Дань городу

        -Ты это, в городе особо не балуй, от опасных людей держись подальше,к хорошим поближе. Держись там, –продолжал очередную проповедь мужчина средних лет с проседью в волосах и умными усталыми глазами. 

        Его  немым собеседником был юноша: высокий, худощавый, но не сказать, что слабый; про таких говорят: «мышцы да кости». Позади них шла женщина с грустными глазами.

        Такую картину можно наблюдать почти во всех небольших провинциальных городах по всей нашей Родине. Эти городки, появившиеся во времена великих строек коммунизма и развитого социализма, до сих пор являются чем-то непонятым и неописанным. Жители столиц и более крупных городов (кстати, их большая часть – выходцы из этих самых захолустий) презрительно отмахиваются от «колхозников», «деревенщин», проживающих в подобных«мухосрансках». Деревенские их тоже не признают за своих (а что, у них же весь набор коммунального рая: и дома многоэтажные, и скотины не держат, в общем,городские). Так и зависли они в России, официально числящиеся как поселки городского типа,носящие причудливые названияот сокращений производств, имен коммунистических вождей или праздников той навсегда ушедшей эпохи. Серые хрущевки с зашпаклеванными швами, тарелки из каждого третьего окна, разбитые бордюры –вот и весь вид таких городков. 
Парень и мужчина шли быстрыми и уверенными шагами  по старой асфальтовой улице, усеянной выбоинами и промоинами.Сумки давили на худые, но крепкие плечи, отец норовил помочь, но сын отбрыкивался, мол, нечего, сам понесу. Отец обижался, но про себя думал:«Ничего, значит, за свое стоит», и с тоской: «Вырос то как быстро, уже школу окончил. Как-то я его и не видел что ли…все работа да работа». Вспомнил вдруг, как нес его из роддома, как учил ходить, как первый раз дал порулить, когда ехали с дачи в гараж.

   -Помог бы, – бросила женщина в скромном платье. – Сын то живот надорвет.

   -Да он сам донесет, – с деланной строгостью ответил отец.
 
Мать нахмурилась и отвела глаза. Она вдруг вспомнила своего сына малышом, вспомнила, как вела его в садик, как он почему-то заплакал и долго смотрел ей вслед, как ходил за ней хвостиком, такой маленький несмышленка. А теперь за ним и не угонишься.

   -Все сложили то хоть?

   -Что же такое, Люда, ну е мое!– Не выдержал отец.– Я тебе уже тысячу раз говорил: все проверил я лично. Люда, ты это, не нагнетай тут  панику.
   -И спросить уже нельзя!

Отец только рукой махнул, да сплюнул в отчаянии. Не любил он ругаться.
Действительно, в таких городках каждый год в последние дни лета, буквально в последних числах августа, есть такой неписанный обычай. Каждый год тысячи семей  провожают повзрослевших своих чад  «в город, в люди». Городки становиться другим в те дни. Заметно грустят прохожие, ведь и правда, столько дум:  куда устроить, как одеть получше, чтобы соседи не судачили о бедности,  как деньги выкроить, чтобы поддержать, как навещать…тысяча всяких нерадостных  мыслей.  И разговоры все только об этом. На улицах становится тихо; по вечерам не идут гулять молодые ребята и девчонки, за исключением самых развеселых и разбитных.  Смотришь на них: вроде здесь, а мысли там, в людях. Вот так большие города каждый год принимают молодых парней да девчонок в свои объятья, вбирая в себя всю молодость, всю силу, оттого и бурлит город, что кровь в нем молодая и игривая.

      Со всех концов небольшого городка тянутся похожие процессии. Те,кто побогаче, уже давно отвезли своих на машинах на квартиры или к родне. Кто попроще тянулись на автостанцию – небольшое здание с облупившейся местами штукатуркой и покрышками, где уже давно зачахли цветы..Рядом с автовокзалом уже греет мотор автобус.Повсюду стоят люди –все-таки не каждый день такое. Молодые жмутся: своих знакомых не узнают, все вниз смотрят – все, старая жизнь кончилась, новая начинается. Свобода еще не разлита, а они все еще дети для своих родителей.Матери стоят рядом и тихо читают про себя молитвы, а отцы курят и почему-то в глаза не смотрят.

     Семья добралась  до автовокзала без происшествий. Да и какие тут могут быть происшествия, разве что водой обольют ненароком или на кошку наступишь, если не заметишь. Сын зашел в автобус, сложил вещи на место и быстро вышел. Отец достал из маленькой сумки сигареты и, отойдя чуть в сторону, закурил. Мать подошла следом. Сын глянул на время: еще пятнадцать минут – «Ну, хоть постоим».

    -Лешка, помнишь, как до теть Любы  добираться? – Спросил отец и чуть улыбнулся.

    -Помню, пап.

    -Позвони, как приедешь. И тете позвони.

    -Ладно, ладно.

      К автобусу подходили разные люди  молодые и взрослые. С кем-то  Лешка здоровался, с кем-то ограничивался кивком. Увидел Леха и подруг своих, ну, как подруг, одноклассниц, которых когда-то смутно и неясно любил, как, впрочем, и любой парень тех лет. Они теперь какие-то другие, не школьницы,а молодые девушки, красиво одетые, взволнованные, с видом «люби нас, город, вот мы, красивые».
Вот и водитель появился – знакомый отца –улыбнулся, поздоровались. Щеголь, чего сказать:рубаха на выпуск, брюки широкие. Свой человек всегда знает, чего сказать, и момент чует, шутит, а родителям не до смеха, боязно и горько.

    Подъезжают на велосипедах младшие, смотрят минут три и дальше едут. А чего им,интересно что ли?  Они думают: «Нас это еще не скоро ждет», у них одни каникулы на уме.
 
Солнце, уже не такое теплое, начинает тонуть за городом в кронах высоких деревьев. Дует легкий ветер,где-то протяжно завыл пес за посадками у дач.
Водитель курит  медленно, будто нарочно, сам ехать не хочет, а надо. «Рейс как рейс, только молодых везешь»–поймал он себяна мысли. Свои уж выросли, сами в городе.

Время идет уж слишком быстро для родителей и тянется медленно для детей.  Кто-то тихонько всхлипнет, кто-то шутит, кто-то разговором отвлекается.

 Мать смотрит на Лешку,  будто как в последний раз.

      -Ну, чего, чего, Людка, опять, – взъярился  отец. –Не  на войну ж идет.Ну, еще нюни пусти!

     -Семеныч,не ругайся, –донесся голос водителя. –У женщины сейчас момент такой,ответственный.

Кто-то громко засмеялся;  на них обернулись. Лешке стало не по себе от такого внимания.

      -Саныч, да я… сам знаешь,–отмахнулся,  было,старик хотя самому было тошно.
Лешка все также стоял и смотрел на мать, будто хотел запомнить ее такой. Ее серые глаза опять влажные.«Плакать, наверное, будет»–грустно сказал он про себя.  Волосы каштановые чуть вьющиеся. «Когда тебе было лет восемнадцать, ты, наверное, была настоящей красавицей».

Часы тикают неумолимо.
 
      -Лешка, ты там ешь побольше. Хочешь кушать – не терпи. И как приедешь – позвони обязательно.

      - Мама!

      - Ну что мама. Будь осторожнее. Вон что в городах творится.

      -Ну, вот, насмотритесь сериалов с отцом и давай… Ладно, все будет хорошо. Не волнуйся.

  Лешка обнял мать, а на плече слеза осталась, и жжет сильно.

Вышла полная женщина средних лет с бумагой в руках:

      -Рейс на полпятого из  N в S, все отъезжающие –в автобус и приготовьте билеты.

Парни чуть стесняются, но все же целуют матерей, а те обнимают их,  будто малышей. Девушки смеются и прощаются охотнее.
 
      - Звони  почаще!

      - Отзвонись!

Мужчины прячут грусть, трут щетину, крепко жмут руки. Молодые залетают в автобус. На входе пробка. Кто-то выбирается с вещами: время перепутал.
 
Лешка садится на свое место; к нему подсаживается сосед –крепкий парень в джинсовке–машет рукой в толпу и надевает наушники. «Не в первый раз едет», - подумал Леха. Парень ищет глазами  своих, в толпе находит зрением мать и держится за нее взглядом, а она за него.

Ревет мотор, и автобус, медленно набирая ход, уходит, пуская пыль. Медленно побредут домой отцы и матери, вспоминая все, что было. А дома теперь как-то грустно и холодно без них, без несмышленков.