Долохов рыцарь печального образа

«Война и мир». Два лика Федора Долохова

Федор Долохов – второстепенный персонаж романа «Война и мир», неистовый гвардеец-семеновец, офицер, неоднократно разжалованный в солдаты за буйный нрав и невозможные эскапады, кумир экзальтированных барышень, идол романтически-восторженных юношей.

На первый взгляд может показаться, что Толстой в лице Долохова вывел перед читателями портрет так называемого энфан террибль – «bad boy», плохого мальчика – если выражаться трескуче-пошлым языком современных культурных штампов. Однако, на наш взгляд, Долохов как художественный тип невообразимо сложнее, а потому помещать столь замечательную физиономию в полинялую рамку ветхих клише постмодерной культуриндустрии было бы равносильно загонять живого человека в прокрустово ложе.

Долохов неукротимый буян и безжалостный до зверства бретер, которому «ничего не стоит убить человека» просто так, от скуки. Чужая жизнь для него – копейка, однако при этом Федор истово любящий сын. Из пристрастной характеристики матери следует, что Федя натура возвышенная и глубоко прекрасная, несправедливо гонимая ординарным светом [1, c. 393]. Однако еще Писарев показал подлинную сущность подобного рода выспренних натур на примере Евгения Онегина [2]. Слезливая до тошноты любовь Долохова к дорогой матушке свидетельствует отнюдь не в его пользу – подобного рода подслащенные сантименты особенно гнусно наблюдать у матерых душегубов, коим и является на самом деле наш пресловутый храбрец и «сын отечества»: «в Польше убил было жида, изволите знать…» [1, c. 151].

Показное благочестие по отношению к матери и ненависть к женщинам вообще (Долохов, как следует по тексту романа, был махровым женоненавистником [1, с. 394]) – автохтонный блатняцкий мотив, выкристаллизовавшийся в условиях уродливой тюремной сентиментальности. Данный феномен в свое время обозначил В.Т. Шаламов в «Очерках уголовного мира».

Лютый зверь Долохов, будто восторженная институтка, носится с небывалым идеалом «небесного существа», встреча с которым очистила бы заблудшую душу. Избранницей 28-летнего дуэлиста становится пятнадцатилетняя Соня, однако она любит другого [1, с. 395].

Трагедия Долохова в том, что он как и Печорин, несмотря на свою внешнюю привлекательность, умеет только повелевать, но не умеет нравиться, а потому, подобно тургеневскому бретеру Лучкову, становится от досады «грубым до плоскости, до оскорбления» [3, с. 43].

Долохов весьма изобретательно мстит сониному возлюбленному Николаю Ростову, в пух и прах обыгрывая того на сумму в 43 тысячи – по числу совместных его, Долохова, и Сониных лет [1, с. 405]. В такой слезливой арифметике отчетливо проступает сентиментальная логика законченного маньяка.

Как известно, сентиментальность нередко сопряжена с жестокостью, однако эта довольно-таки избитая максима не позволяет продвинуться в характеристике Долохова далее ходульных утверждений о «неоднозначности», «двойственности» данного персонажа. К такому тривиальному выводу в отношении личности Федора Долохова, казалось бы, подталкивает нас сам автор, как бы походя, отмечая одну довольно примечательную внешнюю особенность своего героя. Толстой, приступая к описанию облика Долохова, указывает на оригинальную складку губ, образующую в уголках рта подобие двух улыбок [1, c. 53]. Однако поверхностное уподобление Долохова  двуликому Янусу ничего не даст в плане постижения подлинных причин долоховской ненависти.

На наш взгляд, в попытке постичь неявные мотивы поведения Долохова полезно будет применить компаративный метод и сопоставить данного персонажа с пушкинским Сильвио из повести «Выстрел». Данное сравнение напрашивается само собой.
Объектом неистребимой ненависти болезненно самолюбивого Сильвио становится молодой граф, «счастливец праздный». В отличие от Сильвио – относительно небогатого гусарского офицера, не обладающего прочными связями в высшем свете – молодому графу все досталось даром по праву рождения: и почет, и слава, и богатство. Появление в полку столь блистательного в своей беспечности соперника подорвало главенство Сильвио прежде всего в его собственных глазах. Таким образом, здесь отчетливо проступает мотив социальной зависти [4].

Граф был совершенно лишен тщеславия в силу естественности своего незыблемого положения в свете [5, с. 45]. Примечательно, что и собутыльник Долохова князь Анатоль Курагин, министерский сын, красавец-кавалергард, менее всего мог быть повинен в честолюбии и даже порой действовал в ущерб своей карьере, поддразнивая влиятельного отца и потешаясь над всеми почестями [1, с. 667-668].

Федор Долохов, как и Сильвио, не был особо знатен и богат, а потому жизнь не раз преподавала ему болезненные уроки. После дикой выходки с квартальным, когда на одной из попоек «от делать нечего друзья» Долохов, Безухов и Курагин привязали несчастного к спине медведя и пустили в Мойку, наказание понес лишь один «плебей» Долохов. Представители, как бы сейчас сказали, «золотой молодежи» Безухов и Курагин, отделались лишь высылкой из города, а их товарища, семеновского офицера разжаловали в солдаты [1, с. 58]. Отсюда, по существу, справедливые причитания матери Долохова: «В Петербурге эти шалости с квартальным, там что-то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес!» [1, с.393].

Впоследствии уже Безухову довелось вынести на своих плечах жестокую месть безжалостного честолюбца. Интрижка Долохова с женой Пьера не была просто развлечением пресыщенного повесы. Это была именно месть. Месть Безухову в бессильной злобе за случай с медведем, за то, что Пьер был знатен и богат [6].

Другого своего «товарища», недалекого и блестяще пустого красавца Курагина, виртуозный манипулятор Долохов попросту использовал, беззастенчиво употребляя в своекорыстных интересах богатсво и светские связи сынка ясновельможного князя [1, с.668].

Таким образом, на основе метода сравнительного анализа удалось показать, что подлинным катализатором неистовства Долохова объективно выступал социальный антагонизм, выразившийся в слепом и, по существу, бесплодном бунте против господствующих сословных устоев.

1. Толстой Л.Н. Война и мир: Роман в 4 т. — Т. 1-2, кн. 1. — Мн.: Маст. лiт., 1987. — 719 с.

2. Пушкин и Белинский. «Евгений Онегин» // Писарев Д.И. Сочинения в четырех томах. Т. 3. — Государственное издательство художественной литературы, 1956.

3. Бретер / И.С. Тургенев. Полное собр. соч. в 30 тт. 4 // https://rvb.ru/turgenev/01text/vol_04/01text/0151.htm

4. Сильвио // Архангельский А.Н. Герои Пушкина https://lit.wikireading.ru/46214

5. С.М. Шварцбанд. Повесть Пушкина «Выстрел» (Опыт анализа внутренней структуры) // Научные труды: Вып. 36: Вопросы литературы. – Новосибирск, 1971.

6. Долохов // Долинина Н. По страницам «Войны и мира»: Заметки о романе Л.Н. Толстого «Война и мир». — Л.: Детская литература, 1978.