Блок. Целый год не дрожало окно... Прочтение

19. «Целый год не дрожало окно…»

                Андрею Белому

                Целый год не дрожало окно,
                Не звенела тяжелая дверь;

                Всё забылось — забылось давно,
                И она отворилась теперь.

                Суетились, поспешно крестясь.
                Выносили серебряный гроб…

                И старуха, за ручку держась,
                Спотыкалась о снежный сугроб.

                Равнодушные лица толпы,
                Любопытных соседей набег…
                И кругом протоптали тропы,
                Осквернив целомудренный снег

                Но, ложась в снеговую постель,
                Услыхал заключенный в гробу,
                Как вдали запевала метель,
                К небесам подымая трубу.
                6 января 1903

     Первое письмо Блок написал Борису Бугаеву 3 января 1903 года,  и не зная о том, поэт, который в историю русской литературы войдёт как Андрей Белый,  напишет Блоку 4 января 1903 года.
     Кто был тогда для Александра Блока Андрей Белый? 

     «…ты свободен в этом волшебном и полном соответствий мире. Твори, что хочешь, ибо этот мир принадлежит тебе…Ты – одинокий обладатель клада; но рядом есть еще знающие об этом кладе. Отсюда – мы: немногие знающие, символисты.
С того момента, когда в душах нескольких людей оказываются заложенными эти принципы, зарождается символизм, возникает школа. Это – первая юность, детская новизна первых открытий. Здесь еще никто не знает, в каком мире находится другой, не знает этого даже о себе; все только "перемигиваются", согласные на том, что существует раскол между этим миром и "мирами иными"; дружные силы идут на борьбу за эти "иные", еще неизвестные миры.
     Дерзкое и неопытное сердце шепчет: "Ты свободен в волшебных мирах"; а лезвие таинственного меча уже приставлено к груди; символист уже изначала – теург, то есть обладатель тайного знания, за которым стоит тайное действие; но на эту тайну, которая лишь впоследствии оказывается всемирной, он смотрит как на свою; он видит в ней клад, над которым расцветает цветок папоротника в июньскую полночь; и хочет сорвать в голубую полночь – "голубой цветок".»
     «О современном состоянии русского символизма»

     Андрей Белый был для Блока – «немногим знающим», «символистом», с которым, даже не общаясь можно «перемигиваться», ещё одним «теургом, то есть обладателем тайного знания». Андрей Белый был для Блока тем, кто стоял рядом, плечом к плечу в борьбе за «"иные", еще неизвестные миры».   Он был – «другом», в древне-славянском смысле этого слова – тем, кто в одной с тобой дружине!
     А кем был для него Блок?

     «В 1900--1901 годах "символисты" встречали зарю; их логические объяснения факта зари были только гипотезами оформления данности; гипотезы -- теории символизма; переменялись гипотезы; факт -- оставался: заря восходили и ослепляла глаза; в ликовании видящих побеждала уверенность...
     Появились вдруг "видящие" средь "невидящих"; они узнавали друг друга; тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их; и они тяготели друг к другу, слагая естественно братство зари, воспринимая культуру особо: от крупных событий до хроникерских газетных заметок; интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них; все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности: борьбой света с тьмой, происходящей уже в атмосфере душевных событий, еще не сгущенных до явных событий истории, подготовляющей их; в чем конкретно события эти, – сказать было трудно: и "видящие" расходились в догадках: тот был атеист, этот был теософ; этот – влекся к церковности, этот – шел прочь от церковности; соглашались друг с другом на факте зари: "нечто" светит; из этого "нечто" грядущее развернет свои судьбы.»
     «Воспоминания о Блоке»

     Так кем? Если коротко, тем же – братом:
     «…Помнится, что в июле [1901 года] пришло от С. М. Соловьева письмо; и оно поразило меня; в нем описан приезд в Дедово А. А. Блока, с которым С. М. Соловьев очень много скитался в полях, разговаривал на темы поэзии, мистики и философии Владимира Соловьева; с удивлением сообщил мне С. М., что А. А. , как и мы, совершенно конкретно относится к теме Софии Премудрости; он проводит связь меж учением о Софии и откровением лика Ее: в лирике Соловьева; и из письма выходило: А. А. независимо от всех нас сделал выводы наши же о кризисе современной культуры и о заре восходящей; те выводы он делал резко, решительно, впадая в "максимализм", ему свойственный; выходило, по Блоку, что новая эра – открыта; и мир старый – рушится; начинается революция духа, предвозвещенная Соловьевым; а мы, революционеры сознания, приглашаемся содействовать революции; чувствовалось в письме Соловьева ко мне: появление в Дедове Блока – событие…
     Письмо Соловьева ко мне преисполнено изумлением перед смелыми выводами своего троюродного брата; упоминалось в письме о стихах, написанных Блоком. Письмо взволновало меня; оно падало на почву вполне готовую; ведь я в это лето отдал безраздельно себя соловьевскому мистицизму…   Письмо Соловьева о Блоке – событие; понял: мы встретили брата в пути…»
     «Воспоминания о Блоке»

     «Мы встретили брата в пути»… Как бы не больше. Они в Москве обсуждали мистику Соловьёва, присматривались к ней, примеривались к ней. И вдруг увидели, встретили человека – ровесника! – который жил ею. Который претворял её в явь!
    
    Возвращаясь в декабрь 1902 года. Предыдущие пять стихотворений Блока были преисполнены весной, восторгом, – ощущениями Мистического лета… А брату он пишет совсем другое – всё опять, как в предыдущем посвящении (10. «Я смотрел на слепое людское строение»), когда он «понял, что будет темно»,  всё опять,  как прошедшим летом, когда он путался в кошмарах, когда заря перестала быть  провозвестием, в чем он увидел «верный знак, что мы внутри / Неразмыкаемого круга..», всё опять как только что закончившейся осенью:

                «Входил в свою тихую келью,
                Зажигал последний свет,
                Ставил лампаду веселью
                И пышный лилий букет.

                Ему дивились со смехом,
                Говорили, что он чудак.
                Он думал о шубке с мехом
                И опять скрывался во мрак.

                Однажды его проводили,
                Он весел и счастлив был,
                А утром в гроб уложили,
                И священник тихо служил.
                Октябрь 1902»