Письмо Любе Розенфельд от моей мамы

                (Из ненаписанного романа)

   Дорогая Люба, Любушка (так я когда-то Вас называла)!
Вас уже нет с нами; но снова и снова, натыкаясь на Ваши комментарии к моим рассказам, я разговариваю с Вами, и, мне кажется, что Вы рядом, слышите меня, и говорите что-то, но слов я не могу разобрать...
  Детство моё было похоже на Ваше, вероятно, потому что фамилии наши не были русскими, и меня принимали за еврейку, хоть и не говорили этого. Вокруг меня витала какая-то недосказанность, и это угнетало меня, и делало ещё более застенчивой.
  Потом, когда я подросла, я стала дерзкой, дралась с мальчишками, и со мной считались в нашем детском окружении.
  И всё-таки, ещё долго, когда мне приходилось называть свою фамилию, я испытывала какое-то напряжение, как будто ждала порицания, или неприятный недобрый интерес к своей семье. Когда-то таких людей в России называли инородцами, конечно, если они не принадлежали к аристократии.
  А в том мире, в котором мне выпало расти, меня всегда сначала принимали за еврейку, и, зная особенное отношение к этому народу, я всегда как-то внутренне сжималась, впервые называя свою фамилию.
  Но со временем я  растолкала своих недоброжелателей, вероятно, потому что дралась отчаянно и росла дерзкой и смелой девчонкой.
 
   "Милое, дорогое, незабвенное детство",  как писал поэт, оно осталось далеко в прошлом и всё-таки помнится необыкновенно ярко, как будто было только вчера.

  Я смотрю на себя в  то минувшее время и вижу анемичного нервного ребёнка, часто болеющего, со взрывным характером.
  И всё-таки... детство... оно согрето было присутствием мамы, её прикосновениями ко мне,  её родным теплом...