Западня

Ночью под высокими сводами заброшенного храма, бежать по крошащимся и расходящимся под твоими туфлями плитам, шум от треска которых оглушительным эхом раскатывается в пространстве пусть довольно просторном, но все же замкнутом и неизвестно еще сколь проходимым, заставлял её сердечко учащенно биться, вызывая в мыслях вопрос - это стук шагов такой громкий или же всё-таки это оно стремится выскочить из груди, одолеваемое каким-то первобытно-диким ужасом. Она бежала не оглядываясь, твердо зная, что преследователи идут по пятам, и что шаг за шагом ее нагоняют. Выход был один - запутать следы, спрятаться, укрыться в ночной прохладе, заставив ловцов, - её ловцов! - сбиться со следа, потерять и не найдя бросить преследование.

Да как тут спрячешься? Аромат ее духов, ее чистого тела, впитавшего запах дорогого душистого мыла, нотки соблазнительных масел и кремов, которые всякая уважающая себя дама не просто должна, а даже обязана использовать, если она едет в приличное общество, а тем более на бал, а еще более того - ко Двору самого Великого. Все выдавало ее в ночи, и даже слепой без труда найдет ее по запаху. Кто ж знал, что сегодня, что именно сейчас их будет подстерегать засада?!

Куда бежать? Куда?!!
Шикарнейшая карета, обошедшаяся отцу по стоимости большого замка, не устояла под таранным ударом неприятеля. Не помогла скорость, враг оказался быстрее и находчивее. Не помогла защита, ее взломали слишком быстро. И даже десяток гвардейцев не испугал бандитов...

Храбрый Ансен, ее любимый брат Ансен, так горячо схватившийся за пусть и парадную, но все же опасную в бою, шпагу, бился, как лев, как целая стая диких львов, защищающих свой прайд, свою семью - её, Анхелес, но под натиском черного в ночи и от того более страшного разбойника, кои известны своими выходками и изуверствами с теми, кто попадает к ним в плен, а уж тем более девушками высшего света, - пал в неравной схватке, пронзенный зазубренным мечем в самое сердце, которое сильным рывком враг вырвал одним движением, вынимая меч из поверженного героя. Это каковым силачом надо быть, что бы сотворить такое?

Сколько есть бандитов, кто они и как выглядят, не было видно. Все они были одеты в черное и потому словно слились с темнотой ночи. Фонари, столь обильно украшавшие карету, разбойники сбили в первую очередь, лишив охрану видимости противника. Но по рычанию оскорбительных и оттого еще более страшных угроз в адрес её и её охраны, Анхелес поняла, буквально всем своим естеством ощутила, что страшная расправа ждет ее, а судя по тому с какой скоростью и напором враг одолел её гвардейцев, - что она неизбежна.

В отчаянии она бросилась бежать в лес, выполнив единственную просьбу и требование её брата, в отчаянии и последним вздохе успевшего выкрикнуть, когда сталь вражьего меча вонзилась в его грудь: "Беги!"

И она побежала. Побежала назад, не разбирая дороги, через лес, через топкую грязь и цепляющиеся за одежду ветви кустов и деревьев, лишь по пути схватив в охапку полы своего пышного платья, столь необдуманно рано надетого дО приезда во дворец. Она бежала, слыша и чувствуя, как невидимые в ночи преследователи бросились за ней в погоню. В свете ночной звезды только ветви, да стебли растительности выдавали их местоположение в данную единицу времени, и только ужас близкой расправы придавал ей сил, что б уйти от погони, которая с каждым шагом всеравно настигала ее неотвратимо. И даже отличное умение быстро бегать
не спасало ее в лесу - а вы пытались убежать от кого-то в пышном кринолине по ночному лесу в, пусть дорогих и столь соблазнявших мужчин, но таких неудобных на мокром грунте, туфлях на каблуке!?

И ее бы давно уже нагнали, если бы в самый напряженный момент, - когда бандиты немыслимым образом, внезапно выбежав ей на встречу, оказались и спереди, и сзади, - земля под ее ногами не разверзлась бы и она не провалилась бы в этот старый, заброшенный явно храм, своды которого хоть и были высоки для ее роста, но к счастью не столь уж, чтобы упасть и разбиться, хотя это было бы сейчас не худшей долей для нее.

Она упала на собственные платья, на некоторое время запутавшаяся в них, но безумный, практически на грани паники, страх заставил ее вскочить и броситься бежать в глубь храма, минуя бесконечные его коридоры и кабинеты.

За спиной на груду обломков спрыгнуло минимум трое, но скорее гораздо больше, ее преследователей. Странно было то, что они не стали тратить время на зажигание факелов, а чуть осмотревшись, сразу бросились за ней.

А она бежала и бежала вперед, ломая ударами каблучков древние плиты храма, крошащиеся под каждым ее шагом от едва ощутимого прикосновения.

«Спрятаться бы, спрятаться бы» - навязчиво стучала в ее висках кровь, заставляя цепляться за эту призрачную надежду и не давая сойти с ума от ужаса и не лишиться чувств, что было бы совсем не кстати сейчас.

В отчаянии она обрушилась всем своим хрупким телом на не выглядящую прочной первую же встретившуюся ей дверь, распахивая ту настежь и вламываясь в просторное помещение, не показавшееся ей надежным для схрона ее драгоценного тела. В отчаянии она, не чувствуя усталости, как и ног под собой, Анхелес проскочила на одном дыхании горящий в центре залы костер, едва не опалив платьев и не сгорев в жарком и всепожирающем огне, что было бы для нее не худшей участью.

Пробежала мимо внушающих, наверное, кому-то страх статуй древних животных, группы собравшихся вокруг костра людей в коричневых балахонах и масках «чумного доктора», читающих на распев какие-то стихи, склонив головы и не обративших на нее какого-либо внимания, но не от ее бесшумности, а скорее от ее скорости. И лишь какой-то высокий толи жрец, толи актер, в маске из головы какого-то рогатого существа, в недоумении взглянул на нее, проводив взглядом и таращась ей вслед, пока убегающая беглянка не вломилась в следующую дверь, обогнув высокий камень на котором кто-то лежал, и не ворвалась в крохотную комнатенку, оказавшись на первый взгляд в тупике, а потому резко остановилась, стремительно запахнула за собой дверь, заперев ее на какую-то защелку и в бессилии упав под ней, облокотившись на такое спасительное и такое не прочное дерево ее поверхности.

И лишь услышав за дверью, в зале, шум, крики и звон железа, явно говорящий, что там завязался бой, она в дичайшей усталости опустилась на пол, дав волю чувствам и неслышно заплакала. Боль от усталости ломила непредназначенные для бега по лесу ножки, саднили от мелких ран тонкие руки. Перепачканные до неузнаваемости лицо и платье, стоптанные и потрепанные от длительного бега по бездорожью туфли, изодранные и нацеплявшие репей ажурные чулки, растерянные по лесу украшения – все вызывало уныние и страдание, но главное – боль от потери брата, смерть для которого оказалась лучшей участью из тех, которые ждали бы которые ждали бы его, попади он в плен. Слезы катились из ее глаз, сползая по щекам и подирая дорожки в покрывавшей лицо грязи, смешанной с румянами и пудрой, которые были аккуратно наложены на ее нежную кожу искусными мастерами кистей и грима у нее дома, чтобы показать ее во всей красе на балу.

Она беззвучно рыдала, каждый момент ожидая услышать стук в дверь и в тот же миг среагировать, толкая свою спасительную преграду врагу в ответ и не давая преследователям ворваться внутрь.
Но шум за дверью не стихал, и она продолжала и продолжала плакать, выплескивая со слезами свое горе и печаль, страх и ужас, усталость и боль. Ведь рано или поздно о ней вспомнят и за ней придут. Ведь столь соблазнительное тело не могла миновать столь худшая перспектива, пройти все круги преисподней в руках ночных демонов леса.

Уж лучше броситься на меч первого вошедшего в эту комнату разбойника и мгновенно погибнуть, сползая к его ногам по острой стали его лезвия, теряя остатки жизненных сил с каждой каплей крови. Что было бы не самой худшей участью…