Смерть на сопке любви -2

     VI.
    ... На искореженной, залитой кровью палубе «Форта» адмирал Фебрие де Пуант вскинул к глазу подзорную трубу:
    - Наконец-то! Наконец нам удалось покончить с этой проклятой Перешеечной батареей! Подумать только - для уничтожения пяти орудий нам понадобилось сделать более 900 выстрелов... А во что эти русские упрямцы превратили мой дорогой, мой бесценный «Форт»? Я даже не представляю, сколько будет стоить его ремонт...
    - Мой адмирал! - отозвался адъютант де Пуанта лейтенант Баммлер. - «Форт» в плачевном состоянии. Но мы, в конце концов, взломали этот жуткий замок, запиравший парадную дверь в богатый русский город!
    - Вы правы, мон шер. Теперь мы войдем в эту дверь - и русским будет сделан шах и мат... Наша славная морская пехота уже устала ждать в баркасах своего часа. Передайте ей мой приказ: дорога свободна, приступить к десантированию!
   
     VII.
    ...Александр с трудом сбросил с груди тяжесть земли, от крови превратившейся в грязь, приподнялся и сел. Вокруг лежали трупы, шевелилась земля. От батареи назад - в город - бежали несколько молодых солдат с бледными от ужаса лицами. Взъерошенный, шатающийся Можайский безуспешно пытался их остановить...
    Лейтенант Максутов сквозь окутавший батарею дым посмотрел на бухту. От избитых громад фрегатов к берегу веером неслись баркасы. Над белыми бортами поблескивал стальной частокол штыков. А батарея - МОЛЧАЛА!
    Максутов невероятным усилием заставил себя встать на непослушные - словно ватные - ноги. И тут же от тяжести в голове его качнуло так, что лейтенант чуть снова не упал. Хватаясь за остатки бруствера, за обломки и рваные фашины, Александр, как пьяный, побрел к единственному уцелевшему орудию. Оно было почти полностью засыпано землей, но рядом уже копошились два грязных прокопченных существа, больше похожих на раненых медведей, чем на людей. Обожженными, окровавленными руками они сгребали со ствола и лафета землю, пытаясь освободить колеса...
    - Поворачивай! - хотел сказать Максутов, и только сейчас почувствовал, что рот его полон земли. Прокашливаясь и выплевывая бурые сгустки, Александр поднял гандшпуг, подсунул его под лафет, навалился всем телом.
    - Поворачивай... - прохрипел лейтенант.
    - Один из расчищавших орудие матросов - весь кудлатый, словно цыган - навалился на гандшпуг рядом с Максутовым и просипел второму:
    - Пахомыч... Смотри - так ли выводим?
    - Давай ще управо... Ще... Ще...
   Лейтенант и матрос - дворянин и крепостной (русские люди!) - с кряхтением, переходящим в сорванный яростный крик, ворочали гандшпугом пушку, а вместе с ней - кучу земли...
    - Стой! Па-рядок...
    - Заряжай!
    Боцман и Васька сноровисто - только капельки пота и крови разлетались в стороны - прочистили банником ствол, забили заряд, вогнали в жерло орудия чугунное ядро. Максутов взвел курок, насыпал на полку затравочный порох. Потом стал торопливо заколачивать подъемный клин, подводя мушку под нос ближайшего баркаса.
    - Готово! - выдохнул боцман.
    - Получай! - сорвано охнул лейтенант и рванул на себя спусковой шнур. Орудие гулко жахнуло, окутавшись сизым дымом и обдав на отдаче троих моряков бурым фонтаном земли. Ядро черным уменьшающимся мячиком с затихающим шорохом понеслось в сторону бухты.
    - Есть! По-па-ал!
    Баркас словно лопнул пополам. Стальной частокол штыков сломался. Во все стороны полетели щепки, белые брызги и куски тел. Нос и корма баркаса резко задрались - словно сложился перочинный ножик - и в стылую воду гроздьями посыпались размахивающие руками пехотинцы.
    - Ну, вашбродь... Вот пульнул, так пульнул... Прям у самый пупок ужалил! - одобрительно закачал чумазой головой Пахомыч.
    - Заряжай... - отозвался Максутов.
    Французские десантники опешили. Они считали батарею погибшей и предвкушали, как беспрепятственно высадятся на берег, перевалят через Перешеек и стальным клинком вонзятся прямо в мягкое подбрюшье Петропавловска... Ан нет - батарея неожиданно ожила и нанесла им оглушающий удар! Баркасы заметались, словно куры, спасающиеся от пробравшейся в курятник лисы. Они замысловато маневрировали, то и дело сталкиваясь друг с другом, ломая при этом весла и рули. А между ними то тут, то там вставали - прямо у самых бортов! - белые столбы взброшенной падающими ядрами воды, и раскачиваемые этими ударами баркасы кренились, зачерпывая планширями холодную камчатскую воду, а за борт летели не успевшие удержать равновесие солдаты...
    - Черт побери! Десантирование срывается! - Де Пуант нервно вскинул к глазу подзорную трубу. - Какой-то сумасшедший русский офицер лично ведет по нам огонь, и стреляет он прекрасно, смею вас уверить! Срочно дать залп по этой проклятой батарее всем бортом! Немедленно заставьте ее «заткнуться»!
   
     VIII.
    «Президент» и «Вираго» встали хитро: их могли обстреливать только три из пяти орудий батареи Кораллова; остальным мешал крутой, почти отвесный склон Никольской сопки. Англичане же лупили из десятков орудий не только по батарее, но и по каменистому склону, и отбитая ударами ядер и взрывами бомб щебенка лавиной летела вниз, засыпая стволы не стреляющих русских пушек...
    Но Кораллов не сдавался. Его три действующих орудия посылали в британцев ядро за ядром. Вокруг «Президента» то и дело вставали из серой воды белые всплески - это все ближе и ближе к фрегату падали русские снаряды. Вот одно ядро врезалось в борт британца над самой ватерлинией, другое вспороло фальшборт, третье пронеслось вдоль всей палубы, разрубая на куски десятки людей!.. Еще одно ядро влепилось в верхнюю палубу парохода «Вираго» как раз там, где толпились готовившиеся к высадке морские пехотинцы - вверх брызнуло красным, за борт посыпались оторванные руки и головы...
    Но сила силу ломит... На батарее подпрыгнуло и перевернулось одно орудие, под вторым вдребезги разлетелся лафет, у третьего взрывом бомбы порвало в клочья всю прислугу... Еще летели во все стороны кровавые куски мяса, а уже к этой пушке бросились канониры разбитых орудий... И она вновь жахнула - словно и не теряла заряжавших ее людей!
    «Президент» и «Вираго» палили по русским со всей возможной скорострельностью - надменные британцы стремились высадить на берег десант раньше своих союзников. Никольсона радовало, что де Пуант никак не может справиться с Перешеечной батареей - пока французы неумело возятся с пятью орудиями на перешейке, англичане обойдут врага и захватят город. Британия всегда впереди! Это сыграет свою роль в будущем дележе добычи...
    Меткое ядро с «Президента» ударило точно в ствол последней русской пушки, смяв его, словно восковую свечу. Кэптэн Никольсон победно взмахнул своей обнаженной шпагой, и радостный рев британских моряков возвестил французам, что англичане сделали свое дело и приступают к высадке десанта! А от разбитых береговых орудий пятились к городу, ощетинившись пистолетами, тесаками и банниками, немногие оставшиеся в живых канониры Кораллова...
   
     IX.
    «Форт» и «Эвридика» вновь ударили по «Смертельной» всеми своими стволами. Опять из белого порохового облака, окутавшего французские корабли, к трем русским артиллеристам понеслись увеличивающиеся черные мячики бомб и ядер.
    - По-берегись!.. Летит!..
    Но Александр уже не берегся. Лейтенант стоял в полный рост над своим орудием, поправляя прицел. Русский офицер - и два французских корабля... Кто кого?.. Кто упрямее?.. Нет, не пройдут здесь французишки, никогда не про...
    Сочно шмякнуло, и мир перевернулся. Все вокруг стало красным... Красное небо, красные облака, красная земля у самых глаз... И все это темнеет, багровеет, проваливается в вязкую черную пустоту...
    Прямым попаданием ядра Александра отшвырнуло от орудия. Пахомыч и Васька, бросившиеся к Максутову, увидели вместо левой руки белеющий у самого плеча обрубок кости; весь бок вспорот, в глубокой ране можно было различить разорванное трепещущее легкое... И кровь, кровь повсюду - она не лилась, она хлестала фонтаном!..
    - Все... Отвоевался лейтенант... Это смертельно!..
    Через перерытый ядрами бруствер перевалился чумазый нервный Николенька Можайский:
    - Не смог остановить!.. Сбежали, гады... А почему молчит батарея?...
    Увидев лежащего в крови Максутова, Николенька осекся, побледнел. А потом, не отрывая глаз от убитого лейтенанта, совершенно чужим, не своим голосом скомандовал:
    - К орудию!..
    Но Пахомыч и Васька и так уже стояли у пушки. Пахомыч на ходу подхватил из зарядного ящика картуз с порохом. Васька проверил наводку орудия и привычным жестом намотал на грязную ладонь спусковой шнур...
   
     Х.
    На «Форте» все матросы и офицеры внимательно следили за полетом своих ядер. Удар! И упрямый русский офицер, остановивший высадку десанта, исчез!
    - Есть! Попали! Виват!!
    Радостный рев сотряс палубы французских кораблей. Французы всегда чтили храбро сражавшихся врагов, но - право же! - всему есть границы... Этот неизвестный русский герой, доставивший им столько неприятностей, стоял перед французами непреодолимой преградой. Он символизировал для них весь ужас русского сопротивления, и французы уже не могли не радоваться его гибели...
    - Десант, вперед! - рявкнул адмирал де Пуант. - Во славу великой Франции! Во славу Наполеона! О, Боже мой!..
    Проклятое орудие снова жахнуло, выплюнув в небо ядро, через три секунды расколовшее напополам еще один баркас! И вновь в ледяную воду осенней Авачинской бухты посыпались кричащие и плачущие солдаты!
    - Прекратить десантирование! Смешать с землей эту проклятую батарею! - рыдал де Пуант. - Делайте что угодно, но я больше не хочу и не могу слышать ее пальбу!
    И «Форт» с «Эвридикой» вновь открыли частый огонь по не желавшей умирать «Смертельной» батарее. Они били и били по разрушенной до основания позиции, раз за разом заново перемешивая ядрами и бомбами каждый клочок ее земли. Уже было разбито вдребезги и последнее орудие, уже ушли со ставшей бесполезной позиции безоружные Можайский, Пахомыч и Васька, унося на себе тело Максутова. А французские пушки все палили и палили по «Смертельной», не решаясь вновь направить в ее сторону свои десантные баркасы...
    И только радостный вой моряков с «Президента», да вид отваливающих от «Вираго» шлюпок с морской пехотой привели в чувство Фебрие де Пуанта. Адмирал стал пороть горячку:
    - Британцы уже пошли... Черт! Они высадятся раньше нас!.. Это невозможно... Император не простит мне отставания от заносчивых островитян! Десант - вперед! Я лично возглавлю высадку!..
    Французские десантные баркасы неслись к берегу на самой полной скорости - так, что только весла гнулись. Впереди птицей летела белая шлюпка, на носу которой воинственно размахивал обнаженной саблей адмирал де Пуант. Чтобы разошедшийся старик не выпал случайно за борт, его поддерживал сзади лейтенант Баммлер.
    Когда шлюпка пристала к берегу, возбужденный Баммлер выпрыгнул из нее на скользкие голыши:
    - Мой адмирал, умоляю, возвращайтесь на «Форт» - вы нужны эскадре! Наступление десанта на город возглавлю я!..
    ...Они ступили на русскую землю одновременно: 250 французов в районе вывернутой наизнанку «Смертельной» батареи и 700 англичан на узкой косе, отделяющей Култушное озеро от Авачинской бухты. Но прошли они недалеко...
   
     XI.
    Капитан Бурридж построил своих морских пехотинцев и повел их в город вдоль берега Култушного озера. Англичане шли парадным шагом, с развернутыми знаменами. Ох, если бы они только знали, что ждет их впереди...
    А впереди их ждала Озерная батарея. Та самая, на которой стояли шесть старых медных пушек, завезенных на Камчатку еще Витусом Берингом более ста лет назад. С тех пор из этих орудий никто не стрелял, справедливо опасаясь, как бы такое старье не разорвало при пальбе в куски. Да и ядер подходящего калибра для этих музейных раритетов не было, поэтому древние пушчонки зарядили - за неимением лучшего - обыкновенными корабельными гвоздями... В довершение типично российской картины созданной наспех обороны нужно сказать, что и приличного бруствера у Озерной тоже не было. То, что артиллеристы называли «бруствером», скорее было баррикадой: ее сложили из извлеченных с продуктового склада мешков с мукой...
    Завидев приближающихся британцев, поручик Гезехус вовсе не испугался их грозного построения, а поправил на носу пенсне и объявил на «батарее» боевую тревогу. Когда англичане оказались от Озерной в ста шагах, старенькие пушчонки дружно грохнули по врагу, подпрыгнув от удивления, что еще способны стрелять. Ржавые гвозди со страшным визгом просвистели в воздухе и... выкосили весь передний ряд британцев! Пораженные англичане остановились, и тут новый залп вырвал из строя второй ряд пехотинцев. Это было ужасно: видеть, как рядом падает твой товарищ, изо лба которого торчит огромная ржавая шляпка от корабельного гвоздя!.. И британцы попятились. Напрасно Бурридж размахивал шпагой, пытаясь увлечь солдат за собой - все было напрасно. Пораженные видом необычного русского оружия, пехотинцы пятились от «батареи» в сторону, стараясь выйти из-под ее огня. И тут со стороны города показалась толпа матросов с «Авроры», ощетинившаяся штыками - их спешно послал к месту прорыва командир фрегата капитан-лейтенант Изылметьев. Поняв, что теперь по этому пути в город не попасть, Бурридж повел своих солдат в обход - вверх по склону Никольской сопки... А с южной стороны хребта им навстречу двигались заплутавшие среди кривых камчатских березок французы. Они, миновав разрушенную «Смертельную» батарею, так и не решились перевалить через перешеек и войти в город с фланга - едва поднявшись на хребет, французские солдаты обнаружили перед собой толпы бегущих на них со стороны Петропавловска вооруженных людей: губернатор Завойко бросил на «Сопку любви» все имевшиеся у него в наличии силы. Среди этих бегущих на врага людей были и Васька с Пахомычем, оставившие у подножия сопки тело Максутова и взявшие в руки ружья со штыками. Перед ними легким шагом бежал вверх молодой и юркий Николенька Можайский, сжимавший в одной руке однозарядный капсюльный пистолет, а в другой - морской палаш...
    Толпившиеся на хребте сопки англичане и французы от вида бегущих на них со всех сторон русских оторопели и занервничали. В испуге они даже не сообразили, что русское наступление имеет устрашающий вид только потому, что защитники города несутся вверх по склону большим количеством малочисленных группок. На самом же деле атакующих русских было значительно меньше, чем десантников - на находившихся в выгодном положении 900 англичан и французов сейчас бежали снизу всего около 300 человек!
    Шум стоял неимоверный: грохотали орудия кораблей, поддерживавших десантников, пушки «Авроры» и петропавловских батарей, развернутые в сторону Никольской сопки; дробно трещали нарезные штуцера французов и британцев, им басовито вторили русские гладкоствольные ружья; то здесь, то там щелкали пистолетные выстрелы - это российские офицеры палили по врагу из своих старинных однозарядных «стволов», а французские и английские командиры отвечали им частым огнем новомодных шестизарядных револьверов «Кольт» и «Адамс»... Стреляли все - кто из чего мог. И все кричали! Кто от ярости, кто от страха, кто от боли!..
    Но вот сошлись... И всеобщую какофонию пальбы и воплей дополнил треск сталкивающихся прикладов, лязг скрещивающихся клинков и штыков. Рукопашная схватка, разгоревшаяся на крутом склоне «Сопки любви» была поистине ужасна! Противники знали, что отступать некуда. Позади русских был единственный в этой бескрайней гористой тайге город, который никак невозможно было сдать врагу. А французы и британцы имели за спиной отвесный обрыв, далеко внизу упиравшийся в каменистый берег и стылую воду бухты... Отступление для любой из сторон означало неминуемую смерть, поэтому заполонившие хребет и восточный крутой склон сопки люди резались беспощадно!
    Среди десантников постепенно распространялась паника. Русские выбивали в первую очередь офицеров; из-за этого руководство отрядами прекратилось, и солдаты противника не знали, что им делать. Они видели валяющиеся под ногами трупы командира французов лейтенанта Баммлера, английского капитана Паркера, тела лейтенантов Блэнда, Кулума, Палмера, Робинсона, Моргана, Клемеса, братьев Гикель... Они видели в руках русских матросов захваченное ими знамя Гибралтарского полка британской морской пехоты... И штыки, острые штыки отовсюду! Русская пехота со времен Петровых известна была врагам своим жутким штыковым ударом. И сейчас непрошенные гости на себе ощущали этот прославленный русский удар, одним махом выворачивающий наружу кишки!.. А из-за стальной стены российских штыков злыми пчелами жалили врага меткие пули камчатских охотников, с детства привыкших бить соболя в глаз - чтобы не попортить шкурку. Вот и теперь камчадалы по привычке «жалели шкурку» пришельцев - били десантников исключительно по глазам...
    От этого ужаса не было спасения! Кроме одного: прыгать с высокой кручи, лететь вниз несколько десятков метров - прямо на острые береговые валуны!.. И десантники, не выдержав, предпочли наименее страшное в этой ситуации - они горохом посыпались вниз...
    Упавшие первыми разбились насмерть все поголовно. Летевшие за ними валились на трупы, смягчавшие удар; у них появлялся маленький шанс выжить... Солдаты, переломавшие себе все ребра, возносили хвалу Господу за то, что он оставил их в живых. Люди со сломанными руками и ногами ползли к воде, цепляясь за береговые голыши подбородком и извиваясь, словно червяки... От стоявших в Авачинской бухте вражеских кораблей на помощь погибавшему десанту спешили шлюпки и вельботы... Русские охотники, стоя в рост на освобожденном хребте Никольской сопки, на выбор продолжали укладывать из своих длинных ружей метавшихся по берегу десантников, на максимальной дальности били точно в затылок моряков, сидевших на веслах в приближавшихся шлюпках... Но не зря британцы считались в то время владыками мира, не зря французы слыли отчаянными забияками и храбрецами: несмотря на тяжелые потери в людях, моряки в шлюпках проявили настоящую доблесть, под шквальным ружейным огнем прорвавшись к берегу!.. И занялись спасением солдат! Английские и французские матросы вновь и вновь выскакивали на береговые камни, подхватывали лежавшие на земле тела и вбрасывали их в баркасы, а рядом по мокрым голышам с противным визгом щелкали пули!.. Матросы не задумываясь жертвовали собственной жизнью, чтобы вытащить с негостеприимного берега не только раненых, но и мертвых... И это им удалось! Когда заполненные доверху лежавшими вповалку телами шлюпки отошли в море, на берегу не оставалось ни одного трупа. И только красная пена плескавшихся об окровавленные голыши волн напоминала о бойне, происходившей здесь всего несколько минут назад...
   
     XII.
    Боцман Пахомыч вытер рукавом соленый пот с грязного лба и опустил дымящееся ружье. Все! Ушли супостаты. Уплыли. Укатились к чертовой матери...
    - Васька!.. Васька, сукин сын... Ты игде?..
    Пахомыч, спотыкаясь о лежащие на хребте и склоне горы трупы французов, русских и англичан побрёл туда, где он последний раз видел Ваську.
    - Васька! Василий!.. Отзовись!..
    - Да здеся я, Пахомыч... Здеся... Встать не могу...
    Васька лежал за кустом. Лежал прямо на трупе британского солдата. Голова и лицо распорты, окровавлены - взглянуть жутко...
    - Эк он тебя, паря... Все, отгулялся ты по девкам... Амба!..
    Боцман выправил из штанов рубаху - там еще оставалась чистая полоса, вся остальная материя была сплошь черна от копоти. Рванул чистый кусок, стал бережно обматывать Ваське лоб и щеку.
    - Ничё, Пахомыч, ни боись... Лишь бы глаз цел остался. Добра баба и со шрамом полюбить... Я ее задурю. Лапши на уши навешаю, как геройствовал ув битве, и усе - попалась пташка... Ой, чей-то башка кружится...
    - Меньше кобелись, тада и башка меньше кружиться будет... «Герой»... Каки мы, брат, с тобой герои? Так, погулять вышли... Ну и што, што воевали?.. Енто наша прохвессия... Герои - те хто полегли за землю русскую... А мы... Справили свой долг, как нада, ну и ладна... Кончай треп, балда. Хорош валяться. Вставай, пойдем домой - на «Аврору»...
    Закончивший перевязку Пахомыч перекинул руку Васьки себе через плечо, помог ему подняться с трупа. Канонира шатало, мотало из стороны в сторону, словно пьяного.
    - Обопрись на ружжо. Иде оно?
    - Не знам... Как энтот гад меня шандарахнул, так я ево посеял...
    - Посеял? Дык... как же ты с британцем-то управился?...
    - Да просто... По нашему, по расейски... Сгреб ув горячи объятия... И задушив...
    - Задушив?.. Ну, ты, медведяка, и даешь...
    Обнявшись, словно братья, эти два усталых, грязных, окровавленных человека стали медленно спускаться по крутому склону «Сопки любви» вниз - в город, который они отстояли.
    Их совесть была спокойна. Они сделали свое дело. Сделали его хорошо. И теперь могли отдохнуть. Всего один день. А завтра они опять приступят к своей работе. Тяжелой, каторжной работе матросов Российского Императорского флота. Работе нижних чинов флота крепостнической России. И не будет им другой благодарности начальства, кроме линьков да розог...
    Да, не будет этим людям ни наград, ни славы, ни почета, не будет им памятников. На руинах их вывернутой наизнанку «Смертельной» батареи со временем встанет памятник с именем геройски погибшего лейтенанта Максутова, имя и подвиг которого навсегда останутся в памяти России. На хребте Никольской сопки в том месте, где они резали и душили собственными руками наглых пришельцев, встанет безымянный монумент с крестом наверху. На могиле их друзей будет поставлена часовня «во славу убиенного воинства»... А их имена забудутся. И не всплывут никогда - ни в надгробных плитах, ни в документах, ни в памятных записках офицеров-дворян.
    Но этих людей сейчас и не интересовали ни слава, ни почет, ни награды. Ни даже память людская. Они сделали то, что должны были сделать: отстояли самый окраинный город России от нашествия супостатов. И пошли дальше - в безвестность, тихо и скромно продолжать свой каждодневный труд: делать историю!