Воспоминания о революции 1905 года

               
 Книга воспоминаний, написанная на языке идиш журналистом Мойше Кацем «Поколение, потерявшее страх», была посвящена событиям Первой русской революции 1905 года и участии в ней широких масс еврейского народа. Эта книга была опубликована в 1956 году в Нью-Йорке. Книга воспоминаний была переведена на английский сыном Мойше Каца, Лейбером Кацем, и издана в США в 2011 году.

 В начале 20-го века, когда царский режим в России пытался подавить революционные и реформаторские движения посредством репрессий и погромов, 20-летний Мойше Кац помогал в организации вооруженных еврейских комитетов и самообороны в нескольких городах.   Книга содержит убедительный рассказ об эпохе, когда молодые евреи пошли на реальный риск борьбы с тиранией в России, чтобы положить конец преследованиям евреев.
Материал об этой книге Каца нашел отражение в статье автора данного материала, опубликованной 27 октября 2005 года в газете "Новости Недели", в приложении "Еврейский Камертон". С ней можно познакомиться по адресу
http://www.proza.ru/2014/06/11/337

   Мойше Кац (1885-1960) родился в Докшице (Докшицы), Минского район, в Белоруссии, у отца, который был портным и занимался общественными делами. Когда ему было два года, он с родителями переехал в Николаев, где до девяти лет учился в начальной религиозной школе и у частного репетитора, а затем в еврейской государственной школе. Учась заочно, в 1903 году окончил среднюю школу. В том же году его и его отца арестовали за принадлежность к нелегальной сионистской образовательной ассоциации. После кишиневского погрома он вступил в одну из первых сионистских социалистических групп на юге России. В 1905 году он был организатором самообороны в Николаеве, а затем арестован в Умани за попытку доставки оружия для групп еврейской самообороны. Позже он отбывал тюремные сроки за революционную деятельность в Вильно, Варшаве, Житомире, Минске и других городах. В 1908-1910 годах он жил до возвращения в Россию в Израиле и Египте, и затем до конца 1912 года активно занимался партийными делами в Петербурге и Варшаве. Летом 1913 года он был вынужден по политическим причинам бежать из России в Соединенные Штаты, а оттуда в июне 1917 года - после Февральской революции - он вернулся в Россию. Он поселился в Киеве и до 1920 года занимал должности в местной еврейской культурной и общественной жизни. Он был основателем Лиги еврейской культуры на Украине и представителем еврейского отделения Киевского государственного издательства (1919 год); один из представителей партии сионистские социалисты на Украине и в России.  После своего возвращения в Америку в 1922 году он работал в идишской прессе: ежедневной коммунистической газете «Фрайхайт» (Свобода), позднее «Моргн Фрайхайт» (Завтра свобода), а также участвовал во многих левых журналах. В тот год он снова отправился в Нью-Йорк и сблизился с газетой "Форвертс" (Вперед), в которой он опубликовал ряд статей о Советской России. Он принимал участие в еврейском коммунистическое движении в Америке; позже он был одним из главных активистов в области культуры, литературы и школьной работы на идише. Он был создателем ряда институтов с коммунистическим оттенком, первым председателем профсоюза левых идишских писателей в Нью-Йорке - «Пролетпен» и членом президиума IKUF (Еврейская культурная ассоциация) и других групп. В середине 1920-х он снова вернулся в Советскую Россию и жил в Москве до 1930 года. В мае 1960 года он снова вернулся в Москву, чтобы повидаться с дочерью и внуком, и умер несколько дней спустя.   
 Он написал множество статей о путешествиях, а также участвовал в прессе в популярных обсуждениях истории и марксизма, часто используя псевдонимы. Он переводил Ивана Франко, Гейне и Киплинга на идиш и отредактировал шеститомное издание «Ленин" на идише (Москва, 1933). Им написаны книги: «Первая еврейская автономия», 1934 и «Поколение, потерявшее страх» (1956). Мойше Кац был левым журналистом в нескольких газетах в России и США, в том числе в «День», Новая жизнь», "Дер Эмес" (Правда) и, самое главное, в ежедневнике "Моргн Фрайхайт".
Ниже приведены два отрывка из книги "Поколение, потерявшее страх", в переводе с идиша автором данного материала, дающие представление о влиянии революции 1905-1907 годов на положение евреев в царской России.

 НАРОДНЫЙ СУД НАД ПОГРОМЩИКАМИ
 Мои младшие братики и сестрицы, они были тогда еще детьми, интересовались мной, может, только в первый день моего возвращения домой. Затем они потеряли интерес. И было понятно почему: причина была ясна: что за интерес представляли для них мои переживания в Уманской тюрьме и даже в дни свободы там, когда все вокруг них в Николаеве было гораздо более захватывающим и интересным, и происходило на их глазах и, можно было почти сказать, с их непосредственным участием?
 Действительно, в течение целых дней их не видели в доме, но, когда они сбегались вечером, дом заполнялся их криком и новостями о митингах, на которые они проникали, о демонстрациях, за которыми они следовали. В какой-то из дней один из моих младших братьев прибежал домой и с затаившимся дыханием рассказал, что сегодня на Морской площади, недалеко от верфи, где строились военные корабли, состоится народный суд над погромщиками. Конечно, я сразу пошел туда.
 В то время Николаев был одним из крупных российских промышленных центров, в котором дух свободы октябрьских дней все еще почти владел в полной мере, несмотря на усилия полиции по его подавлению. С 80-х годов прошлого столетия Николаев был одной из основных российских военно-морских баз и центром военного и частного судостроения. Он имел как военного губернатора, так и градоначальника, специального городского губернатора, и полицмейстера с полком донских казаков и несколько эскадронов военных матросов – помимо регулярной полиции и жандармерии. Но у Николаева также имелось большое индустриально задействованное население, которое было сосредоточено в основном на двух гигантских (для того времени) заводах по постройке судов - "французском" и "морском". Кроме того, было большое количество докеров, которые работали на погрузке и разгрузке судов с урожаем зерновых. Город также имел давнюю традицию революционного рабочего движения. Восстание моряков на царском боевом корабле "Потемкин" в Одессе и на крейсере "Очаков" в Крыму вызвало сильный отзвук в Николаеве, потому что эти два военных корабля были построены в местных военно-морских верфях, и многие моряки на этих кораблях были из Николаева и его окрестностей.
 В те дни на Николаевских уличных митингах или просто на улицах часто были слышны гордые выкрики рабочих: «Эти руки построили героический "Потемкин"» или «В "Очаков" вложено достаточно моей крови и пота».     Это было причиной, что хотя царскому правительству удалось сразу после Октябрьского манифеста, когда волна всеобщих забастовок прекратилась подавить или, по крайней мере, строго ограничить открытую революционную деятельность в небольших городах и непромышленных центрах, революционные массы в Николаеве все еще полностью контролировали улицы и чувствовали себя как хозяева.
 На основе этого чувства, как хозяина, в течение короткого времени возник феномен «народных судов», который начал распространяться по всей стране после октября. Народные суды были открытыми массовыми собраниями, на которых революционный трибунал судил людей, обвиняемых в доносах или слежке за рабочими, в провокациях и участии в погромах. Вызывались свидетели, собравшихся просили вынести вердикт, и решение выносилось на месте. В большинстве случаев приговор состоял из требования, чтобы обвиняемый публично признал свое преступление, объяснил, как он пришел к нему, просил общественность простить его и обещал, что его будущие действия "в отношении рабочего класса" искупят  его вину. Также случилось так, что после его извинений такой человек - особенно в случаях, когда имело место незначительное обвинение, оставлял толпу окровавленный, черный и синий от побоев.
Но в случае, когда речь шла о профессиональных провокаторах и погромщиках народные суды были очень строгими, приговаривая обвиняемого к высшей мере наказания, смерти. Так было в случае, когда один из моих младших братьев, задыхаясь прибежал домой с новостью, что народный суд проходит на Морской площади, где судят двух погромщиков.
 Я поспешил туда и столкнулся с необычной сценой. Под открытым небом толпа из нескольких тысяч рабочих с обеих верфей со значительной смесью жителей города и крестьян из окрестных деревень заполнила площадь. В середине площади был установлен памятник с бронзовым бюстом молодого офицера военно-морского флота, о котором мы никогда не знали, кем он был, и почему в его честь был установлен памятник, потому что металлические буквы надписи на памятнике давно уже были сбиты.      Рядом с этим памятником стояла небольшая, но высокая платформа, сбитая из досок. На платформе стоял маленький стол, накрытый красным кумачом, а за столом сидели три человека. Я знал одного из них. Его звали Колофати - мне кажется, он был бывшим студентом греческого происхождения, большевиком и популярным лидером социал-демократической партии в Николаеве. Рядом со столом стояли двое мужчин, их головы были опущены. Это были те два погромщика, которых судили.
 К тому времени, когда мне удалось приблизиться к платформе, суд уже закончился. Обвиняемые уже был допрошены, и они признались перед народом, что были профессиональными погромщиками и участвовали в нескольких погромах, как в Николаеве, так и в его окрестностях. "Как вы, товарищи и граждане, думаете, что делать с этими преступниками?" - спросил Колофатти, и его голос, казалось, донесся до каждого угла площади над головами толпы, которая, казалось, стояла тихо и затаила дыхание. "Смерть погромщикам!" - рядом с платформой раздался громкий голос около платформы, и сразу этот возглас подхватила толпа: «Смерть убийцам!», «Расстрелять, как собак!». Колофатти медленно успокоил толпу."Есть ли здесь кто-нибудь, кто думает, что они невиновны или что они изменятся к лучшему, если мы их простим?" - спросил он. Пожилой рабочий поднялся на платформу. «Как можно говорить об их прощении?» - спросил он. "Мы их знаем. Они были убийцами и останутся убийцами. Простим их сегодня и завтра они будут убивать других. Горбатого могила исправит. Расстрелять выродков!"  И толпа снова подхватила выкрик: «Расстрелять выродков!"
  Трое судьей тихо минуту посовещались, а затем подали сигнал паре дружинников (членам рабочей милиции, которые охраняли погромщиков). Несколько дружинников при общей тишине толпы увели осужденных с платформы, которые не пытались ни сопротивляться, ни просить о пощаде, в какую-то боковую улочку. Несколько минут спустя послышался выстрел из револьвера, за ним последовала пара других, и затем стало тихо. Дружинники вернулись одни и остановились около платформы Один из них поднялся на платформу, остановился около стола напротив судей, поднял руку к виску, как в военном приветствии, и громким голосом рапортовал: «Приговор народного суда исполнен. Враги народа получили свое наказание…».
Эта картина навсегда запечатлелась в моей памяти. В последующие годы я не раз возвращался к этой сцене во сне. Наблюдая за этой сценой, я почувствовал больше, чем когда-либо прежде, силу и мощь праведных чувств народа. Но для меня к этому чувству была добавлено чувство печали. Мне не было жалко погромщиков; это было удручающее чувство, что я еще не достиг такого разрешения и силы, и что революция может быть не только облагораживающей, но и суровой, как сама смерть…
          Городовой в синагоге
 Военные погромы против евреев, которые происходили летом 1906 года в ряде городов, особенно в Белостоке и Шедлице, нагнали тоску на еврейское население. Надежды на свободную жизнь, которые были созданы в 1905 году и иллюзии, которые распространяла еврейская буржуазия о первой царской Думе 1906 года, что она избавит евреев от погромов и будет гарантировать элементарные человеческие права и свободу, свободную занятость  и возможность учиться, начали быстро растекаться, особенно, после того, как царское правительство в июле 1906 года разогнало первую думу и организовало погромы еще во время, когда дума проводила свои заседания.
Результатом этих разочарований стал стремительный громадный рост еврейской эмиграционной волны. Каждый день узнавали, что близкие знакомые и друзья, не рассказывая заранее никому об их планах, внезапно снимались с места, ликвидировали свои дома и уезжали. Куда? Не из меньших местечек в большие, но из маленьких местечек и больших городов – в Америку. Тогда появилась пословица, которую я в приходящие пару лет очень часто слышал, что из одного конца города до Америки ближе, чем до второго конца города. Это означало, что если уж поднимались с места, то не будут искать счастья в этом городе, а лучше уехать в Америку, где имеется значительное число земляков, знакомых, родственников, к которым есть адреса, и число таких людей продолжало множиться.
 Как это отозвалось на работе социалистических организаций, нетрудно себе представить. Понятно, что не все уехали. Многие не хотели, или не могли уехать и остались на своих местах. Но оставшиеся ощущали себя как лично оставленные с большими трудностями. Беда в дополнение к этому была в том, что вместе с семьями уехало большое число подрастающей молодежи, которая ничего не боялась, наполняла рабочее движение юношеским энтузиазмом и для которой никакая работа не была в тягость.
 К концу осени 1906 года положение в Пинске, например, где в целом несколькими месяцами раньше все "кипело" на рабочих биржах стало таким, что почти для любой работы, за которую брались - для забастовки или для организации и содержания профессионального союза для самообороны, или для различных связей с подпольными работами с окружающими крестьянами, не хватало людей. Где этот? Нет его, уехал. Или - он накануне отъезда…
 Организации, которые с таким трудом создавались, начали распадаться, и когда их вновь восстанавливали, не было уверенности, что они долго продержатся. Среди людей начало распространяться подавленное настроение, и то, что многие из активных товарищей, даже рабочих, были по-семейному связаны с буржуазией, которая начала существенно распространять панику, естественно к хорошему не приводило… Люди, которые, казалось бы, не выделялись особой активностью и крутились вокруг людей, которые что-то делали, почувствовали, что "их время" пришло. Они внезапно стали агрессивно активными как… творцы паники и предсказатели бед… Единственное средство против этих больных настроений и искажений, что начали распространятся среди людей и затрагивать даже революционных рабочих, было естественно продолжать работать, говорить с людьми, объяснять им, будить их, не дать им "уснуть" и поддаться плохим настроениям. И средства к этому были: побольше собраний и как можно больше листовок.
 Целые дни и ночи уходили тогда на разговоры и написание- говорить с отдельными людьми, с группами на заседаниях, собраниях в дискуссионных кружках, на больших собраниях за городом, или внутри города, обычно в синагогах. Листовки писались и издавались при любой возможности- особенно к концу года, когда началась подготовка к выборам во Вторую Думу. Листовки были о забастовках, о бойкотах, о лозунгах к выборам, о важном и безработице, об опасности погромов и т.д. И печатали их где и как могли: на гектографах -короткие листы с большими голубыми, от руки напечатанными буквами, которых было немного экземпляров и которые вывешивались на видных местах, мимеографические листы, которые часто было трудно читать, но которые были важны потому, что под ними была печать от организации, которая напоминала, что она есть и не дремлет. Временами нам удавалось выпустить также печатные листы - они были уже длиннее. Они содержали призывные статьи, и я помню их специальный штрих, под ними часто было напечатано имя и адрес типографии, в которой скорей всего они были напечатаны, в Вильнюсе или Варшаве, в Бресте или в Белостоке -где как выпадало. Сделано это было, естественно, чтобы обмануть полицию: когда она замечала печатный лист с адресом типографии, то она прежде думала, что это легальный листок, и когда она в конце концов спохватилась, что это нелегальный листок, иди ищи типографию по указанному несуществующему адресу…
 Мне сейчас трудно сказать определенно, как эти листы тогда, при тех настроениях, влияли на толпу, но в любом случае они имели определенную цель. Они напоминали о деятельности и держали занятыми членов организации, которая не распалась.
Собрания, как сказано, организовывали, где только было возможно. Но когда наступила зима в конце 2006 года и собираться под городом, под свободным небом, уже было невозможно, то собрания в большинстве организовывались в синагогах- обычно, когда в них не молились.
 Одно такое собрание в синагоге стоит у меня перед глазами. Большая синагога – мне кажется в Карлине (предместье или часть Пинска). Место, где служитель обычно положил ключ при запирании синагоги, мы узнали от его сына. Несколько раз там проходили собрания вечером – и проходящие могли даже подумать, что приглушенные звуки, несущиеся из синагоги, принадлежат мертвецам, которые молятся там в это время, но нашим собраниям это не мешало. Однажды в субботу там проходило собрание после обеда, когда мы "заняли" синагогу, и я стоял на возвышении в синагоге и говорил к значительной группе рабочих, ко мне подошел товарищ и сообщил мне "тайну", что городовой (полисмен) только что подошел к двери и, наверное, сейчас войдет в синагогу. Но, чтобы мне это не мешало, чтобы я продолжал говорить дальше и не обращать внимание на городового. Если он даже войдет, то меры будут приняты.
И стоя лицом  к двери  и разговаривая, я заметил как несколько товарищей втолкнули городового через дверь, мгновенно, прежде чем он успел оглядеться, повернули его лицом к стене, пара его держала так прижатым к стене, еще пара держала его голову, чтобы он не мог повернуть ее к толпе и… собрание продолжалось. Когда оно закончилось и все собравшиеся  разошлись эти специальные охранники приподняли полы шинели городового над его головой, там их связали, вывели куда-то этого  типа через боковые улицы, и там его оставили и исчезли.
Такие вещи не редко происходили в 1905 и в начале 1906 года, когда отдельные полицейские ошибочно, или по доносу заскакивали на нелегальные собрания. Если городовой был еще "свиньей" и пытался не дать себя связать, или пытался кричать, то это ему тоже не помогало. И ему при этом еще наносили побои, чтобы он запомнил это на второй раз…