтом А.Н. Апухтиным оказался замешан в шумном гомосексуальном скандале. Брат композитора Модест Ильич пишет, что оба друга были «обесславлены на весь город под названием бугров». [Игра слов; русское слово "бугор" созвучно французскому "bougre", что означает человека с гомосексуальными наклонностями].

В 1865 году Чайковский окончил консерваторию с большой серебряной медалью, написав кантату на оду Шиллера «К радости».

Заслуживают упоминания усилившиеся с этого времени депрессивные состояния, во время которых Чайковского посещали мысли о самоубийстве. Первая клинически выраженная депрессия зафиксирована в 1865 году и возникла без видимых внешних мотивов. После успешного завершения Первой симфонии он вдруг стал считать, что его жизнь не удалась, испытывал бессонницу, апатию и отсутствие аппетита. Врач даже думал о направлении молодого композитора в «лечебницу для нервнобольных».

Гомосексуальность не помешала Чайковскому довольно серьёзно увлечься примой итальянской оперы Дезире Арто в конце 1868 г., хотя он не без основания был уверен, что «стечение обстоятельств каким-то роковым образом непременно помешает им быть вместе». Но всё равно тяжело переживал разрыв с ней, так как они уже считались «женихом и невестой». Чайковский пишет «духовно близкому ему» брату Модесту, что «доброжелатели» рассказали Дезире о том, что он имеет «потерянную репутацию» и «страдает тайным пороком, о котором поговаривали в Москве как о дурной наклонности».

Начиная с ноября 1875 года, Чайковский почти непрерывно находился в депрессивном состоянии. Им всё больше овладевает навязчивая идея о том, что для «выздоровления» ему необходимо присутствие «любящего существа». И он, чувствуя «полное, окончательное, непреоборимое равнодушие к женщинам», опрометчиво решает жениться. Супружество должно было послужить ему маскировкой той компрометирующей склонности, которой он предавался со своим младшим братом и племянником.

Относиться безразлично к общественному мнению профессор Московской консерватории П.И. Чайковский, разумеется, не мог. С потрясающей искренностью он пишет брату Модесту в сентябре 1876 года следующее письмо: «...с нынешнего дня я буду серьёзно собираться вступить в законное брачное сочетание с кем бы то ни было. Я нахожу, что мои склонности суть величайшая и непреодолимая преграда к счастью, и я должен всеми силами бороться со своей природой... Я сделаю всё возможное, чтобы в этом же году жениться, а если на это не хватит смелости, то, во всяком случае, бросаю навеки свои привычки. Разве не убийственна мысль, что люди, меня любящие, могут иногда стыдиться меня... Словом, я хотел бы жениться или вообще гласной связью с женщиной зажать рты разной презренной твари, мнением которой я вовсе не дорожу, но которая может причинить огорчения людям, мне близким... Осуществление моих планов вовсе не так близко, как ты думаешь. Я так заматерел в своих привычках и вкусах, что сразу бросить их, как старую перчатку, нельзя. Да притом я далеко не обладаю железным характером и после моих писем к тебе уже раза три отдавался силе природных влечений».

Но Чайковский оказался не в силах преодолеть «природные влечения», в чём через год опять признавался брату: «Представь себе! Я даже совершил на днях поездку в деревню к Булатову, дом которого есть не что иное, как педерастический бордель. Мало того, что я там был, но я влюбился как кошка в его кучера!!!»

Он отчаянно и безрезультатно пытался «стать нормальным мужчиной». 1877 год оказался критическим. Женитьба Чайковского, дожившего до 37 лет с врождённой антипатией к браку и нисколько не увлечённого своей невестой, поразила всех близких. Казалось, только сам Пётр Ильич надеялся на счастливый исход.

Его избранницей оказалась бывшая студентка консерватории Антонина Милюкова. На заинтересованный вопрос Чайковского её преподаватель дал следующую характеристику своей ученицы: «большей дуры свет не видывал… но собой хороша. …Личико смазливое, фигура, знаете ли…» Пётр Ильич наивно полагал, что если жениться не на «разведёнке», уже вкусившей вкус супружеской жизни, а на «девице», то сможет направить её «пылкость» «в русло духовности, взаимного уважения, общности интересов». Возможно, для ХIX века его рассуждения не были столь наивными, какими они представляются нам в веке XXI.

Осенью, вернувшись в Москву, он нашёл уже новую квартиру, любовно обустроенную молодой женой. Однако невозможность совместного существования стала ясна после того, как новобрачная, потерпев несколько дней, решительно пошла на «штурм Измаила».

Чайковский писал брату Анатолию Ильичу: «Жена моя в физическом отношении сделалась мне безусловно противна». Чему никто из его родных не удивился.

Обвиняя во всём себя, Чайковский решил покончить жизнь самоубийстве. Поздно вечером он «пошёл на пустынный берег Москвы-реки» и, «никем в темноте невидимый, вошёл в воду почти по пояс и оставался так долго, как только мог выдержать ломоту в теле от холода». Суицидальная попытка, которую он хотел замаскировать под простуду, оказалась безуспешной. Чувствуя себя «накануне психического заболевания», Чайковский по телеграмме, присланной по его же собственной просьбе из Петербурга, срочно уехал из Москвы. По совету психиатра, один из братьев Чайковского увёз его за границу. Так что попытка изменить свою природу насильственно едва не кончилась для него трагически.

Чайковский не предполагал, «что принадлежит от природы к редко встречающемуся типу гомосексуала исключительного, и какая бы то ни была коллизия с женщиной для него невозможна». Постижение этого факта пришло к нему во время недолгой брачной жизни. Иллюзии по поводу своих отношений с женщинами исчезли навсегда. В последующем Чайковский уже и не помышлял об интимных связях с женщинами.

Психические нарушения композитора выражались в невротических жалобах, доходящих до степени психосоматического заболеваний. Частыми проявлениями невроза являлись приступы истерии. «У него случались истерические реакции, выражавшиеся в приступах ярости при шуме проезжающего мимо экипажа. Порой он бывал столь раздражителен, что ему мешало даже тиканье часов». Особенно сильный истерический припадок, закончившийся длительным обмороком, случился с ним в 1881 году, когда его «любимый мальчик Алёша» был призван в армию, что вызвало у Чайковского душераздирающие вопли.

В 1877-1885 годах Чайковский всё больше замыкался, избегая всяких визитов и встреч со знакомыми. Проводя большую часть жизни за границей, он меньше чувствовал свою роковую обречённость. В России же мрачное настроение и ощущение собственной безнадёжности часто доходило у него до подлинного трагизма.

Как это нередко бывает у депрессивных больных, а композиторы и музыканты особенно склонны к аффективной патологии, приступы тоски он стал «лечить» «кутежами и любовными интригами». В связи с неустойчивостью своей психики, к алкоголю Чайковский пристрастился довольно быстро «и часто бывал изрядно пьян». Эта тяга к спиртному сохранилась у него на всю жизнь.

Характерны дневниковые записи, сделанные им в Париже в мае-июле 1886 года: «"пьян", "пьянство", "пьянство страшное", "что я за пьяница сделался"», «я... больной, преисполненный неврозов, человек, - положительно не могу обойтись без яда алкоголя... Я, например, каждый вечер бываю пьян и не могу без этого... Не замечал также, чтобы и здоровье моё особенно от того страдало». С 1887 года в дневниках появляется частое словосочетание «тоска и пьянство».

В «Дневнике моего путешествия 1888 года» встречаются записи, которые позволяют допустить употребление Чайковским наркотиков. Вот два примера: «Пережил что-то вроде самовлюблённости в героин…»; «Там был ещё один плоскогрудый господин приятной наружности, элегантный джентльмен и врач. Впрыскивание морфия».

Алкоголизм не носил разрушающего характера: композитор создавал гениальные произведения вплоть до своей смерти. Тем не менее, в 1888 году (в возрасте 48 лет) уже появились амнестические формы опьянения, т.е. забывании событий, произошедших в состоянии опьянения. Можно также предположить, что преждевременное постарение композитора, который в 50 лет выглядел стариком с белоснежной бородой и сгорбленной фигурой, могло быть следствием алкогольной болезни. С 1888 года он уже редко чувствовал себя здоровым, засыпал, сидя на стуле, не раздеваясь; слишком много ел и потом «лечился касторкой».

«Я - несчастный человек, - говорил он. Когда я у себя дома, один, мне кажется заманчивым соглашаться на предложения дирижировать моими сочинениями, я с удовольствием, с некоторой гордостью думаю, как меня хорошо принимают, ценят, - и соглашаюсь с радостью. А скоро, скоро, скоро меня начинает голодать такая безумная тоска, и я бегу, бегу подальше от чествований, обедов, тостов и т.д.» Однажды, приняв предложение дирижировать в Вене на музыкальном празднике, он тайно («позорно», по его выражению) уехал и скрылся в маленьком немецком городке, предупредив только, что он захворал.

Остановимся на психопатологических особенностях творческого процесса Чайковского, заявлявшего, что «единственное спасение в душевном горе – это работа».

Занятия музыкой и в особенности композиторская работа приводили его в странное возбуждение, которое он сам называл «шоком». «При этом он перед тем, как заснуть, испытывал потерю чувствительности в руках и ногах или приступы дрожи во всём теле, страдал от переутомления или бессонницы. Порой у него случались самые настоящие галлюцинации, о которых он сообщил в письмах братьям, чем привёл их в немалое волнение. Особенно тяжело ему пришлось во время сочинения Первой симфонии. В этот период у него случился полномасштабный нервный припадок, который он предчувствовал заранее».

Чайковский всю жизнь страдал приступами специфического страха смерти. Этим можно объяснить, что в своих гениальных произведениях он я такой необычайной силой выражает свои тяжёлые переживания тоски, грусти и «нытья». Эти чувства не давали ему возможность «нормально жить». Он не мог отбросить их, вытеснив из сознания, а потому невольно отражал в своих произведениях.

О болезненно повышенной эмоциональности композитора свидетельствует такой факт. В 1879 году он писал оперу «Орлеанская дева» по трагедии Шиллера. Читая в это время биографию Жанны д’Арк, «страшно разревелся», когда дошёл до момента её казни. На сочинение этого произведения уходили такие силы, что порою он в изнеможении падал на прогулке и приходилось вызывать коляску, чтобы отвезти его домой.

К этому времени Чайковский уже был признанным корифеем музыкального мира, а будучи гением, извлекал пользу для своего творчества даже из депрессивных состояний. В 1890 году «в период чёрной меланхолии» пишет оперу «Пиковая дама». В 1892 году, по словам проф. И.И. Лапшина, балет «Щелкунчик» сочинялся Чайковским «в состоянии глубокой психической подавленности ради самозабвения».  Заметим, что чаще творческая продуктивность усиливается в гипоманиакальных, а не депрессивных состояниях.

По мнению музыковеда Л.Д. Демьянчук, «наслаждение творчеством было единственным спасением от точившей его тоски, поэтому в своих произведениях он изливал все страдания своей больной души, возможно, надеясь обрести спокойствие и ясность духа… Его последняя Шестая симфония (1893 г.) – это крик истерзанной и измученной души, которая мечется в безысходной тоске. Мрачным настроением проникнуты все части симфонии. А от погребального “Со святыми упокой” из первой части веет леденящим холодом. Концовка симфонии проникнута прощальной и тихой грустью разлуки с жизнью, со всем дорогим и светлым, что было в ней».

Биографы объясняют испытываемыми им депрессиями тот факт, что композитор в своей музыке с необычайной силой смог отразить тяжёлые переживания тоски и грусти. Эти чувства мешали ему «нормально жить», но невольно придали чарующее своеобразие его творениям.

Ещё один любопытный факт об особенностях его творческого процесса. В письме к Н.Ф. фон Мекк Чайковский писал: «Иногда я с любопытством наблюдаю за той непрерывной работой, которая сама собой, независимо от предмета разговора, который я веду, от людей, с которыми нахожусь, происходит в той области головы моей, которая отдана музыке».

Единой модели проявления гомосексуальности в творчестве быть не может, потому что не существует одинакового восприятия гомосексуальности её носителем. Для Чайковского его сексуальная аномалия была, безусловно, причиной многих депрессивных переживаний, которые, как уже отмечалось, не могли не отразиться на музыкальном творчестве. Можно предположить также, что у гомосексуалов творчество чаще, чем у других, заменяет семью и социум. Из этой потребности рождается трудоголизм. Этот факт подтверждает следующая цитата из письма Чайковского: «Сейчас отдыхаю и ничего не пишу, только романсы». Вот такой вид «отдыха» от работы.

У композитора имела место необыкновенно благоприятная для него эпистолярная «связь» с одной незаурядной женщиной. Можно утверждать, что если бы не значительная и долговременная (с 1876 по 1890 гг) финансовая помощь баронессы Надежды Филаретовны фон Мекк, вряд ли Чайковский смог реализовать весь свой творческий потенциал. Их роман в письмах заслуживает особого упоминания. Если композитор относился к баронессе, как и полагается воспитанному человеку, с чувством большой благодарности, ставя непременным условием только невозможность личных встреч, то создаётся впечатление, что фон Мекк любила его чисто по-женски. И перестала оказывать ему помощь не в связи с ухудшившимся материальным положением, а по вполне конкретному поводу. В своём последнем письме композитору баронесса пишет: «…я не умею отделять музыканта от человека… На днях… я узнала об Вас много недостойного. Об Вас насказали мне таких ужасов, что я пришла в отчаяние. Это отзывы наших друзей, а им можно верить… Вследствие открывшихся обстоятельств, забудьте, Пётр Ильич, Ваше знакомство со мной… Будьте уверены, что я умею молчать о чём следует».

Всё, что мы знаем о Чайковском, заставляет нас предполагать, что он в большей степени страдал сам, чем приносил кому-то страдания, что является самой характерной чертой невротической, а не психопатической личности.

Обстоятельства смерти композитора хорошо известны, но истинная причина его действий до сих пор трактуется по-разному. Существует несколько версий. Одни авторы считают, что Пётр Ильич покончил с собой по приговору суда чести выпускников юридического училища, к числу которых он принадлежал. «Ещё за несколько лет до этого по столице передавались невнятные слухи, будто Чайковский состоял в связи то ли с сыном какого-то генерала, то ли с наследником престола. Скорее всего, это были лишь грязные сплетни, хотя друг композитора, великий князь Константин Романов давал для них основание». Возможно, Чайковский намеренно выпил заражённую холерным вибрионом воду, и смерть была для него фактически «навязанным самоубийством». По другой версии, он по той же самой причине принял мышьяк, симптомы отравления которым сходны с холерой.

Мало кто из великих людей, имевших гомосексуальную ориентацию, тяготился своей аномалией в такой степени, как Чайковский. Если учесть, что композитор пытался «бороться со своей природой», испытывал длительные депрессивные состояния, в отчаянии совершал суицидальные попытки, то можно говорить о выраженных аффективных и поведенческих нарушениях, связанных с гомосексуальностью. Разумеется, не только с ней. Возможно, эта половая девиация усилила уже существовавшие в детском и подростковом возрасте невротические расстройства. «Нервные припадки» Чайковского носили в основном истерический характер, что полностью согласуется не только с их клиническими проявлениями, но и с художественным складом личности композитора. Если правы авторы, доказывающие факт самоубийства композитора, то придётся признать, что гомосексуальность сыграла в конечном итоге трагическую роль в судьбе Чайковского. Но вызванные ею переживания, которые «не давали ему возможность нормально жить», нашли своё отражение в его музыкальных произведениях, а, следовательно, не остались безразличными для творчества.

Воистину странными и неведомыми путями ведёт гений своих избранников к славе.

***
Впервые опубликовано: журнал «Психология на каждый день» №9, 2010 г.