Убежать от Смерти. В Бельгию! В самолете. гл. 15

Мой перелёт. Лулео-Стокгольм-Франкфурт-Брюссель.  14 янв. 2015г.
 
 Мы с Лолой добрались до аэропорта. Прощаемся. Иду на контроль. Скорей бы все это пройти и где-нибудь сесть. Стоять мне тяжело.
Но вот, наконец-то, все позади - я самолете. Хорошо, что можно сесть - но  в салоне душно. Воздуха мне уже не хватает. Устроилась в кресле и смотрю в иллюминатор. Очень хочется пить. Очень. Во рту все пересохло. Я купила бутылку воды в аэропорту, и часто к ней прикладываюсь. Это началось еще до отъезда. Я ездила по делам в город и чуть дотащилась назад. Ела снег на остановке автобуса - иначе опять могла грохнуться в обморок. Дома пила воду, с трудом ходила, меня часто подташнивало. Я пила воду, и не чувствовала, что жажда уходит.
Позже я поняла, что это была интоксикация.

 Сейчас я сижу в самолете, и чувствую, как у меня опять начинает гореть лицо. Это тоже началось до моего отъезда. Новая опухоль под кожей набирала обороты, появлялось жжение, краснота, и участки от носа и сам нос опухали. Мне удавалось сбивать это "черепашьими" пробежками, ночным сном с открытым окном и содовыми ваннами. Я ныряла в ванну с головой. Или лежала так, что из воды торчал один нос. Опухоли "сдувались".
И вот теперь, в салоне самолета, все вернулось. Лицо просто пылает.
В  самолете Лулео - Стокгольм  мне опять плохо.

 Когда загорается надпись, извещающая, что можно пользоваться туалетом, я встаю и иду туда. Я смотрю на себя в зеркало - так и есть, опять она, меланома, распускает свои щупальцы. Опять красные пятна по лицу, они ползут от носа по щекам и по носогубным складам, а кроме этого чувствуется ещё и отёк. Я знаю, что это  означает. Я хорошо помню подкожную опухоль на левой щеке, и струп из некрозных струек из того места, где была язва-базалиома. Это было ужасно. Я не могла отойти от зеркала и все казалось кошмарным сном, который вот-вот прервется, и я опять проснусь. Но я не проснулась. А вскоре я попала в реанимацию с низким калем.
 Все  было наяву: меланома 4 стадии с метастазами под кожу.
 
И я мысленно повторяю моей МЕЛАНОМЕ: "Не трогай лицо!!!" Я снова и снова твержу ей: ”Не трогай лицо, не трогай лицо, дрянь, это будет твой конец!”

 Полёт до Стокгольма длится полтора часа, я пытаюсь расслабиться, пытаюсь правильно дышать, стараюсь медитировать. Ничего не помогает. Жжение становится всё сильнее и сильнее. Мне душно. Мне очень плохо. Но вот полет закончен. Мы приземлились.
 Я иду по аэропорту. Знакомые залы Арланды... Я иду с маленьким рюкзачком за спиной, в котором лежат коробочка с овощами, деньги, очки, необходимые мелочи. Вокруг меня много ресторанов, баров, бутиков. Оживлённые люди идут в одном потоке со мной. Навстречу мне идёт другой поток людей. И я смотрю в их лица. Это лица нормальных людей, у которых нет рака.

 Я вижу, как с аппетитом обедают люди в ресторанах, которых тут великое множество. Они шутят, смеются, некоторые пьют вино, пиво, коньяк или виски... Бокал с каким-либо алкоголем многие из них берут к обеду или это просто выпивка, которую купили в баре, чтобы беспечно скоротать время ожидания. Другие люди сидят за чашкой кофе, а к ней - что-нибудь вкусненькое: пирожное, чиз-кейк, яблочный штрудель или кусок торта. В воздухе плывёт ароматный запах свежемолотого кофе. Изумительный и чудесный, волнующий и бодрящий, ни с чем не сравнимый, запах хорошего кофе, из зерен. Запах свежемолотых кофейных зерен просто завораживает меня. Как давно это было! Чашечка кофе с пенкой - маленькая радость жизни, неповторимый вкус и потрясающий запах. Мне сейчас кажется, что это - волшебный запах! Когда я пила кофе в последний раз? Не помню. Давно. Очень давно. В другой жизни. А люди вокруг пьют кофе. И они даже не подозревают, как это замечательно: взять чашку кофе с нежной пенкой, и выпить с удовольствием, не задумываясь, что это вызовет новую опухоль.
 
 Столько вкусных вещей вокруг, а мне этого нельзя, мне нельзя, мне нельзя-я-я! 
 Ни в коем случае нельзя!

«Каждый кусочек кормит раковых паразитов, Марина! Вы этого хотите? Я — нет!...» - писал мне Александр, он же "НАЧИНАЮЩИЙ" с форума. «Главное — исключить животные белки и жиры!... - писала Майя Гогулан и другие "учителя" в интернете писали то же самое.
 
 Мне нельзя. Нельзя — так нельзя. Я же не маленькая девочка. Да и в детстве я отличалась терпением и послушанием. Моя мама очень любила вспоминать, какая я была послушная девочка. А еще бы мне не быть послушной - трое взрослых стояли на страже. И добились послушания, и заодно помогли заработать комплексы неполноценности и неуверенность в себе. И, как следствие, неудачное замужество -  пьющий муж. Двое детей, перестройка, проблемы...

 Но я все выдержала. Привыкла к другой стране, получила свою квартиру, у меня была работа... И вдруг - меланома.

"диета за 3-4 месяца качественно изменяет метаболизм и способна остановить рост опухолей, установить стойкую ремиссию и во многих случаях полностью излечить рак," - вяло пронеслись в голове слова онколога. Может ли? Вряд ли. Это явно не в моем случае. Но все же - мне нельзя есть то, что едят все эти люди.
 
 Не есть то, что едят другие - это не самое страшное. Только бы не вылезали новые страшные «звери», свирепо выгрызающие куски из моего тела.
 
 Я нашла местечко вдали на скамейке, достала коробочку с овощами и опять жую морковку, цветную капусту, капусту кольраби, кабачки, что там еще - уже не помню. Но были только овощи. Еще я пью воду.
 Есть мне совсем не хочется. Я с трудом заталкиваю в себя еду. Но поесть надо, я знаю это точно. И я через силу, но съедаю свою порцию сырых овощей.  
Иначе скоро я не смогу ходить. Самочувствие у меня плохое: слабость нарастает. Мне все хуже и хуже. Я мёрзну, ноги как будто ватные, все тело странное, легкое внутри: я как будто чувствую пустоту. Как будто вместо меня теперь какая-то лёгкая оболочка. 

Или я превратилась в тень от меня самой? Тень той Марины, которой я была прежде.

            ”Где тот лес, как скользили лыжи!
             Где тот пляж с золотым песком..."
                поёт красивый голос Градского.

 Он поет где-то далеко, в глубине моего подсознания.
 
 Я иду через огромные красивые залы аэропорта Арланда и опять чувствую невидимую стену между мной и этими людьми, людьми у которых нет рака. Но тут я вспоминаю, что я лечу к моим внукам. Я скоро могу их обнять, я скоро смогу обнять мою дочку и моего сына, и это вселяет в меня радость. Я успею увидеть мою маленькую внучку, мое маленькое чудо, мою красавицу-малышку. Увидеть её в последний раз — моя мечта. Это чудесная нежная девочка. Голубоглазая добрая Александра. Я должна справиться с дорогой. Должна! Должна!

 Опять - на посадку в самолёт, теперь до Франкфурта. Там будет последняя пересадка до Брюсселя. Я сижу в самолете и жду, когда загорится надпись, что можно отстегнуть ремни и встать. Лицо моё продолжает гореть огнем. Мне очень душно и очень плохо. Наконец встаю и иду в туалет. Стюардесса порывисто кидается ко мне.

 - Могу ли я вам чем-то помочь? - темные глаза смотрят с жалостью и нежностью.
 - Нет спасибо.
 - Ну пожалуйста, я вас очень прошу, вам плохо. Что с вами?! Я же вижу! - голос тихий, она смотрит на меня с искренней жалостью, на ее глазах вот-вот появятся слезы.
 Мне странно. Я сама - без особых эмоций. На это у моего организма нет сил.

 - Что я могу для вас сделать? - продолжает она, - Принести вам воды?
Стюардесса очень красивая. Она похоже на красавицу-японку с рекламного плаката. Я смотрю в ее неправдоподобно красивые темные миндалевидные глаза. И опять вижу в них искреннее участие и огромное сострадание. Бывают же такие добрые люди на свете.

 - Нет, спасибо вам. Вы действительно не можете мне помочь, - говорю я, и неожиданно для себя самой тихо добавляю, - Потому что у меня рак.
При этом я понимаю, что лучше бы я ничего не говорила.
 В красивых глазах стюардессы появились слезы.

 Ладно, проехали, я иду в туалет и думаю: почему они все плачут?

 В туалете я смотрю на свое отражение в зеркале. Опухоли идут очень заметно по обоим сторонам носа, и сам нос становится толще. Это совсем не мой нос. Если бы опять наложить немного ЧМ, то я тут же получила бы некрозные опухоли под кожей, как в самом начале. И ручейки из расширенных пор. И струп, как из мясорубки. Нет! Не хочу больше! "Меланома, ты этого не дождешься!" - думаю я.
"Я уже лечу к моим родным. И все закончится хорошо. Последний пир и записка: «Жизнь стала невыносимой..." понятно тебе, дура? Всё. После этого я свободна от тебя, меланома!"

 - Не трогай лицо, дура! - невежливо прикрикиваю я на меланому, - Ты убьешь меня и тебе не жить. Нас сожгут вместе, запомни!

 Дело в том, что в Бельгии очень высокая плотность населения. И захоронить в земле — большая роскошь. Большинство обычных людей предпочитают кремацию — а потом урна с прахом располагается в специальных стеночках. Фотография возле урны. Все очень красиво и со вкусом. Ухоженное кладбище: дорожки, деревья, кусты и цветы.
 Никто не пьет на могилах как у нас в Беларуси. Люди сначала все пропалывают, приводят в порядок. Потом готовят много и вкусно, приезжают компаниями с сумками, набитыми едой и выпивкой. Потом эти люди сидят за столиком и очень много едят-пьют. Ну, и некоторые мужчины в итоге забывают, зачем пришли. «Ах, ты меня не уважаешь?!...» Дело иной раз доходит до драк.
  - Нет, не хочу! Хочу на красивое кладбище в Антверпен. Туда, где живут мои внуки.

 Так что факт, как это ни смешно, я пыталась уговорить меланому. И даже угрожать ей, что нас сожгут вместе.

 Конечно, это смешно, но через три года я прочитала на одном из форумов, что женщина с диагнозом "меланома" точно так же разговаривала с ее меланомой: «Не трогай меня, прошу! Если я умру — то и ты умрешь! Давай мы вместе еще поживем! Ну, пожалуйста!» Нередко люди бывают очень похожи в своем поведении и чувствах.

 Самолет приземлился. Я иду по аэропорту во Франкфурте. Все повторяется: люди, бутики, рестораны, бары, кафе. Опять этот волшебный пьянящий запах свежемолотого кофе - и на витринах бесподобно красивая выпечка: пирожные, торты, чизкейки, различные десерты. Все украшена фруктами, шоколадом, орехами, глазурью.

 И мне вдруг остро захотелось накупить много этого вкусного, устроить себе прощальный праздник, перед самым Концом. Захотелось пить шампанское, есть отбивные, лосось, вкусные закуски, наконец-то съесть чудесный вкусный свежий хлеб с маслом, и кофе, и разные изысканные десерты. И всё. И покой. Вечный покой.

 И нет больше боли и жутких ран. Не надо коробочки с морковкой и капустой.
Не надо лежать по часу в садовых волнах. Не надо бегать из последних сил. Не надо доставать Чёрную Мазь, и дрожать от невыносимой боли, от которой останавливается сердце. Я вспоминаю  последнюю записку Далиды:
"Жизнь стала невыносимой. Простите меня"

 Пришло время идти на посадку. Это мой последний, третий самолет. В Брюссель.
Лицо по-прежнему горит. Но я совершенно спокойна. Я знаю, что справилась с длинной дорогой. Меня встретят. Я не буду больше одна. Я устала быть одна.

 Джонни приезжал редко. Отношения у нас были странные. Он мне звонил, изредка приезжал и наблюдал за тем, как я превращаюсь в полуживого человека. И ему было интересно, как долго я еще протяну до своего конца.
 
Сейчас я еду к детям и внукам. Я буду с ними, с моими детьми и внуками. Это ли не счастье?  Мы все раньше или позже умрём. Я умру - ну и что же? Последние дни я буду в кругу моей семьи. И похоронят меня на красивом кладбище в Антверпене.
 
 Стюардесса разносит сандвичи, кофе, чай и соки... Я смотрю, как она катит свою тележку. И вдруг я решаю, что я тоже это возьму. А какая для меня разница? Мне все равно! Я тоже возьму сэндвич и кофе, несмотря на то, что знаю, что мне этого нельзя. Но я возьму. Все равно ведь дрянь вылезает. Ну, так какая разница?
И я говорю ещё раз моей меланоме: "Я тебя не боюсь! Ты слышишь? Я тебя не боюсь!!! Я возьму сейчас сандвич и кофе и буду есть. И мне на тебя плевать! Плевать!!!" - мне приятно. Радостно. Легко. Я злорадно посмеиваюсь, что Меланому тоже сожгут вместе со мной.

 И я беру этот сандвич. И я беру чашку кофе. Я до сих пор помню - это был сандвич с сыром, и зеленью, и соусом по типу кетчупа. И какой же это был вкусный кофе для меня! Хотя кофе на самом деле был обыкновенный. После этого мне стало очень хорошо и очень спокойно. Я была в полудреме, я смотрела в окно. А там - мягкие облака, потом мы снижались, и можно было видеть зелёные поля, которые проплывали внизу. Мягкие зелёные поля.
 
 Что-то далекое и грустное всплывало в памяти. Как будто я была маленьким ребёнком и сидела на диване рядом с мамой или рядом с бабушкой. В доме хорошо, дрова трещали в печке, за окном моросил дождик, а в комнате  - тепло и уютно. Котенок играет с кошкой. А на улице осень. Мягкая сырая погода, и зелёные луга вокруг. Мама говорит: «Иди-ка ты погуляй немного! А то все сидишь и сидишь!» И я брожу одна по мягким зеленым полянкам, смотрю на почерневшие сараи, на деревья, с которых облетают последние листья, пою грустные песенки. А потом возвращаюсь домой к маме, бабушке, кошке, котенку, игрушкам и теплой печке. И мне хорошо.
 
 И вдруг, к моему удивлению, я чувствую, что моё лицо перестало гореть. Провела руками по щекам и носу и к моему полному изумлению почувствовала, что отёк и опухоли уходят. Я их не чувствовала больше! А ведь мои руки стали очень чувствительными ко всему, что на моей коже и под кожей.

 Как это? Были опухоли — и вдруг их нет? Я даже не могла поверить, что это правда. Может быть, мне кажется?!

 Самолет приземлился. Беру чемодан, выхожу - никто меня не встречает. Дочка моя опоздала. В Бельгии часто бывают автомобильные "пробки". Я очень устала. Но что же делать - надо ждать. Пытаюсь найти место, где можно присесть, но ничего такого нет: ни скамеечки, ни подоконника. И еще я хочу к зеркалу. Оглянулась, нашла туалет и пошла туда, оставив чемодан. В туалетной комнате - огромное зеркало, я всматриваюсь в мое отражение и вижу: лицо бледное, отеки ушли. Я не поверила своим глазам. Все правда! Красные пятна исчезли, лицо было нормального землистого цвета. Опухоли под кожей исчезли, все улеглось.

 В ЭТОТ РАЗ МНЕ УДАЛОСЬ УГОВОРИТЬ МЕЛАНОМУ!

 Когда, крайне удивленная, я вышла из туалета, то увидела мою дочь, которая искала меня.
 - Мама! А я тебя ищу! Извини, опоздала! А ты хорошо выглядишь! - говорит она немного фальшивым голосом.
Мы обнимаемся и идем к автомобилю.

Я добралась. Я все-таки добралась.
Умирать не страшно. Совсем не страшно. Если ты не один. И если жить слишком мучительно. Но может быть, для меня найдется лекарство?