Вспомнилось...

      

           У каждого из нас бывают минутки, когда вдруг нахлынут горячей волной воспоминания. И защемит душа, подкатит к горлу комок... Как давно это было.


   
       Утро 1 Мая всегда было радостным, суматошным, «вкусным» — сладковатый, густой запах пирогов витал в воздухе. За вымытыми окнами домов белел отглаженный тюль. Доносилась бодрая музыка, полоскались красные флаги над калитками. Улица наполнялась нарядными соседями с разноцветными шарами в руках, с едва выпустившими клейкие листочки ветками черемухи, ивы или березы с бумажными цветами. Мы, в новых лентах и скрипучих ботинках, пахнущих гуталином, неслись «впереди планеты всей», пока родители не приструнивали.  Нарядная вереница тянулась до конца улицы, а там растекалась по разным сторонам, чтобы ближе к обеду на короткое время опять заполонить тротуары.
       Почти до вечера улица замирала. Иногда тявкали кутьки за заборами, да горланили петухи. В каждом доме обедали и отдыхали.
       Посидев немного на диване, сбросив туфли и вытянув ноги, мама начинала хлопотать на кухне. Мы толпились рядом, добросовестно отлынивая и спихивая друг на друга, все-таки выполняли ее приказания. Тащили на стол в большую комнату пироги, плюшки, студень, щи со сметаной, хлеб-соль. Ох и вкусно же было! Папа с мамой наливали себе по рюмочке. Наевшись от пуза, мне первой сидеть было невыносимо. Я начинала канючить: «Мам, пап, ну можно погулять!?». Мама отвечала: «От дома чтоб далеко не убегать». Папа вторил: «Чтоб не искать вас потом». И смотрел на меня моими глазами.
       Родители шли отдыхать, и начиналось наше время. Выкатывались велосипеды, прыгали по улице мячи, закатываясь под кусты и в канавы, где заполошно кричали потревоженные куры. Всяк при своем деле- мы по улицам носились, родители отдыхали. Праздник, не будний день!
       Ближе к вечеру начиналось самое интересное. Ох и любили мы сновать между взрослыми, невольно подслушивали их разговоры, получая подзатыльники за неудобные вопросы — а не встревай, не суй нос, куда не просят! На лужок  или к чьему-то забору стаскивались из домов столы и лавки, стулья и табуреты. И мягко улыбалось нам солнце, закатываясь за крыши домов, улыбались окна наличниками, весело шелестели клейкие листочки на березах и тополях. И улыбались мамы- папы по-особому, по-праздничному. Папы и деды наши усаживались за столы, покуривали, следя глазами за хлопотавшими женами и соседками и косясь на банки с самогоном и белоголовые бутылки. Столы заполнялись  пирогами, плюшками-ватрушками, картошкой, селедкой, консервами. Выпивали, ели, постепенно хмелели и начинали разговоры. А мы, открыв рот, слушали.
 - Мать честная, кык попер дым-от в избу. Во, какое дело! Ворона, ма-ать честная. И вот что интересно, как она туда попала, мне не понятно? Да...
 - А че? Че не понятно-то? Понятно дело — залетела.

- Валентин Иваныч ( так- перетак) грязного слова не скажет! Грязное слово (так-перетак) из него не вытянешь.
 - Да, ты это, того, грязное слово нет, не скажешь.

- Зин, самовар бы надо...
- Да стоит... еще бы кому... не хватит всем.
- Да погодь, не до чая еще вон.

            - Не знаю прям, Шур! В девятый Кольку пустить, али учиться в техникум пусть идет!?
- Да ты погоди, лето впереди...
 - Что лето, лето! Быстро пролетит! Прям не знаем с отцом, че и делать!

 - Я чего говорю-то, вон мода пошла дома-то тесом обивать! Ты не собираешься? Моя все уши прожужжала - давай-давай, давай-давай!
 - Покумекать надо, прикинуть, подкопить чуток...

               
Усаживались за столы, пили, ели закуску, сметали всю подчистую. После, отяжелевшие от еды и выпитого, лениво переговариваясь ни о чем, поглядывали по сторонам, ища гармониста  глазами - давно ушел за гармонью-то.
- Ты отодвинься-ко, Сергей. Вон, глаза-то налились у Леньки-то. А где Катюха- то его? Щас кино будет.
  - Да вон, уж ни жива, ни мертва сидит, вон за бабами прячется.
- Наталья, вон, свово домой поташшила. Во-о-он, за кустами, вон идут.
- Его можно уташшить, попробуй Леньку. Сшибет башку-то.

С первыми аккордами гармони выскакивают бабы в круг и долго, пока не устанет гармонист дядя Толя, дробят и поют частушки.
- Я поставлю самовар, голубые чашки. Ко мне милый мой придет, в новенькой рубашке!

- Нету лета без июля. Нету лета без цветов. Поцелуй меня, миленок. Покажи свою любовь.

- Поцелуй меня, миленок. Можешь тыщу раз подряд. И тогда тебе поверю, что любовь с тобой у нас.

Мы с тобою на мосточке целовалися при всех. Ну а хлипкий тот мосточек обломился, как на грех.

Полощутся штапельные, ситцевые,  крепдешиновые  подолы, все больше сползают белые носочки на туфли у женщин от пляски, съезжают с плеч платки.
Наконец, устали все, веселье на убыль пошло, да и ряды гуляющих поредели. И тут окрик соседа дяди Лени: « Катьк, играй!». Как ни пытается тетя Катя спрятаться за спины, выходить и играть приходится. «Играю, Лень, играю. Тарата-та, тарата-та, тарата-та.»
Закрывшись рукой, в сторону: « Хоть бы свалился с ног, нечистый дух!». Снова окрик : «Катьк, играй».  «Играю, играю. Пляши, Лень! Тарата-та, тарата-та». Расходятся соседи. Тетя Катя убегает и где-то прячется, пока дядя Леня пляшет, не замечая, что «музыки» давно нет.

       Совсем темнеет, нагретая за день земля отдала уже все свое тепло, зябко, хочется в теплую и мягкую постель. Стихает улица, кое-где скрипят калитки, тявкают собаки, зажигаются и почти тут же гаснут в окнах огни.
       Филоня от умывания, кое-как прыскаю в лицо водой, иду к кровати, почти падаю  на нее и мгновенно засыпаю.


                Да... уж и не помню всего, давно было... кажется, что в другой жизни... но, как сладко вспомнить!