Бес полей 6

            

                - 1.

Календарный лист опять уходил в отрыв.
Батареи жарили, чуть ли не открытым огнём, не смотря на то, что на улице был уже, вполне уверенный в себе, плюс. Я давно перекрыл им вентиль и жил с открытым окном. Это злило живущих по соседству в моём доме. Они говорили, что я отапливую улицу и способствую потеплению климата. Говорят, все защитники климата, экологии и животных и всякие зелёные человечки  – агенты госдепа и хотят поменять воровскую власть, чтоб воровать самим.  Потому что, как объясняют те, кому платят за то, чтобы они всё объясняли – всё в этом мире только из-за бабла. Такое впечатление, что если бы Колумб не открыл Америку, а открыл бутылку вина, то жили бы сейчас, не тужили.  Хотя, бутылку вина  он тоже открывал.  Так что, можно  представить всё так, что во всём виноват ещё и зелёный змий. И это было бы совсем не смешно, хоть и весело.
 То ли дело, Магеллан. Открыл Маггелановы облака и никому от этого ни жарко, ни холодно. Многие даже не знают об этом.
 Я тоже иногда, срываюсь на псих, страдаю и злюсь, но потом вспоминаю, что мне многого не дано понять, то есть – просто насрать на всё, и успокаиваюсь. В любой момент, важно понять, что тебе на всё насрать и становится легче. Важно не обманывать себя в этом, на столько, насколько это только возможно себя не обманывать. Но и на это можно...


                1.

 Я лежал, как всегда, на диване, гоняя одну и туже  мысль по закоулкам извилин своей серой субстанции, называемой мозгом. Нужно было доносить,  дырявую от бессонных ночей, простынь, чтобы отыскать, наконец, в  шкафу другую.  Хотелось сказать, что плевал в потолок, но ведь не плевал. А зачем врать в таких мелочах, когда количество поверивших будет заметно меньше, чем число об этом узнавших? Не зачем.  До потолка, скорее всего, доплюнуть не удастся, так как, согласно закону бумеранга, конституции, конспирации  и земному притяжению, ещё каким-то невероятным вещам, существующим в нашей вселенной, он должен был бы вернуться ко мне обратно. Я всегда и везде говорил, что у меня хорошо получается только лежать на диване, распластав волосы по подушке, и составлять мысли в предложения, жаль что не руки и сердца, а потом забывать, кому именно,  в полном составе имеющегося алфавита. Интересно, если всю жизнь лежать, не вставая,  волосы врастут в подушку или нет?  Вот кошачья шерсть с удовольствием вплетается во все доступные вещи, типа паласов и ковриков, на что ни у одного пылесоса нет к этому достойного ответа.  И вообще, жаль, что эволюция человека не дошла до того, чтобы, при принятии горизонтального положения тела, не засыпать сразу. Лучше всего, конечно, спать на работе, а то дома так можно всю жизнь проспать, но таких работ, раз, два... Почти нет таких работ.

 Тут я вспомнил, что нужно вызвать мастера к холодильнику. После двадцати шести лет упорного и беспрерывного труда он захотел уйти на покой и бросить меня, внезапно устранившись от  выполнения своих холодных обязанностей. Наверное, нужно было бы купить новый, но со временем так привязываешься к вещам, что выкидывать их нет никаких моральных сил. Холодильник – он почти, как член семьи. На помойке ему будет плохо. Его могут  доломать и отправить  на металлолом. К тому же, новый мне будет долго нечем заполнить. Нужно было как-то  взяться и починить этот. Не то, чтобы я об этом забыл, просто задвигал эту мысль в дальний ящик вещей, которые не к спеху, зная свою пикантную особенность, выбирать из всех вариантов и предложений самое худшее. Это угнетало нервную систему и повергало тело в бездействие, при котором хотелось только лежать и плевать в потолок.

Одно можно было сказать с уверенностью – раз я мог это осознанно осмыслить, значит я был, по меньшей мере, жив. А быть живым, в наше время, уже роскошь.



                2.


 Заканчивался апрель. Годовщину рождения Ленина я отпраздновал скомкано, так как вывозил дальних родственников моего дальнего родственника на летний сезон за город.  На самом деле, я не выношу работу в выходной день, особенно бесплатную, но по выдающейся доброте и, выношенной  в тяжёлой форме, бесконфликтности, с врождённым нежеланием спорить по откровенным пустякам, не могу отказать людям в эксплуатации своего свободного времени.  К тому же, с нетрудовых доходов нужно было платить налог, а мне было лень  заполнять декларацию, к тому же, я любил спокойно спать. В общем, необходимо было обратиться к психиатру или сделать какой-нибудь от этих ворот от ворот, чтобы переменить своё отношение к жизни.  Когда вокруг свирепствует капитализм, нельзя быть таким добрым и мягкотелым?  Тут рыбьим жиром из пальмового масла не обойдёшься.
 Как  можно осуждать человека, когда он хочет быть богат любой ценой? Торговать телом, торговать ресурсами, торговать родиной. Продавать своё время, для того, чтобы получить кусок хлеба, чтобы продать своё время. Капитализм. У кого много денег, тот и хороший. Умиляют эти люди, которые ругают тех, кто повышает цены на продукты и транспортные услуги при случившихся катаклизмах. Это и есть невидимая рука рынка. Его, так сказать, конъюктура. Повышенный спрос рождает повышение цен на услуги. Ничего личного. Не хочешь платить – не плати.

 К счастью, ехать было не далеко, зато вставать рано. Удивительно, как ещё можно находить счастье даже в том, что им не может  даже казаться по определению. Это  как убеждать себя, когда нет одной ноги, радоваться тому, что могло не быть двух. Таким образом, счастье можно найти в куске мыла, зная, что  к нему не хватает верёвки. Можно хотя бы помыться.
 Это не вопрос, так как ответ на него не в моих интересах, хотя мне мог быть иногда знаком.

 Дом был обычной хрущёвкой, с дорогой перед парадными, на которой могли разъехаться только два велосипедиста, но не две любые машины. Пришлось встать у ворот школы и отзвониться о прибытии транспорта для погрузочных работ. Пригласили на кофе, но я с сожалением отказался, так как бросить машину у действовавшего въезда и уйти было бы неприлично, предложив подождать, пока они вытащат вещи на улицу. Наверное, во мне говорила совесть, не позволявшая мне променять чашку кофе на чьи-то неудобства, а она, наверное, от слова Советский. Самое противное в этих переездах было то, что на тебя рассчитывали ещё как на грузчика, особенно когда дело касалось мебели.
 Пока это происходило, я топтал ноги вокруг своей колымаги, прикрывая видимость нетерпеливого ожидания её внешним осмотром. Она была местами ржавой от старости, но вполне себе способной передвигать колёса по тому обстоятельству, что имело наглость называлось дорогами.  К тому же, даже если она вся сгниёт, рама никуда не денется, можно будет ездить с ветерком не только изо всех щелей.

 Я не любил лето. Особенно жаркое лето. Летом на тебя пытаются навесить свои заботы все дальние и ближние родственники, один огород чего только  стоит. То ли дело – зима. Придёшь с работы домой и можешь, сколько хочешь, сидеть дома, лежать дома и ничего не делать дома.  У тебя есть причина, она же алиби – зима.


                3.


 Мимо шёл человек, даже с высоты моего среднего роста, казавшийся низким. Да и человеком его трудно было назвать, в известном смысле этого слова. Он был одет в какую-то чёрную, явно церковную, одежду и был, видимо, не очень трезв.
- С праздником, - обратился он ко мне.
Я загорелся желанием от него побыстрее отделаться, думая, что такие, обычно,  просят денег на пиво или дорогу, но он  отодвинул левую сторону своей одежды, где  на тельняшке, возле того места, где обычно находится сердце, я увидел октябрятскую звёздочку. Моё сердце растаяло при виде своих и я улыбнулся его протянутой руке.
- Как говоришь, тебя зовут?
Я точно помнил, что не представлялся, ну так и ладно, но зачем-то сказал.
 Приятно отмечать, хоть и не круглую,  годовщину  рождения того, кто жил и будет жить вечно.
 После определения свой-чужой, он сообщил мне, что живёт в этом доме, с момента его постройки и помнит ещё то время, когда тут был пустырь и небольшое озеро, которое засыпали.  И что тельняшка не нём та, в которой он был в Афганистане, а ряса, потому что не нашёл нормальной работы и устроился сборщиком милостыни,  указав мне на церковь, запиханную между девятиэтажками.
Как много люди имеют желание поведать свою историю, даже когда их об этом не просят.
 Потом он успел рассказать, как их учили резать глотки моджахедам, показав это, как водится,  на себе. Хотя, на себе не показывают. Мог бы поймать какого-нибудь прохожего. Потом что-то ещё говорил по этому поводу и в  итоге, он сделал для себя вывод, который мне и озвучил.
 - Если человек не идёт к храму, тогда храм идёт к человеку.
 Это его выражение показалось мне каким-то знакомым. Там тоже было – или-или и нужно было идти.
 - Та самая  тельняшка или новодел? – пошутил я по этому поводу, не залезая за шуткой глубоко в карманы и не собираясь пересчитывать полоски.
 - Оригинальная, - с гордостью ответил он, оценив заодно мою иронию, что могло, при других обстоятельствах, сделать нас друзьями, а так нужно было грузить рассаду и всякий дачный хлам в мою будку на колёсах.
 - Женя! Не отвлекай человека,  - попросили моего собеседника хозяева помидорных кустов, из чего я сделал вывод, что это местная достопримечательность, заодно узнав, как его зовут.
 Женя тут же куда-то пропал, должно быть, с молитвой провалился сквозь землю, на которой  остались только рассыпанные визитки. Я поднял их и прочитал:
«Исповедь Крещение Отпевание на дому. Демократические цены. Постоянным клиентам скидки».
Телефон и подпись – Отец Союз-Апполон.
Чёртов самозванец, - промелькнула мимо меня мысль, заставившая воспроизвести на губах разочарованную улыбку.


                4.


 Будучи рад уже тому, что меня посчитали за человека, хотя бы назвали так – уже ничего, я взялся за дело с таким усердием, какого сам от себя не ожидал. Я заметил, являясь особью внимательной, что лучше всего делается та работа, от которой невозможно так просто отвертеться, чтобы её не выполнять. Особенно, когда знакомые знакомых ждут от тебя подвига, только потому, что  ты знакомый их знакомых и на тебе можно сэкономить.  Каждый человек в душе эксплуататор, но кофе – как бонус, можно будет и получить. Растворимый, конечно.

 - Как дела? – поинтересовался у меня владелец хлама и будущих помидоров, словно бы это имело для него принципиальное значение.
 - Не знаю, - честно ответил я, хотя правила этикета рекомендовали ответить «ничего».
 В бесповоротные моменты, главное не покидать тот ад имени себя, которому, с таким трудом, нашёл место в своей голове. В конце концов, в мою задачу входило только перемещение груза из точки А в точку В, социально безопасным для всех окружающих способом и только.
 - В этом году, рост европейского ВВП составит не боле 1.9 процентов…
 - Можно подумать, на нас это как-то скажется, - намекнул я на то, что нам  всё равно уже не жить.
 - Инвестиционный климат может наладится...
 - Главное, чтобы слишком жарко не было. Не люблю потеть.
 - А дождь любите?
 - Дождь – это святое, - воткнул я ключ в зажигание.
 Вот этот тезис, что частник всегда эффективней государства и нужно повышать производительность труда…  Что бы что? Чтобы частник получил ещё больше прибыли себе в карман? Вся эффективность частника держится только на том, чтобы экономить на своих рабочих, которые, почему-то, должны увеличивать производство дерьма, которое уже давно  никому не продать в таком количестве.
 Тут меня занесло в дебри нелепых словосочетаний, подчерпнутых из жизненной логики.  В этом не было смысла, как и не в чём в этом, брошенном на произвол, мире, на этой, шляющейся по космосу, планете.

 Говорить в этом мире, стало совсем не о чем, кроме как о политике, будущей войне, шлюхах, артистах и обо всём таком прочем.

 Тут главное дело было, не забыть, куда собрался ехать и не повернуть в сторону дома. Такое уже случалось со мной один раз, когда я забирал друга и жену друга,  вместе  с их свежерождённым ребёнком, из роддома.
Наверное, не один раз, но это тот случай, который я особенно отчётливо помнил. Наверное, автопилот шалил  или мышечная память сработала...


 Тут я вспомнил про холодильник и воткнул визитку под иконки на торпеде.
 Всё-таки хорошо, что я занял себя на это время. Так сидел бы дома, только жрал бы что в рот попало,  пил литрами кофе, да растил пузо, чтобы ремень безопасности плотнее удерживал меня в водительском кресле.


конструктор полутьмы

День - сущий ад, но жутко смахивал на праздник,
Свою историю, как крошки со стола.
Планета задом  извертелась, как юла.
Дежурный клоун подставлял блюющим тазик.

Любым предлогом,  принимая форму вымя,
Корчась сознанием  под действом белены,
Кусочки мозга заворачивал в блины.
Огонь, что  представлялся полым, как полымя,

Задним числом.  Собрав конструктор полутьмы,
Сдув щёки мести, как последний одуванчик,
Усугубив глотком оптимистический стаканчик,
По всем пропорциям, переходя со мной на МЫ.

Не приводя постных причин и огорчений,
Дёргая глазом на, не близкой к нервной, почве,
Растя Луну, как первобытный  тамагочи,
Под  наблюдением подветренных течений.

Рискуя   тенью запятнать побелку стен.
Не разжигая  перворвотный свет в прихожей,
Не выходя за рамки оболочки толстокожей,
На стратегическом диване перемен.