Вот это была история

   Да хорошо они жили.
Со стороны глядя, многие им просто завидовали: Степан работает,
"под мухой" редко бывает. Дома все дела делают вместе.

   А что у них, на самом деле, никому не ведомо - Груня
помалкивает. Ни плохого, ни хорошего слова о муже сроду не скажет.
Вообще-то, она им довольна.

   Вот, копают они картошку. Любит он копать - интересно, что
даст ему следующий куст. Старается по высохшей его ботве, по величине
бугорка определить, сколько картофелин и какого размера сейчас
появятся на свет. Азартно копает! Радуется и огорчается искренне.

   Груня копает сосредоточенно. Чего она там думает или не думает
и понять нельзя. А она думает:
   - И как это у него так споро получается? Всё-то он 
впереди меня оказывается. Я не слабее его и моя сноровка его сноровке
не уступит. И постать* у него намного шире моей. Может, вилы удобней?

   После отдыха она, как бы нечаянно, хватает его вилы и шнырь -
к своей постати.
   - Грунь, ты мои вилы взяла.
   - Ох, не заметила. Да какая разница? Копай моими.
   - Тяжеловаты будут мои для тебя.
   - Ничего. Пусть, - не сдаётся Груня, а сама думает:
"Вооот почему он так быстро копает, ишь всполошился!
Вилы-то тяжёлые, наверно, сами так в землю и вгрызаются".

   Но, поработав ими, скоро почувствовала такую усталость в руках,
такую боль в спине, что запросила передышки. И тут уж - хвать свои вилы.

   У них принято всю выкопанную картошку скидывать в ряды. Лежит она
на солнышке, подсыхает, ветерком обдувается. А к вечеру её сортируют
на крупную, среднюю и мелкую здесь же, на огороде. Потом ссыпают в мешки
по три ведра одного сорта. Стёпа носит их, в погреб опускает. Вернувшись,
видит, что Груня ещё не насыпала мешки. Помогает перебирать, насыпали вместе. Понёс...

   - Что ж он так быстро возвращается-то? - думает Груня? - А что ему
не быстро, - сама же себе отвечает,- всего-то метров сто до подвала.
Идёт, почти налегке, ссыпал и вот он... уж тут-как тут.
А я без разгибу.

   - Стёп, давай я мешки потаскаю - на переменках-то легче.
   - Ты что? Мешки носить - не игрушка! - пытается отговорить её Степан.
А она сразу поняла, в чём дело - не допускает. Полегче, значит. Боится - догадаюсь.
   - Вот и отдохни, если так тяжело, а я подменю.
   - Ну, хорошо, - сдаётся муж. - Только по два ведра давай в мешок сыпать,
а то тебе тяжело.
   - Ничего не тяжело. Нормально.

   Понесла Груня мешок. Тяжеловато, конечно, зато назад налегке!
Только, как она ни старается побыстрее ходить, а вернётся - муж уже мешки насыпал, вёдра полные стоят. Покуривает сидит. Сразу навалит ей мешок
на спину и, как по волшебству, вёдра и мешки у него снова полные.

  Носила-носила Груня, чуть не бегом, запалилась... 

   - Ну, теперь ты давай носи. Отдохнул?

   Понёс Степан мешок. Слышит Груня - заорал во дворе благим матом.
А она и ухом не ведёт - раз так орёт, значит, цел и невредим.
Приходит Степан:
   - Ты что же это всю картошку над подвалом ссыпала? Ты не видела,
что я её сразу в подвал опускаю? Нам теперь двойную работу делать:
насыпать и опускать!

   - Что ты кричишь? Тебе надо, чтоб люди тебя слушали?
Как я с мешком в погреб полезу? Я и без мешка-то могу упасть. А с тремя вёдрами?.. Думаешь, что говоришь?

   Побушевал-побушевал Степан и успокоился... Даже посмеиваться стал:
а я тут собирал картошку и думал о том, как ты такую скорость развила? -
бегаешь, как заводная.

   А Груня и рада, что гроза миновала. С ним смеётся, а сама
сдерживается еле-еле - обидно, что не может разгадать, в чём его хитрость?

   Так они и жили. Если муж шумел, то один. Груня делала непроницаемое
лицо и молчала. Ни единым словом не возражала, а уж громким, тем более.

   И вдруг разошлись. Разделили имущество. Депутат был,
два списка составил - один ей, другой - ему. Деньги Степану какие-то
достались.

   Степан почти всё своё имущество продал и купил себе хорошенький домик.
Подправил его быстро и умело, чистоту и порядок в доме и вокруг навёл,
стал один жить.

   Но болела его душа - дети взрослые... почти - учатся в институтах,
они с женой прожили столько лет вместе, переживали и плохое,
и хорошее. Сам-то он сирота, а жена детей нарожала. Он несколько лет
не допускал её к плите - вставал рано и готовил на весь день: ты лежи,
отдыхай, для детей силы береги!
   Да и любит её, как в молодые годы и... отчудил, как в молодые годы,
вот и разошлись. Выгнала.

   И стал он ходить к своей Груне. Днём ходил, а на ночь никогда
не оставался. Приходил обязательно с гостинцами из магазина, а к ним
бутылка вина. Груня спиртное не уважала. Но делала глоток,
чтобы его не обидеть, а более - не отвадить от себя.
Давно уж запереживала.

   Иногда он заказывал, что приготовить: я приду, а ты мне борща своего
приготовь. Соскучился по твоему. Или просил лапши накатать...

   Однажды пришёл и стал из сумки гостинцы выкладывать: конфеты, печенье,
зефир, отдельно - селёдка. Бутылка вина... Смотрит Груня и, как всегда,
размышляет. Не выдержала, спросила:
   - Стёп, а что ж ты раньше-то мне гостинцев не носил, когда
мы вместе жили? Всё нужное сама покупала.
   - Раньше ты мне жена была. А теперь я к тебе, как к б...ди пришёл.

   Как Груня не убила его? Она и сама не знает, как? Видно,
Господь их пожалел - тянулась к бутылке, чтобы разбить о голову "гостя",
но он успел, перехватил её.
   - Воооон! - впервые в жизни заорала Груня, - вооон! Чтобы духу
твоего тут не было!
   - Да ухожу-ухожу! Никому ты не нужна! Я целую неделю за крыльцом
по ночам прятался, хотел выследить, кто к тебе ходит. Не было никого!

   С этого дня Степан перестал к ней ходить.
Идут день за днём. Что на душе у Груни, никто не ведает.
А она своё состояние определяет: во мне вулкан бушует!
Глядь, звонок в дверь. Вышла - стоит её, как она его называла бывало,
супруг верный, супруг примерный!

   - Дай молоток и гвозди, я лестницу подправлю. Она давно была слабовата,
но меня выдержит. А тебе по ней лазить нельзя - ты грузная.

   - Иди отсюда к миниатюрным.
   - Да перестань! Делай, что говорю.

   С неохотой Груня искала инструмент, гвозди: значит, не собирается
возвращаться, если лестницу под неё готовит. Но виду не подаёт,
пусть думает, что не надо ей его. Хотя, оскорбилась сильно.
Отремонтировал Степан лестницу. В дом не вошёл, ушёл к себе.

   Пришла к Груне её старенькая мать. Она близко своим домом живёт.
   - Что тут у тебя? - осторожно спрашивает она дочь.
   - Ничегооо... Стёпа быыыл, - как-то расслабленно, без настроения
отвечает Груня.
   - А говоришь - "ничего". Очень даже "чего"... Когда был-то?
   - Сама, небось, знаешь: во дворе молотком стучал. Не слышала?
   - Не слышала. Так когда был-то?

   А надо сказать, мать у Груни, хотя и богомольная была очень,
но смешливая и подшутить могла. Да и не очень она горевала по
зятьку. Понимала, что надо им обоим выбеситься. Но, всё-таки, дочь -
это дочь.

   - Да уж дня два, как не три тому, был... - Груня заметно грустит.
Мать посмотрела и тихо говорит:
   - Я у Глинковых была, сказывали, Степан-то заболел. Не поднимается.

   Груня метнулась в мастерскую, схватила топор, зарубила самую
хорошую курочку, обработала, разделала, поставила варить.

   Мать следит за дочерью, прячет улыбку, отворачивается.
   Наконец всё готово: в бульоне взварила крошек домашней лапши, курочку завернула, всё любовно сложила в сумку. Одеваться стала.
   - Далеко собираешься, на ночь глядя? - равнодушно спрашивает мать.
   - Пойду к нему. Еды отнесу.
   - Да ведь темнеет уже. А до него не близко. Ты ж боишься темноты.
   - Хватит тебе... Человек заболел. Один там валяется...
Чай, не безродный какой.
   - Ну-ну... Оно, конечно. А мне-то, домой уходить или у тебя остаться?
   - Как хочешь. - и Груня, в сердцах, запахивая полы лёгкого пальто, почти
выбегает из дому.
   - Да нет! Я тебя тут подожду, - говорит мать, когда дверь за дочерью
захлопнулась. - Таких концертов и за деньги не показывают.

   Идёт Груня, торопится... можно сказать, ног под собой не чует,
на крыльях мчит...

   Далековато... Сумка тянет. Темно совсем стало. Спешит.
Вот и цель её похода. Свет горит, но окна плотно занавешены - ни щёлочки.
Да ей и присматриваться некогда. Позвонила.
   - Кто там? - спросил Стёпа бодрым голосом.
   - Я это...
   - Кто - "я это?"
   - Да ладно тебе! Открывай! Сказали, болеешь ты. Я бульон принесла...
   - Иди отсюда с ним!
   - Я и... курочку... принесла, - совсем упавшим голосом, проговорила
бедняжка.
   - И КУРОЧКУ СВОЮ, - сказал Степан с нажимом, издевательски,- НЕСИ
ОТСЮДА, чтоб я вас с ней не видел тут!

   Тихо шла домой Груня. Но всему конец приходит. И её пути конец
пришёл. Мать открыла дверь.
   - Чёй-та, скоро? - спросила старушка. - Ай, уж преставился?!
   - Жив. Не впустил он меня.
   - Как не впустил?! А еду-то взял?
   - Сказал: иди отсюда... со своей курочкой...

   Мать не удержалась и засмеялась "взакат", как она это называла.
Груня еле поставила сумку и закатилась вместе с матерью.

   Они смеялись одинаково, только сотрясаясь всем телом, без голоса.
Хохотали неудержимо, до слёз, до потери всех сил.
Переводили дух, пытались что-то сказать и... тряслись...

А потом ужинали. Ох, и хороша лапша была!

***

   Пришёл Степан к своей двоюродной сестре.
   - Насть, что делать? Никак с Груней не помиримся. То она меня выгоняет,
то я её...
   - А я думала, что ты обижен на неё за что... А эт вы дурью маетесь
на старости? Ну, вот что. В воскресенье приходи к нам, у нас будет печёнка**.
Груню я тоже позову. А ты за обедом пей поболее, захмелей,
а может и притворись пьяным. Я буду выпроваживать тебя домой,
а ты молчи, а сам ни рукой, ни ногой не шевели. А там посмотрим, что будет.

   В воскресенье всё так и было. А как Стёпа стал пьянее вина,
Настя  - гнать его.  Одно твердит, чтобы он уходил из их дома -
мои дети не должны такое видеть! А он даже не мычит, не то что
не шевелится.
   - Грунь, возьми ты его на ночь, а утром он сам убежит.
   - Тишк,- обратилась она к мужу, - помоги Груне довести его.
   - Я помогу довеЗти. Вон у меня тележка под сено, как тарантас!
Положили на неё Стёпу и повезли к Груне.

   - Степан, что молчишь-то, - пристаёт Тихон,- ты хоть погоняй меня.
Иль песню заведи... ямщицкую...

   Так и помирились Степан с Груней. Хорошо зажили.
Да нет их уже никого... Господь прибрал и правых, и виноватых...
.......................
* - постать - полоска земли.
** - ужин со свежей печёнкой забитого в этот день поросёнка.