Сонеты Шекспира в переводах разных переводчиков

XVII
Оригинал
Who will believe my verse in time to come,
If it were fill;d with your most high deserts?
Though yet Heaven knows it is but as a tomb
Which hides your life and shows not half your parts.
If I could write the beauty of your eyes,
And in fresh numbers number all your graces,
The age to come would say, «This poet lies,
Such heavenly touches ne;er touch;d earthly faces.»
So should my papers yellow;d with their age,
Be scorn;d like old men of less truth than tongue,
And your true rights be term;d a poet;s rage
And stretched metre of an antique song:
But were some child of yours alive that time,
You should live twice, — in it and in my rhyme.

Николай Гумилев
Одна из центральных фигур Серебряного века, основоположник русского акмеизма. Много переводил с английского (Саути, Кольридж, Уайльд) и французского (Вийон, Готье, Рембо).
Моим поэмам кто б поверить мог,
Коль Ваших качеств дал я в них картину?
Они — гроб Вашей жизни, знает Бог,
Их могут передать лишь вполовину.
И опиши я Ваших взоров свет
И перечисли все, что в Вас прелестно,
Грядущий век решил бы: «Лжет поэт,
То лик не человека, а небесный».
Он осмеял бы ветхие листы
Как старцев, что болтливей, чем умнее.
Он эту правду счел бы за мечты
Иль старой песни вольные затеи.
Но будь у Вас ребенок в веке том,
Вы жили б дважды — и в стихах, и в нем.
Владимир Набоков

Сонет мой за обман века бы осудили,
когда б он показал свой образ неземной, —
но в песне, знает Бог, ты скрыта, как в могиле,
и жизнь твоих очей не выявлена мной.
Затем ли волшебство мной было бы воспето
и чистое число всех прелестей твоих —
чтоб молвили века: «Не слушайте поэта;
божественности сей нет в обликах мирских?»
Так высмеют мой труд, поблекнувший и сирый,
так россказни смешны речистых стариков, —
и правду о тебе сочтут за прихоть лиры,
за древний образец напыщенных стихов…
Но если бы нашлось дитя твое на свете,
жила бы ты вдвойне — в потомке и в сонете.

Николай Самойлов

Не будет веры ни одной странице,
Где похвалой тебе наполнен стих,
Хоть видит небо, что они гробница
Для половины доблестей твоих.

А, если я сумею вдохновиться
И описать стихами твой портрет,
Грядущий век прочтёт и возмутится:
«Таких  красавцев не было, и нет!»

Листая пожелтевшие страницы,
Презрительно  он скажет:» автор лжёт,
Описывая ангельские лица,
Болтун мечты за правду выдаёт».

Что я правдив, своею красотой
Поможет доказать ребёнок твой.

 Маршак
Как мне уверить в доблестях твоих
Тех, до кого дойдет моя страница?
Но знает Бог, что этот скромный стих
Сказать не может больше, чем гробница.

Попробуй я оставить твой портрет,
Изобразить стихами взор чудесный, -
Потомок только скажет: "Лжет поэт,
Придав лицу земному свет небесный!"

И этот старый, пожелтевший лист
Отвергнет он, как болтуна седого,
Сказав небрежно: "Старый плут речист,
Да правды нет в его речах ни слова!"

Но, доживи твой сын до этих дней,
Ты жил бы в нем, как и в строфе моей.

XXXI
Оригинал
Thy bosom is endeared with all hearts,
Which I by lacking have supposed dead;
And there reigns love and all love;s loving parts,
And all those friends which I thought buried.
How many a holy and obsequious tear
Hath dear religious love stolen from mine eye,
As interest of the dead, which now appear
But things remov;d, that hidden in thee lie!
Thou art the grave where buried love doth live,
Hung with the trophies of my lovers gone,
Who all their parts of me to thee did give;
That due of many now is thine alone:
Their images I lov;d I view in thee,
And thou (all they) hast all the all of me.

Александр Финкель
Большой русский лингвист, теоретик перевода, пародист — участник знаменитого сборника «Парнас дыбом».
Сердца, что я умершими считал,
В твоей груди нашли себе приют.
Царит любви в ней светлый идеал,
Друзей ушедших образы живут.
О, сколько чистых надмогильных слез
Из глаз моих струил я много раз!
Но не навек любимых рок унес,
Они в тебе схоронены сейчас.
Храня в себе, ты воскрешаешь их:
Возлюбленных угасших хоровод
Мою любовь собрал в сердцах своих
И всю ее тебе передает.
В тебе я вижу всех любимых мной —
Ты — все они, и я — всегда с тобой.

Николай Самойлов
В твоей груди стучат сердца людей,
Которых не считал уже живыми;
Там царствует теперь любовь друзей,
Лежащих под камнями гробовыми.

Как  много горьких, погребальных слёз
Любовь из глаз похитила напрасно,
Я горевал над мёртвыми всерьёз,
Теперь в тебе черты их вижу ясно!

Ты, словно склеп, вмещаешь всю любовь,
Моих подруг и ветреных, и строгих,
Взяв их права, ты собираешь вновь,
Те чувства, что растратил я на многих.

В тебе все те, кого любил в былом,
Ты с ними мной владеешь целиком.

Маршак
В твоей груди я слышу все сердца,
Что я считал сокрытыми в могилах.
В чертах прекрасных твоего лица
Есть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.

Немало я над ними пролил слез,
Склоняясь ниц у камня гробового.
Но, видно, рок на время их унес -
И вот теперь встречаемся мы снова.

В тебе нашли последний свой приют
Мне близкие и памятные лица,
И все тебе с поклоном отдают
Моей любви растраченной частицы.

Всех дорогих в тебе я нахожу
И весь тебе - им всем - принадлежу.
LXXIV
Оригинал
But be contented: when that fell arrest
Without all bail shall carry me away,
My life hath in this line some interest,
Which for memorial still with thee shall stay.
When thou reviewest this, thou dost review
The very part was consecrate to thee:
The earth can have but earth, which is his due;
My spirit is thine, the better part of me:
So then thou hast but lost the dregs of life,
The prey of worms, my body being dead,
The coward conquest of a wretch;s knife,
Too base of thee to be remembered.
The worth of that is that which it contains,
And that is this, and this with thee remains.
Николай Гербель
Крупнейший русский переводчик европейской поэзии XIX века. Помимо Шекспира занимался Байроном, Гете, Шиллером, Шевченко и Гофманом.
Покоен будь: когда я буду смертью скован,
Без мысли быть опять когда-нибудь раскован,
Останутся тебе на память, милый мой,
Немногие стихи, написанные мной.
И, пробегая их, увидишь, друг мой милый,
Что эти сотни строк посвящены тебе:
Лишь прах возьмет земля, как должное, себе,
Но лучшее — мой ум — твое, мой друг, с могилой.
Итак, когда умрет покров души моей,
Ты потеряешь лишь подонки жизни бренной,
Добычу черной мглы, хирургов и червей,
Не стоящую слез твоей тоски священной.
Стихи ж мои могу почтить я похвалой
За то, что их никто не разлучит с тобой.

Борис Пастернак
Великий поэт и прозаик-нобелиат, всю жизнь переводивший с немецкого («Разбитый кувшин» фон Клейста, «Фауст») и английского («Гамлет», «Алхимик» Бена Джонсона).

Но успокойся. В дни, когда в острог
Навек я смертью буду взят под стражу,
Одна живая память этих строк
Еще переживет мою пропажу.
И ты увидишь, их перечитав,
Что было лучшею моей частицей.
Вернется в землю мой земной состав,
Мой дух к тебе, как прежде, обратится.
И ты поймешь, что только прах исчез,
Не стоящий нисколько сожаленья,
То, что отнять бы мог головорез,
Добыча ограбленья, жертва тленья.
А ценно было только то одно,
Что и теперь тебе посвящено.

Николай Самойлов
Не плачь, когда за мной придёт конвой,
И уведёт без права возвращенья,
Ведь жизнь моя продолжится строкой
Любимого тобой стихотворенья.

Перечитав его,  увидишь вновь
Всё то, что лишь тебе принадлежало -
Поэта бесконечную любовь;
Земля получит то, что ей пристало.

Теряешь ты отбросы жизни – прах
Он для червей  законная добыча,
Всё лучшее останется в стихах,
Напрасно мы, теряя тело, хнычем.

В нём нет цены, пусть гибнет под  землёй ,
Ведь творчество останется с тобой.

Маршак
Когда меня отправят под арест
Без выкупа, залога и отсрочки,
Не глыба камня, не могильный крест -
Мне памятником будут эти строчки.

Ты вновь и вновь найдешь в моих стиха
Все, что во мне тебе принадлежало.
Пускай земле достанется мой прах, -
Ты, потеряв меня, утратишь мало.


С тобою будет лучшее во мне.
А смерть возьмет от жизни быстротечной
Осадок, остающийся на дне,
То, что похитить мог бродяга встречный,

Ей - черепки разбитого ковша,
Тебе - мое вино, моя душа.

CXXI
Оригинал
«Tis better to be vile, than vile esteemed,
When not to be, receives reproach of being,
And the just pleasure lost which is so deemed
Not by our feeling, but by others» seeing:
For why should others» false adulterate eyes
Give salutation to my sportive blood?
Or on my frailties why are frailer spies,
Which in their wills count bad what I think good?
No; — I am that I am, and they that level
At my abuses reckon up their own:
I may be straight, though they themselves be bevel;
By their rank thoughts my deeds must not be shown;
Unless this general evil they maintain,
All men are bad, and in their badness reign.

Владимир Бенедиктов
Поэт и автор занятных математических задач, который при жизни был популярнее Пушкина или Лермонтова.
Есть люди честные, а низкими слывут.
Не лучше ль быть, чем слыть? Ведь чистых наслаждений
И вовсе не найдешь, коль их отдать под суд
Не совести своей, а посторонних мнений.
Толпа причудлива, но для моих причуд
Не умягчить своих сердитых убеждений.
Не стану же и я, — как я ни слаб, ни худ, —
Слабейших, худших чтить, боясь их осуждений.
Во мне есть то, что есть. Свет судит вкривь и вкось.
Да, он способен быть лазутчиком, шпионом,
Но не судьей. Он, мне, лишь только б довелось,
Свой приписан порок, сразит меня законом.
Чтоб быть судьей грехов, пусть он в закон бы ввел:
«Всяк грешен; смертный — царь, а грех — его престол».

Андрей Кузнецов
Специалист по эксплуатации самолетов и двигателей, резко сменивший род занятий, — теперь его знают как переводчика шекспировских сонетов, По, Бернса и Киплинга.
Да! Лучше грешным быть, чем грешным слыть,
Тогда бесстрастно встретишь свой позор,
Теряешь радость, коль ее ценить
Берется чей-то посторонний взор.
Но как чужой прелюбодейный глаз
Оценит, как моя играет кровь?
Поступки обращая всякий раз
В грехи, в которых грязнет вновь и вновь.
Нет! Я, как я, а судьи все мои
Меня судив, самих себя клеймят,
Ведь, может быть, я прям, а у судьи
В кривых глазах кривых оценок ряд.
Не истина, что зло с грехом царят,
А люди злы и жизнь в грехах влачат.

Николай Самойлов
Порочным быть - мудрей, чем грешным слыть,
Будь, хоть,  святым осудят без пощады,
И нас за удовольствие дружить,
Как за порок,  винят  чужие взгляды.

Зачем глаза других следят за мной,
Завидуя  игре  горячей крови?
Грехов ничуть не  меньше за душой,
У тех, кто ищет фальшь в правдивом слове.

Я- это я, шпионы и враги,
Хотят к своей морали приневолить;
Они ко мне предвзяты и строги,
Нельзя им толковать дела позволить,

Пока не убеждаю ими всех:
Все люди скверны, торжествует грех.

Маршак
Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль ее судить
Должно не наше, а чужое мненье.

Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.

Я - это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера,

И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!