Отблески с могильных плит Главы 12-15

     12.

     Бьёрн нашёл входные шахты, ведущие к Технограду. В открывшемся лифте на панели управления красовалась большая вмятина в нижней части. К счастью, интерфейс всё же работал. Крейцер объяснил ему, какие элементы нужно нажать, однако, сам остался на границе Великого леса, около своего Локанта, словно держась за свои ускользающие воспоминания.

     Запустенье и напряжение выдыхающегося, без ремонта, гиперполиса, видно было во всём – оно чувствовалось в натужном дрожании при работе всевозможных механизмов, интегрированных в каждый метр площади, оно ощущалось застывшей картиной еще производившего неизгладимое впечатление вершины технической эволюции тупика развития человека как личности города. На гладкой асфальтовой площадке без единой царапины перед выходом лифта стоял никому не нужный Зверь. Бьёрн понял, что это автомобиль, но не открыть, ни тем более завести он его был не в состоянии. Машина так и стояла здесь, покрытая толстым слоем падающей, постепенно, с условного неба, пыли – реального прикосновения времени. Тёплое атомное Солнце над городом, сопротивляясь этому ледяному прикосновению, плыло еле заметно по ячеистому голубому небу.

     Подворотни, засыпанные грязным хламом электроники и металла, шептали идущему Бьёрну на ухо слова смерти, в их темноте он замечал шевеления сотен проводов и нечленораздельное бормотание психически мёртвых людей. Одинокие Легионы, проносившиеся в тишине по пустым широким дорогам, мчались как будто наперегонки сами с собой, без причины и цели. Изредка Бьёрн наблюдал за шагающими по улицам людьми – практически тенями, живущими до наступления света, не замечающими вокруг почти ничего, поглощёнными сами собой. В их внутреннем мире Техноград все еще выглядел вершиной человеческой мысли, а  им самим казалось, что они идут, окруженные текущими в обоих направлениях толпами людей со смазанными, серыми, незапоминающимися лицами. Бьерн сам наблюдал лица этих тяжело шагавших одиноких людей – на него взирали безупречные в своей красоте металлические маски с абсолютной чернотой глазной системы – с сапфировой оптикой, не отражающей света. Куда смотрели и что видели эти существа, что пыталась осознать их внутренняя электроника, Бьерн мог только гадать. Прямо перед ними Техноград ветшал и начинал уже потихоньку распадаться как система, однако сами жители не видели этих изменений, а значит, существовало во всем этом нечто более значимое, более общее, что электроника еще могла понять сама. Может это были направления движения, преграды в виде всевозможных предметов, смена дня и ночи, стены зданий?

     Бьерн смотрел вверх – все вокруг было опутано проводами и трубами с  чем-то циркулирующим у них внутри, эти переплетения над улицами бросали едва заметные тени на поверхность дорог и тротуаров.  Высокие шпили зданий, похожие на искусственно созданные скелеты огромных существ, плоть которых давно сгнила, уходили далеко ввысь, теряясь, в итоге, на фоне ячеистого неба.

     Главное Правление встретило Бьёрна приоткрытыми дверьми двенадцатиметровой высоты, за которыми виднелся горящий синим неоном цифровой трон. Протиснувшись в щель между дверьми, не в силах их сдвинуть, Бьёрн обнаружил, склонившись и присев на колени, у подножия трона бездыханную Еву в непонятных пыльных обносках. Всё также горели десятки атомных ламп в тишине запустенья, ничем и никем не нарушаемом. На пыльном полу виднелись лишь его следы. Впервые за долгое время в Правление заглянуло живое существо.
    
     Никаких голографических интерфейсов, никакой понятной с первого взгляда без знаний языка навигации по Технограду Бьёрн не видел. Город напоминал канализацию огромных размеров с, на первый взгляд, хаотично расположенными постройками.

     Никак ни этого ожидал увидеть Бьёрн на Кайленхонцерте. Это было словно очень далёкое будущее, мрачное будущее, где человек сначала превратился в машиноподобное существо, расширил границы осознания, создал свой Рай, но был поглощен своей же электроникой, превратившись лишь в придаток, стержень, на который крепились все остальные части тела и усилители, а затем и исчез, подобно тени, из  мира, даже не заметив этого, оставив после себя, страшнейшее из всех, напоминание будущим поколениям людей, ещё не дошедших до такого предельного развития, что у остального человечества Вселенной, и, возможно, других цивилизаций, живущих среди звёзд и поныне, и растворившихся добровольно во времени, еще будет время скорректировать свой путь развития. Пожалуй, это и было главным итогом цивилизации Кайленхоцерта, как и многих других, чей след уже никогда не найти в безграничных песках времени, куда заглянуть может лишь Оверсир и ему подобные. Вот, что он хотел донести до Бьерна тогда, на озере.

     Несколько часов еще скитался Бьерн по гиперполису. Не  в силах более наблюдать столь страшную картину упадка, живой человек покинул в тяжелых мыслях Техноград тем же путем, что и пришёл. На поверхности его встречали сохранившиеся могилы, отливающие серебром на своих правильных точеных гранях под сенью старых могучих деревьев.

     «Их тянет к земле, они, не видя больше ничего, смотрят судорожно в сторону Великого Леса и идут, ползут туда, не осознавая себя, - думал Бьерн, - Их тянет в сырую землю само их существо, та самая частица души, что еще осталась в них от человека. И заложено в этой частице – желание смерти от тысячелетней жизни. Прототипы, вставая навстречу людям из-под земли, указывают им их финальный путь, пока те еще сопротивляются кажущемуся им Присутствию и смерти; ползущим, шатающимся созданиям, передвигающимся уже неуверенными рывками от дерева к дереву или ползущих в траве, опирающихся на древние, как и они сами, могильные плиты, по пути к месту своего поглощения в небытие, распотрашивая своими же руками филигранные тела и умирая в голубой луже тугой жидкости – их собственной крови».

     Вот что видел и о чем думал Бьёрн на пути к своему кораблю, когда пересекал холмы Ясперса. Никаких Сатурнов, никаких Проционторов или Сплакториев, а также и электронных оболочек людей не было и не могло быть. Эти оболочки, нагруженные благодаря Сплакториям душами машин, также были людьми, уже умирающими, теряющими остатки токсичной своей голубой крови, но все еще ползущими вперед, к небытию. Эти существа ни с кем, в реальности, не сражались – они слились с природой, не смогшие побороть иррациональное желание смерти.
Он встретил Крейцера у границы Великого Леса. На фоне поломанных исполинских деревьев сидел, опершись огромными своими руками в землю, полуразрушенный безликий Локант, взирающий словно бы внутрь себя.

     Бьерн расспрашивал своего спутника – почему они не полетели в космос, почему засели под землей и больше не вышли на поверхность; почему все заканчивается там, в глубине, словно бы они там похоронены как любые другие умершие? Как они смогли построить искусственное тело, как они видят окружающее пространство? Как, как…
Крейцер методично отвечал на каждый вопрос, но затронув тему постройки тела, он более обычного углубился в воспоминания и дальше они шли в молчании. Идти в шаг было непросто, разница в росте была больше метра. Бьерн ловил себя на мысли, что рядом шагает лишь хорошо спроектированный робот.

     Бьерн думал и о том, что вся информация, полученная и занесенная им с этой планеты достигнет ближних колоний с другими или его кораблем лишь через многие десятки лет, а может, и не достигнет вовсе, сгинув во тьме Вселенной, хотя Оверсир утверждает обратное. Лететь сюда с большой экспедицией очень долго и сложно, но Человечество Вселенной должно знать, с чем оно может столкнуться в будущем благодаря прогрессу.

     13.

     Попрощавшись в тяжелых мыслях с Крейцером, протянувшим ему свою большую бионическую руку и сказавшим напоследок, что изначальной целью постройки искусственного тела все же была возможность межзвездных перелетов и заселения космоса, Бьёрн зашёл в темноту своего корабля. Глухо узором закрылась входная дверь. Он прошёл в рубку, предварительно пройдя вакуумную и ультрафиолетовую дезинфекцию, скинул с плеча винтовку, положил собранные образцы грунта, жидкости и листьев в герметичный резервуар, затем активировал голографический интерфейс, уселся в охватывающее тело кресло и, переведя бесчисленное множество рычажков и кнопок на нужные значения, запустил двигатели. Тяжёлые ощущения остались у Бьёрна от Кайленхонцерта. Ничего подобного Бьёрн за почти сорок лет исследований планет не видел. Позже он занесёт всё увиденное в идентификатор планет, опишет подробно род этих механических людей. Но Оверсир… Он представлялся Бьёрну аномально развитым существом, не знающим пределов своего существования, лукаво улыбавшимся ему своими странными, насыщенными переливающимся изумрудным цветом, глазами. Быть может, Оверсир лишь предстал в самом понятном для Бьерна как человеческого существа, виде? Что же он представляет собой на самом деле?

     Заколыхались окружающие поляну деревья, корабль оторвался от поверхности и начал набирать высоту. Внизу, в стороне, под кронами деревьев, смотря на диковинный аппарат, стоял, ухватившись за ствол дерева от потоков воздуха с атмосферных двигателей корабля, один из немногих механических людей, сохранивших значительную часть разума.

     Выйдя на орбиту, просчитав выходной курс из галактики для следующего пространственного прыжка, Бьёрн ещё сильнее погрузился в кресло, находясь под впечатлением от всего увиденного на планете, считавшейся не заселённой человеком.

     А Оверсир снова растворился во времени и наблюдал теперь за всем происходящим со стороны, поднимаясь по временной горе всё выше. Он знал завершение этого мира, но ничего не сказал Крейцеру. Это бы изменило будущее, породив параллельную реальность, в которую даже Оверсир не мог заглянуть. Он знал и прошлое, когда появился этот мир, что, в прочем, и так было давно известно учёным Первичного Шлюза, но до начала временной горы была пустота, неопределённость. Стоя на самом краю переливающегося пространства-времени, в самом низу мироздания, растворяясь песчинкой над уходящей в казавшиеся небеса бесконечностью времени, он видел впереди лишь смутные, едва различимые волны темноты, из которой родился в мгновение Большого взрыва мир. Оверсир чувствовал, что шагни он в черноту, увидит всю структуру бытия, но не решался ещё ни разу на этот шаг, ведь тогда можно и не выплыть на поверхность своего сознания. Его смущал необъяснимый страх находящегося за горизонтом событий. Коллективный разум десятков сознаний Оверсира едва справлялся с шестимерной визуализацией вселенной.

     Крейцер сидел, погрузившись в машинное озеро, прижавшись спиной к одному из остовов умерших людей, молча смотря на второй, возвышающийся из жидкости. Раскромсанный реактор и поврежденный резервуар с мозгоподдерживающими веществами. До боли знакомая компоновка. Огромная голова с чернотой глазной системы была неестественно наклонена и смотрела куда-то чуть выше горизонта. Пальцами Крейцер коснулся своей головы. Примерно те же черты, те же функциональные элементы. Когда-то он восхищался благородными линиями сконструированного им тела, сейчас же чувствовал лишь отвращение, даже отторжение. Не к такому исходу мечтал он прийти в борьбе за познание Вселенной. Но путь его еще не закончен.

     14.

     Лейтен сидел в своей квартире в одной из комнат, обхватив свою большую голову руками. Перед Лейтеном было мрачное, обветшавшее помещение. Обшарпанные стены, непонятные сплетения проводов торчали из стен, пола и потолка. Единственное, что осталось таким же – картина, висящая на ближней к Лейтену стене, но изображение на ней претерпело чудовищные изменения – вместо изображения счастливой семьи – его самого, жены и дочери, – со стены смотрел на него опустившийся Лейтен с синтетическим телом, потерявшим всякий лоск, в непонятных грязных лохмотьях. Ни жены, ни дочери на картине не было, только смутные огоньки проглядывали сквозь пелену на заднем плане. Слишком долго электроника угнетала мозг, слишком сильно изменилось мировосприятие. И теперь, в обветшавшей своей конуре, Лейтен отчаянно пытался сообразить, что он делал последние пятьсот лет в реальности? Всё это был электронный сон, никогда не существовавшая жизнь. Он хотел вернуться с поля боя под защиту непроницаемой оболочки – своего города и дома, но никакой защиты уже не было. Как и на той бойне, в родном городе Лейтен видел сейчас отражение себя – поломанное, изуродованное, но еще живое.

     Он поднялся с грязного пола, вышел из комнаты, прошёл через длинный, нескончаемый, коридор, вышел из квартиры. Все потеряло смысл, густая атмосфера упадка, куполом непроницаемой тишины накрыла Лейтена. Взломав электронный замок и кое-как открыв застрявшую дверь, ведущую на крышу, он вышел, наконец, на закат искусственного Солнца. Человек Механизированный подошёл к краю крыши, опутанной проводами и жилами, остановившись в шаге от стоэтажной пропасти. Там, далеко внизу, расплывалась постепенно по улицам мерзкая сеть электронных дорожек, блестя на закатном Солнце проступавшей сверху болезненной масляной пленкой…

     15.

     Горизонт начинал понемногу светлеть. Первые розовые отблески коснулись проплывающих где-то в выси облаков. Природный туман стоял в низинах долины, уже можно было различить контуры великих деревьев, посаженных когда-то человечеством Кайленхонцерта.

     Пусть Крейцер и не знал будущего, видя однажды лишь сон, показавший ему, в меру ограничений его понимания, всю структуру бытия, но сейчас, сидя на камне одного из холмов Ясперса, положив руку на колено и глядя на долину Человечества с высоты, он хотел посмотреть, к чему придёт его мир в итоге, он хотел видеть его последний закат. Времени теперь у него было очень, очень много. Стояла абсолютная, звенящая тишина. Где-то в космосе, на излёте миллиона километров от Кайленхонцерта, разгоняясь для очередного прыжка, летел в безбрежном море вечных сияний маленький, никому не заметный корабль, а управлял им обыкновенный человек – исследователь бесконечных миров, родившийся на планете Земля, что во многих тысячах световых лет от Кайленхонцерта. Многое предстояло обдумать Крейцеру теперь. Невероятное совпадение столь редких событий и встреч по определению противоречит статистической случайности. Мозг Крейцера постепенно восстанавливался, на нём уже не было никаких надстроек, даже расширителя памяти. Он снял его, забыв тут же множество своих воспоминаний, но обратно подключать его не стал, оставив модуль в пустой ванне с подсоединенными к ней трубами хладогена в своей квартире. Более-менее нормальное осознание реальности возвращалось к Крейцеру, но истинное ли это осознание, он не знал. Прототипов не существует – вот в чем он теперь не сомневался. Оверсир и Бьёрн, два так не похожих на него существа, являющихся, однако, людьми, приоткрыли тяжёлую туманную завесу ложного ощущения реальности Крейцера.

     И мир оказался гораздо проще, понятнее, дружелюбнее. И правда, какой же смысл влезать в сверх тонкие явления природы, граничащие с вопросами мироздания, если эти знания не дают даже моральной удовлетворённости, порождая ворох неразрешимых теоретических вопросов, так детализировавших окружающий мир, что уже и понять его становится невозможно. Всему нужен разумный предел и упрощение, иначе человек упирается о невидимую стену осознания собственной беспомощности разобраться, что же вокруг происходит, и бьётся он об эту стену бесконечно, поскольку неспособен по развитию понять более общие вещи, например, трёхмерное время.

     Тяжёлые думы будоражили ум Крейцера, заведенный, словно шестереночный механизм, смотрящего на уходящую в бесконечность, расстилающуюся внизу холмов, долину Человечества, словно Оверсир, стоя на вершине временной горы. А над горизонтом Кайленхонцерта, как и обычно, пылая во всём своём бесконечном спектре частот, вставало тёплое местное Солнце, порождая светом своим яркие отблески с могильных плит.

     2015-2019

     Выражаю благодарность моему другу и автору Александру Шабурову, который позволил мне взглянуть на собственное произведение глазами другого человека и доработать его, дописать то, что, как оказалось, все еще было лишь у меня в голове и казалось мне само-собой разумеющимся, а на деле не присутствовало в явном виде в тексте.

     (Конец произведения)