И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН

Кровавый рассвет за спиной - на востоке - постепенно бледнел, перерастая в желтый слепящий свет, и этот свет все отчетливее проявлял грубые угловатые формы тяжелого танка, скрытого под шелестящими на свежем утреннем ветерке зелеными листьями срезанных вчера под корень молодых березок.
Наступало утро 19 августа 1941 г. День обещал быть тяжелым: немцы рвутся к Ленинграду; советские войска отчаянно обороняются уже на ближних подступах к городу. Луга и Кингисепп - в руках неприятеля, и теперь он продвигается на Красногвардейск, который раньше назывался Гатчиной. А оттуда до Ленинграда уже рукой подать!
Зиновий Колобанов потер покрасневшие глаза - нервное напряжение было настолько велико, что ночью он так и не смог заснуть - и вновь оглядел в бинокль дорогу, ведущую к совхозу Войсковицы. Пока она пуста. Но слева - на Лужском шоссе - уже часто бухают пушки и захлебываясь, перебивая друг друга, стрекочут пулеметы. Там идет бой. А здесь - никого... И от этой неизвестности еще больше сосет под ложечкой и ноет в душе...
- Товарищ старший лейтенант... Ну пожуйте хоть крылышко!
Это Паша Кисельков - стрелок-радист и главный добытчик экипажа. Вчера вечером, когда встали на эту позицию у Войсковиц, чертыхаясь, вырыли в твердом грунте два капонира - основной и запасной - и замаскировали танк срезанными под корень березками, полностью обессиленный экипаж рухнул как подкошенный на землю, а Паша - неутомимые ноги! - смотался до брошенной птицефермы и приволок оттуда здоровенного гуся. Гусь отчаянно хлопал крыльями и возмущенно гоготал. Эти аппетитные звуки подняли бы и мертвого, не то, что изнывающих от голода солдат. Оба Николая - водитель Никифоров и заряжающий Роденков - тут же засуетились, организовывая костерок, а наводчик Андрюша Усов полез на заваленную березками «кавэшку» за ведром. Тем временем Паша свернул птице голову, и во все стороны полетели перья. Через несколько минут гусь уже варился в танковом ведре, а весь экипаж в полном составе сидел вокруг костерка и вдыхал идущие от ведра божественные ароматы... Об охранении не беспокоились: Колобанов, пользуясь своим старшинством, обязал сержанта, командовавшего поредевшим взводом пехотной поддержки, выставить часовых и взять на себя охрану танка. «Пехтуре» танкисты о птицеферме не рассказывали: если есть голова на плечах - сами найдут, а нет - пусть голодают... У нас меценатов нет. Нищий нищему не подает!..
Гуся съели наполовину: остальное решили оставить на утро. Но к утру нервное напряжение ожидания боя настолько возросло, что танкисты засели за еду без всякого энтузиазма, а их командир и вовсе не прикоснулся к птице. Он вспоминал свой вчерашний разговор с комбатом:
- Колобанов... - хрипел сорвавший в боях голос комбат. - Позицию свою будешь держать насмерть. Сколько бы немцев на тебя не пошло. На подкрепление не надейся: здесь, на Лужском, «фрицы» тоже полезут. Это я тебе гарантирую. А у меня в распоряжении только «бэтэшки»... Они все вместе взятые одного твоего танка не стоят. Так что, придется тебе одному справляться. А иначе на кой ляд тебе «кавэшка» дана?! Завтра умри, но не пропусти гадов к Ленинграду... Если мимо вас проскочит хоть один самый захудалый сапер, я тебя лично - собственной рукой! - расстреляю как труса...
Зиновий знал, что командир не шутит: он помнил, как под Псковом комбат на глазах у всех танкистов «поставил к стенке» двух сержантов, выведших свои израсходовавшие боезапас машины из боя. «Трусы! - орал майор, грохая по приговоренным из Нагана. - Подумаешь, нет снарядов... А гусеницы - разве не оружие?!»
Размышляя о вчерашнем обещании командира, Зиновий все время осматривал занятую им позицию, и его глодала мысль - все ли он правильно рассчитал? Нет, позиция определенно была удачной: дорога на Войсковицы шла через болотистую местность; если немцы, обнаружив танк Колобанова, свернут с нее, то тут же увязнут в сыром грунте. И тогда их пехота попадет под кинжальный огонь двух пулеметов взвода поддержки и лобовой ДТ Паши Киселькова, а бронетехника - под убийственный огонь 76-миллиметровой пушки грузного танка КВ.
Но пока все было спокойно. Противника не видно. Солнце встало уже высоко - приближается полдень. На Лужском по прежнему грохочет, а здесь тихо... Может, вообще не придут?
Высоко над головой затянул заунывную песню авиационный мотор. Танкисты из под ладоней уставились вверх: свой или чужой? Хотя, откуда взяться своему? Свои почти все погорели... Если над головой гудит - значит над тобой немец. Вероятность  один к ста...
Точно - немец! Ползет в синеве нагло, в гордом одиночестве. Ничего не боится. Да и чего бояться? За два месяца отступления от границы Зиновий видел советские самолеты раз пять-шесть, не больше. Небо - полностью в руках фашистов...
Разведчик... Пошел на Войсковицы. Значит, скоро пожалуют гости... Немец - он мужчина серьезный, экономный. Зря технику не погонит, бензин впустую жечь не будет. Раз крутится над Войсковицами - туда и пойдут войска...
Черт, что это? За хвостом самолета вспухло белое облако, стало оседать вниз, постепенно разделяясь на тысячи мелких белесых частиц...
- Листовки сбросил... - прогудел обычно молчаливый Коля Роденков.
- Интересно, кому? - отозвался Коля Никифоров. - В Войсковицах никого не осталось. Наверное, коров агитировать будет...
- Листовки? - вскинулся непоседа Пашка Кисельков. - Командир, я сгоняю?.. Одна нога здесь, другая - там...
- На кой ляд? - недовольно пробурчал Зиновий. - Что, шило в заднице покоя не дает?..
- Так интересно же... - уже издалека отозвался Пашка.
- Смотри... Не вернешься к началу боя - я тебе трибунал по законам военного времени устрою!
Пашка вернулся, довольный, через полчаса. В руках он тащил целую кипу собранных по лугам листовок.
- Ну, и зачем тебе это дерьмо? - ворчал Зиновий, разглядывая текст листовки. - Фрицу сдаваться собрался?
Листовка действительно была отпечатана для сдающихся красноармейцев. Ее текст гласил:

«ХРАБРИ РУЗКИ ЗОЛЬДАТ!
Тфой командир продал тебья. Наш Люфтваффе бомбит Москву. Зафтра ми войдти ф Петерсбург. Все кончен. Не дури! Здавайся. Подними над голофа этот листофка, и немецки зольдат не будет стреляйт».

- Сожги эту гадость, - посоветовал Никифоров.
- Да вы что, дурни, такое добро сжигать... - не на шутку испугался Кисельков. - Смотрите, какая бумага! Это вам не родная «Правда»... Ту только послюнявишь - бумажка сразу же расползется, а из этой самокрутки высшего класса получатся!
Танкисты оживились. Теперь они смотрели на листовки почти благосклонно. А ведь действительно, самокруточки получатся - сплошной блеск! Из карманов появились тощие кисеты, из них на заскорузлые ладони посыпались остатки махры. Сияющий Пашка щедро раздавал бумагу: знай наших, не зря ведь бегал...
Закурили. Ароматный махорочный дым несколько снял напряжение ожидания. Потом махорка кончилась. Вновь потянулись томительные минуты...
Колобанов взглянул на именные наручные часы, полученные им в награду за то, что трижды горел в снегах Финляндии во время Зимней войны 40-го года: скоро 14.00, время обеда... И тут сидевший рядом Андрюшка Усов внезапно изменившимся голосом просипел:
- Пыль на дороге...
Действительно: на дальнем конце дороги разрастался здоровенный клуб пыли. Немцы! Ну, вот и настал ваш час, ребята...
- По местам! Сидеть тихо! Огня без приказа не открывать!
И, прежде чем нырнуть в люк, Зиновий оглянулся на пехотинцев:
- Сержант! Если хоть один из твоих «щеглов» чирикнет раньше времени - я весь твой взвод передавлю гусеницами к чертовой матери!
Крышка люка захлопнулась над головой, словно крышка гроба. Лейтенанта охватила могильная темнота, в которой светилось только одно пятно - визир перископа. Колобанов, прильнув к нему, напряженно всматривался в растущий на дороге клуб пыли, пытался определить, с кем же придется иметь дело: мотопехотой, или все-таки с танками?
Вот из общего серого клуба выделился хвост поменьше - это во главе колонны катили три мотоцикла с колясками. Разведка... В перископ отчетливо видно выплывающих из сизой пелены плечистых парней в стальных касках и мотоциклетных очках, с закатанными по локоть рукавами; длинные дырчатые стволы пулеметов торчат из колясок...
- Мотоциклистов пропускаем... Пусть себе катаются на здоровье!
Зиновия больше интересовали те, что еще скрывались в пыли. Ну же, ну-у... Кто там? Дай Бог, чтобы это была только мотопехота!..
Из размытой пелены показался капот... автобуса! За ним - еще один!
- Дьявольщина, что это еще за пионерлагерь на выезде? - удивился наблюдавший за немцами через прицел Андрюшка Усов.
- Это штаб, Андрюша... Штабные автобусы. Это ерунда. Меня больше интересует, кто идет за ними...
- Сволочи!.. - выругался Паша Кисельков. - Ничего не боятся. Штабы пускают впереди войск! Думают, что уже победили...
- Пусть думают, Паша... Пусть думают... Тем удобнее нам будет их расстреливать... - приговаривал Колобанов, до боли в глазах всматриваясь в клубящуюся пыль. Ну, кто же идет за автобусами?..
В мятущейся пелене проступила очередная тень. Вот она выявилась отчетливее... Еще отчетливее... Угловатый корпус, крутящиеся катки, ползущие гусеницы, нагло торчащий ствол пушки над ними...
- Танки!
- Черт! Принесла нелегкая!
Все танкисты лихорадочно прильнули к своим перископам и смотровым щелям. Вопрос - с кем предстоит драться, уже решен. Теперь перед ними не менее животрепещущий вопрос - сколько их, сволочей, пожаловало?
- Один... два... Три...
- Семь... восемь... десять...
- Пятнадцать... семнадцать... двадцать...
Колобанов прижал к горлу ларингофон:
- Товарищ комбат! Товарищ комбат! По дороге на Войсковицы движется танковая колонна... Двадцать два танка!  На броне пехота. С ними - штабные машины. Конца колонны не вижу. Возможно присутствие технических средств и артиллерии. Принимаю бой!
- Колобанов... твою мать... - слабо донеслось сквозь свист и шипение, наполнявшие наушники. - Держись... Вгрызайся в землю зубами, но держись. У меня тут на Лужском такое творится...
- Понял... Конец связи... - отозвался Колобанов и посмотрел на своих ребят. Те с надеждой глядели в лицо командира - во мраке закрытой башни влажно блестели белки их глаз. Зиновий смущенно откашлялся:
- В общем, так, мужики... Подкрепления не будет - на Лужском идет большая драка. Но врага надо остановить... Любой ценой...
В танке повисла давящая тишина.
- Ясно... - после молчания отозвался Андрюшка Усов. - Надо остановить - значит, будем останавливать... Коля, заряжай бронебойным...
Голова колонны уже миновала перекресток и приближалась к двум березкам, избранным Колобановым как пристрелочный ориентир. До них всего 150 метров - для пушек это стрельба в упор! Тут захочешь - не промахнешься... Немцы действительно были уверены в себе: танки шли не на положенной по уставу, а на сокращенной дистанции между машинами, люки были открыты, из них выглядывали чумазые головы в черных беретах. На броне сидели серые солдаты: кто-то жевал, кто-то играл на губной гармошке... Победители, вашу мать!.. Ну, мы вам сейчас покажем «победу»!
Передняя машина поравнялась с березками...
   - Ориентир номер один... Бронебойным... Огонь! - рявкнул Зиновий. Усов, медленно сопровождавший стволом передний танк, даванул ногой на педаль спуска. Пушка громко грохнула, ее казеник, находившийся слева от Колобанова, резко дернулся назад. По полу зазвенела стрелянная гильза, в ноздри ударил резкий запах сгоревшего пороха... Немецкий танк на ходу вздрогнул, из раскрытых люков башни выметнуло пламя... Солдаты лягушками разлетелись с брони в разные стороны... Танк прокатился, замедляя ход, еще с десяток метров, скособочился, съехав одной гусеницей в кювет, и замер, перегородив собой дорогу... Пламя с гудением охватило всю башню и крышу моторного отсека, в небо пополз клубящийся черный столб смрадного дыма...
- По второму... Бронебойным... Огонь!
Пушка КВ вновь дернулась, оглушив всех своим грохотом. Из раскрывшегося казенника вместе с гильзой в башню рванулась удушающая струя пороховых газов. Второй немецкий танк, получив в борт выпущенный почти в упор снаряд, окутался огнем и дымом, и замер рядом с первым, запечатав собой дорогу, словно горлышко бутылки пробкой.
Немцы еще ничего не поняли. Головные машины, упершись в горящие танки, уже остановились, поводя в стороны своими стволами в поисках невидимого противника, а не услышавшие выстрелов за ревом моторов и лязгом гусениц задние танки продолжали накатываться вперед, сжимая колонну, словно гармошку... Но уже вовсю трещали пулеметы и винтовки сидевших в ячейках красноармейцев, гулко гремел в коробке танковой брони ДТ Паши Киселькова. От их огня дробились в осколки стекла окон и лопались шины штабных автобусов, а с брони танков мешками сползали изрешеченные пехотинцы и танкисты...
- Усов... Переводи прицел на замыкающих! - ревел сквозь грохот выстрелов Колобанов. - Бей! Запирай гадов на болоте!
И тут часто-часто загрохотали танковые пушки немцев. Фашисты били прицельно, в упор - по... копнам сена, стоявшим в стороне от позиции Колобанова: они вполне резонно, но совсем неправильно решили, что засада скрывается именно там.
- Дурни! - радостно орал Андрюшка Усов, лихорадочно крутивший колесо разворота башни. - «Купились» на копны! У нас есть еще несколько секунд!
Вновь грохнуло его орудие, и в конце колонны вверх взметнулся огненный фонтан. Все! Немцы заперты. Дорога превратилась в расстрельную камеру. Теперь только успевай выбирать цели...
Однако противник уже сообразил, где стоит проклятый советский танк. По КВ Колобанова дружно ударили два десятка орудийных стволов! Земля вокруг «кэвэшки» вскипела бурыми фонтанами. Березовые стволы, маскировавшие машину, разметало в стороны первыми же выстрелами, и теперь посылаемые почти в упор немецкие снаряды кромсали утолщенную накладными листами восьмидесятимиллиметровую броню башни! Внутренность КВ гремела, как колокол, от непрерывных тяжелых ударов. Окалина, отлетавшая от брони, секла в кровь лица танкистов. Они оглохли от непрерывных ударов, выстрелов и взрывов, задыхались и кашляли от заполнивших все боевое отделение сгоревших пороховых газов. Но - работали! Коля Роденков швырял - словно мешки с мукой! - снаряд за снарядом в жадный зев казенника; от него только во все стороны летели брызги соленого пота... Андрюша Усов вертел маховички наводки, совмещая перекрестье прицела с силуэтом очередной цели, и остервенело давил ногой на педаль спуска... Веня Колобанов высматривал самые опасные на этот момент для КВ танки и указывал их Андрюшке... Пашка Кисельков строчил из своего ДТ не переставая, а остававшийся пока без своей прямой работы механик Коля Никифоров еле успевал менять Пашке диски... Они работали дружно, словно детальки одного грозного механизма, носившего название: тяжелый танк «Клим Ворошилов», и не было сейчас между ними различий - ни в уме, ни в образовании, ни в служебном положении...
Несколько наиболее смелых немецких танкистов попытались съехать с загроможденной горящими машинами дороги и прорваться на своих танках вплотную к КВ, но тут же засели в болотистом грунте по самые башни. А через несколько мгновений их увязшие танки превратились в ярко чадящие факела... И тогда на русских через трясину рванулись немецкие пехотинцы! Это было храбро, очень храбро, но бессмысленно: пробиравшиеся сквозь жидкую грязь с черепашьей скоростью солдаты один за другим падали под сыпавшимися на них градом пулями красноармейцев и Паши Киселькова. Оставшиеся в живых вновь и вновь пытались подняться в атаку, но все было напрасно... Немецких солдат становилось все меньше, и им не оставалось ничего другого, как начать отступление из этой западни...
Однако того, как побежала немецкая пехота, Зиновий уже не увидел: прямо перед глазами Колобанова сверкнула яркая вспышка, и мир погас! Резиновым ободом видоискателя перископа лейтенанта ударило по глазам так сильно, что отброшенная этим ударом голова Зиновия боднула затылком заднюю боеукладку... Сознание на несколько секунд ушло; потом пришедший в себя Колобанов некоторое время ощупывал свою ушибленную голову, мучаясь идиотским вопросом: «Так жив я, или нет?» Наконец, сообразив, что если он думает, значит еще жив, Колобанов схватился за видоискатель. Черт, ничего не видно! Перископ разбит, срезан осколком немецкого снаряда... А ведь боем надо руководить. Усов через свой узенький прицел за всем не уследит!
- Пашка! Перископ накрылся...
- Понял, командир! Сейчас!
Пашка Кисельков бросил пулемет и в потемках, на ощупь стал нашаривать в ЗИПе новый перископ. В танковом расчете все мудро, все продумано: стрелок-радист самый малоценный член экипажа - его легче заменить во время боя, чем любого другого танкиста. Значит, ему и рисковать... В крайнем случае, от гибели стрелка боеспособность танка почти не уменьшится - не то, что при гибели механика, заряжающего, наводчика, а уж тем более командира... Так что Колобанов послал наружу Пашку не из страха за собственную жизнь, а из сурового и жесткого военного расчета!
В краткие секунды между двумя отдачами продолжавшего стрелять орудия Пашка - с риском быть раздавленным откатом казенника! - змеей протиснулся между затвором пушки и Колобановым, и откинул крышку люка. Внутрь задымленной, загазованной темной пещеры башни хлынули солнечный свет, свежий воздух и... комья земли, поднятой очередным разрывом! Над головой противно провизжали осколки, и Пашка выскочил наружу - только грязные «кирзачи» мелькнули перед носом Зиновия...
Лейтенант с замиранием сердца ждал новых разрывов немецких снарядов, которые разнесут радиста на мелкие куски. И они не заставили себя долго ждать: через несколько секунд после Пашкиного исчезновения по броне КВ дважды долбануло так, что Колобанов мысленно попрощался с неунывающим Кисельковым. Но тут - к удивлению лейтенанта - по крыше башни заскребли железом! Пашка был жив, Пашка менял перископ! Под его ногами дергалась от выстрелов башня КВ, вокруг рвались снаряды, визжали осколки, свистели пули - а Пашка Кисельков выворачивал из гнезда покореженный перископ, Пашка вставлял на его место новую оптику!
«Держись, Паша, держись... Только не вляпайся...» - мысленно молил Киселькова Колобанов. Он даже не замечал, что от переживаний затаил дыхание - словно нырнувший под воду пловец. И вздохнул облегченно только тогда, когда Пашка вниз головой нырнул в люк - прямо ему на колени:
- Сделано, командир! Работай дальше...
Но Зиновий уже забыл о Пашке, прильнув к перископу. Обстановка на дороге за пропущенные им несколько минут существенно изменилась: мать честная, сколько там полыхает танков!.. Андрюша Усов зря времени не терял - колол немцев снарядами на куски, словно дрова топором!
Удар! Один из многих, но особенный... Все это сразу почувствовали. Что-то изменилось. Но что? Никто этого еще не понял, а Андрюшка Усов уже закричал, и в крике этом ясно сквозили ярость и нарастающая паника:
- Башня... Башню заклинило... Не могу провернуть... Суки! Сволочи!
- Спокойно, Андрей, спокойно... Попробуй еще раз... - Зиновий говорил хладнокровным голосом, но по коже бежали мурашки и волосы шевелились под мокрым от пота шлемом: «Все. Отвоевались!»
- Без толку! Встала намертво! Амба...
Удар. Еще удар. Немцы пристрелялись - колотят по КВ, словно гвозди вбивают! Если так простоять еще минуту, будет из танка всем общий крематорий...
- Никифорыч, заводи! Сейчас все от тебя зависит! Будь молодцом! Поехали...
Водитель Коля Никифоров взялся за рычаги. Тихо урчавший своим мотором с самого начала боя КВ взревел на форсаже и рванулся со своего места, взметывая лязгающими гусеницами груды завалившей его при взрывах земли. И появился перед немцами - в полный рост, во всей своей красе! Теперь все действительно зависело от Никифорова - и маневр, и огонь... Коле нужно не подставлять фрицам свой борт, Коле нужно уклоняться от летящих в него снарядов, Коле нужно доворачивать «кэвэшку» так, чтобы впечатывать немцев в прицел косо торчащей в сторону пушки... Работа ювелира, сидящего верхом на слоне! Все сейчас зависело от Коли Никифорова. Вот только обзор у него был совсем небольшой. Прямо скажем - неважнецкий обзор... При таком обзоре долго не поездишь! Коле нужны были глаза. Глаза наверху. И этими глазами для Никифорыча сейчас был Веня Колобанов:
-  Коля, лево сорок... Короткая... Андрюша - давай! Отлично! Коля - вперед... Право пятнадцать... Стой... Андрей... Есть еще один! Коля - назад... Молодец! Вперед лево тридцать... Еще доверни... Андрюшка, видишь его? Нет? Никифорыч, еще левей... Ага, горишь, сука!..
- Мужики! - это раскрыл свой рот молчун Коля Роденков. - Бронебойных всего три снаряда осталось!
- Командир! Укажи цель... Я ее не вижу... - кричал Андрюшка Усов, не отрывавший глаз от прицела, в котором мелькали только дым и горящие танки. - Где цель, командир?! Скорее! Ведь сейчас долбанет по нам, сволочь...
Зиновий так же лихорадочно рыскал перископом по скоплению стоявших на дороге битых немецких машин, но видел только пылающие танки, в утробах которых рвались боеприпасы. И ни одного выстрела с их стороны! Господи - неужели?..
- Все, Андрюша... Кончились цели... Мы их все раскокали!
- Как? Все?! Все до одного?!
- Да, все... - Колобанов уже сосчитал дымные столбы. - Все двадцать два танка. Стоят, беззубые... Только на металлолом и годятся... Никифорыч, тормози - дело сделано...
- Вы что, офонарели - тормозить? - нервно заорал Коля Никифоров, продолжая «играть» рычагами. - А это что там за деревьями? Смотрите: право тридцать...
- Ах, ты, черт!... - Колобанов глянул в ту сторону и обомлел: из-за березовой рощицы немецкие солдаты выкатывали несколько противотанковых орудий! Еще немного - и КВ получил бы в борт хорошую порцию бронебойных «гостинцев».
- Усов! Ориентир номер три... Прямой под щит, осколочным - огонь!
- Да не вижу я их! - рыдал Андрюша. - Никифорыч, доверни бандуру, чтобы гады в прицел попали!
Никифоров легко довернул громаду танка - сделал свое дело, словно ювелир. Первая пушка впечаталась в перекрестье, и Усов лихорадочно топнул сапогом по педали спуска. Грохнуло, сверкнуло, немецкая пушка подпрыгнула в воздух, нелепо раскорячив в стороны свои станины... А ползущее перекрестье прицела уже поехало по силуэту второй пушки.
- Готово! - рыкнул Роденков, смачно лязгнув затвором.
- Огонь!
Вторая пушка исполнила сальто-мортале, перекувыркнувшись через ствол и застыла кверху колесами...
- Никифорыч, левее и медленнее...
- Как скажешь, так и будет...
- Готово!
- Огонь!
Третья пушка разлетелась на части - куда ствол, куда колеса... И наступила тишина - окончательная! Коля Никифоров остановил машину...
В наступившей тишине Колобанов даже не сразу понял, что за писк стоит в его наушниках. Прислушавшись, он различил сквозь свист и треск помех сиплый голос комбата:
- Колобанов... Колобанов, твою мать... Отвечай!.. Как там у тебя? Мы закончили... Помощь не нужна?
- Все в порядке, товарищ майор... - откликнулся в пургу эфира Зиновий. - Горят фрицы... Хорошо горят!
В перископ он видел, как пехотинцы взвода прикрытия гурьбой повалили в сторону немецких танков - за трофеями. Значит, действительно все. Врага больше нет. Вот теперь можно и расслабиться...
Танкисты повылазили из своих люков. Чумазые, словно шахтеры после смены - только белки глаз сверкают на черных лицах, - они вытирали с посеченных летевшей окалиной лиц сочившуюся кровь, и обалдело крутили головами, слепо, словно кроты, щурясь на слепящее солнце. Из открытых люков танка следом за парнями потянулись наружу сизые облака горелых пороховых газов. Танкисты, попав от них на свежий воздух, чихали и кашляли, терли грязными ладонями слезящиеся глаза, сплевывали черные сгустки порохового нагара, перемешанного со слюной...
Механик Никифоров, откашлявшись, спрыгнул с танка на землю, оглянулся, по-хозяйски проверяя состояние своей техники. И его белесые брови на черно-буром от грязи и крови лице поползли вверх:
- Мать честная!.. Вы только посмотрите...
Танкисты глянули под ноги и не узнали своего КВ. Обугленный, со свисающими местами лохмотьями обгоревшей краски, он был весь изрыт глубокими царапинами, круглыми выбоинами, рваными канавками... Броня танка походила на лунную поверхность, сплошь испещренную кратерами... Обалдело чесавший свой мокрый затылок Коля Никифоров принялся считать попадания:
- Первая... Седьмая... Пятнадцатая... Пашок, помогай!.. Вездесущий  живчик  Пашка  тут  же   оказался   рядом   и   повел указательным пальцем по броне башни:
- Двадцать третья... Тридцать шестая... Сорок восьмая...
Зиновий тупо смотрел на дорогу с горящими немецкими танками, и не думал ни о чем. Во время боя его мозг «щелкал» в два раза быстрее самой современной счетной машинки, и теперь - усталый! - нуждался в отдыхе... Андрей Усов откручивал крышку с помятой фляжки и никак не мог ее открутить - его руки тряслись, словно у паралитика... Коля Роденков, кряхтя, растирал натруженную поясницу, а потом снял насквозь пропотевшую гимнастерку и стал отжимать ее своими огромными лапищами. Со скрученной материи текло так, словно Коля только что выкупался прямо в одежде в реке...
- Командир... Слышишь, командир... Сто пятьдесят шесть вмятин! - таращил на Колобанова удивленные глаза Кисельков. - Представляешь? Сто пятьдесят шесть попаданий снарядов - и ни одной пробоины!
- А ты что думал? - гордо раздувал промасленную грудь уже опомнившийся Никифоров. - Это тебе не крупповская броня... Наша - уральская!
Сзади донеслось фырчание мотора, и скоро у КВ остановилась легкая безбашенная машина. Из нее выпрыгнул комбат, следом полез какой-то тип в необмятом обмундировании не по росту - с большим черным ящиком в руке.
Комбат внимательно оглядел изрубленный снарядами КВ, потом горящие немецкие танки на дороге. И только сорвано просипел:
- Ну, вы, мужики, блин, и даете!.. Вот это работа! А я уж и не думал с вами встретиться...
Зиновий, увидев рядом начальство, с трудом приподнялся на ватных ногах, но майор остановил его:
- Сиди, Колобанов, сиди... Ты свое дело сделал - отдыхай... Сколько набил?
- Все двадцать два... Двадцать два танка и три противотанковых пушки. Да взвод поддержки расстрелял и сжег два штабных автобуса. А сколько они положили из пулеметов пехоты - спросите у сержанта, он сейчас считает, он и доложит.
- Ну-ну, Колобанов, ну-ну... Ты один на своем КВ за полтора часа урыл здесь  танков больше, чем весь батальон набил за целый день! Я привез кинооператора - пусть снимет, что вы тут натворили...
- Пусть снимает... - равнодушно согласился Колобанов.
Тип в необмятом обмундировании, колдовавший над раскрытым черным ящиком, выпрямился и вскинул на плечо кинокамеру. Камера застрекотала... Перед ее объективом слабый ветерок раздувал полыхавшее пламя и гнал в сторону бурый шлейф чадного дыма...
- Товарищ майор, а товарищ майор... Разрешите обратиться? - лисой подлез к комбату Пашка Кисельков. - А у вас махорочки случайно не найдется? Наша давно кончилась - довольствие уже неделю не получали... После такой заварушки уж больно курить хочется!
Комбат сурово поглядел на нагловатого танкиста, но потом широко улыбнулся:
- Есть, есть махорка, сержант. Держи кисет. Отсыпь немного. Заслужили, герои...
Пашка, приняв в ладонь толстенный кумачовый кисет комбата, тут же полез на КВ - поближе к своей компании. Вытянул из кармана немецкую листовку, щедро сыпанул на нее командирского табачку - не свой, не жалко... Свернул здоровенную - с патрон крупнокалиберного пулемета - самокрутку, согнул ее, чтобы не высыпалась махорочка, посередине, сделав «козью ножку», прикурил... Глубоко затянулся пару раз и передал самокрутку ребятам - пустил по кругу... Покосился в сторону объяснявшего что-то кинооператору комбата, достал свой пустой кисет и пересыпал в него три четверти всего командирского табака. Аккуратно завязал кумачовый кисет шнурком, расправил его бока - чтобы выглядел потолще - и вновь подкатился к майору:
- Товарищ комбат, а во фляжке у вас случайно не спиртик булькает?..
Майор недовольно взвесил на руке свой изрядно полегчавший кисет, нахмурился:
- Спирт, не спирт - не ваше дело, сержант...
- Понял... - быстро среагировал на нахмуренные командирские брови Кисельков и поспешно «слинял» под защиту своего экипажа...
Усталые парни сидели на горячей от лучей августовского солнца, изрубленной вражескими снарядами броне своего КВ и курили, по очереди затягиваясь сладковатым махорочным дымом. Они не знали о том, что этот тяжелейший бой просто не войдет в сводки и об их подвиге никто не узнает. Не узнает потому, что сегодняшняя бойня под никому не известным совхозом Войсковицы подпадает под определение «бой местного значения», а о таких боях не принято писать в газетах. И материал отснятый оператором на этой дороге, потеряет адресата; он будет идти в кинотеатрах под комментарий: «Сопротивление захватчикам растет. Все больше и больше немецких танков погибает от точного огня советских танкистов и артиллеристов». И все - ни имен, ни дат, ни названий... О них забудут. Их не вспомнят. И не прославят на всю страну...
Но эти парни дрались сегодня совсем не для того, чтобы их помнили, прославляли и награждали. Им это было не нужно. Сегодня они хорошо выполнили свою работу: задержали врага еще на один день. И выбили у него много танков. Это и было сейчас смыслом их жизни: задерживать и выбивать... Этим сейчас жили десятки, сотни, тысячи людей - задерживать и выбивать. Не пропустить. Ослабить. Даже ценой собственной жизни. Дать время тем, другим - в тылу - собраться с силами и обрушиться на врага всей российской несокрушимой мощью!
Сейчас все русские люди держали немцев. Держали, кто как мог. И из таких вот маленьких эпизодов «местного значения» складывался будущий успех. Именно из-за этих множеств задержек - на секунду, на минуту, на час, на день - сломается тщательно продуманный гитлеровскими генералами план «молниеносной войны» и ослабевшие, потерявшие большую часть своей главной ударной мощи - танков - немцы остановятся под самыми стенами Ленинграда и Москвы. И не смогут войти в них. И окажутся перед лицом новой, затяжной войны, которую германская экономика уже не в состоянии будет выдержать. И это в конце концов приведет к победе. Победе, которую в далеком августе 41-го года среди других безымянных героев ковали и эти пять никому не известных парней...
Они еще не знали, что с ними будет завтра, послезавтра... Зиновий Колобанов еще не знал, что всего через месяц его накроет снарядом на позиции в Пушкино - накроет рядом с танком, и на этот раз броня верного КВ не спасет его от осколков, которые пробьют парню голову и позвоночник. Но, несмотря на тяжелейшие, почти смертельные ранения, Колобанов останется жив. Он будет лежать в госпиталях, парализованный, до самого конца войны, однако справится с недугом, и вновь начнет ходить - чтобы жить, служить, работать... И неунывающий оптимист Пашка Кисельков еще не знал, что всего через неделю после ранения Колобанова он сгорит в своем танке вместе с молчуном Колей Роденковым на «Невском пятачке». И точно так же не знали Андрюшка Усов и Коля Никифоров, что похоронят они своих друзей, что пройдут они плечом к плечу через все военные невзгоды и доживут до победы, и увидят еще красное знамя над Рейхстагом - в самом сердце нацистского логова...
Но все это будет потом. А сейчас...
Сейчас эти ребята еще не знали свою судьбу. Они устало сидели на разогретой августовским солнцем искромсанной броне своего любимого КВ, радостно щурясь на слепящие солнечные лучи, и жадно глотали сладковатый махорочный дым, передавая по кругу еще дрожащими от пережитого напряжения пальцами толстую фронтовую самокрутку, скатанную из табачка комбата и немецкой пропагандистской листовки. А теплый августовский ветерок ласково ворошил на их головах мокрые от трудового пота волосы...