Привет от Бродского!

Стихотворение Иосифа Бродского "Пятая годовщина" я впервые прочёл, точно помню, в 1995-м году - когда приобрёл в книжном магазине сборник стихов под названием "Бог сохраняет всё". Прочёл и... тут же перечитал раза четыре ещё, до того понравилось! - И смысл, и мелодия, но главное, смысл. Настолько там острые слова и поразительно точные образы. Сразу захотелось поделиться с кем-то впечатлениями. А с кем - с Игорем, с кем же ещё, Игорем, другом моей юности, рок-музыкантом и автором песен, ныне, увы, покойным. Звоню: "Игорёк, я тут вещицу у Бродского откопал, вечером зайди, покажу. Не пожалеешь". Вечером он зашёл (мы жили через дом друг от друга). Книгу в руки взял, начал стихотворение читать и сразу, смотрю, ехидно заулыбался. Чуть погодя, прыснул от смеха: "Пивная целый день лежит в глухой осаде! Не стоит, не сидит - лежит, и не просто в осаде - в глухой. Это ж надо так написать! Талантище!". Закончив читать, вынес вердикт: "Если бы большевичи поняли, насколько это стихо для них разрушительно, они бы Бродского, того, как Льва Давидовича, ледорубом. Отправили бы какого-нибудь Судоплатова в Мичеган или куда там. Слушай, дашь мне книгу на пару дней?" - "А если бы совейские люди наши поняли, насколько смешно и унизительно их положение в принципе, они бы большевичей прогнали сразу по прочтении стиха - прям сразу, в том самом семьдесят седьмом году - не стали бы никакого Горбачёва ждать. Но книгу я, давай, дам тебе чуть позже, пока сам кайфую". Книгу я ему, как обещал, дал позже... правда, обратно удалось её вырвать только, наверное, месяца через три.

А потом мы долгое время строчки из "Пятой годовщины", когда они приходились к слову, с удовольствием цитировали в разговорах с друзьями и друг с другом. Очень нравились нам эти строки - ведь что ни строка, то острая шпилька - шпилька в ту действительность, что нас окружала столько лет.

С тех давних пор я стихотворение помню наизусть...


ПЯТАЯ ГОДОВЩИНА

Падучая звезда, тем паче - астероид
на резкость без труда твой праздный взгляд настроит.
Взгляни, взгляни туда, куда смотреть не стоит.

Там хмурые леса стоят в своей рванине.
Уйдя из точки "А", там поезд на равнине
стремится в точку "Б". Которой нет в помине.

Начала и концы там жизнь от взора прячет.
Покойник там незрим, как тот, кто только зачат.
Иначе -- среди птиц. Но птицы мало значат.(*)

Там в сумерках рояль бренчит в висках бемолью.
Пиджак, вися в шкафу, там поедаем молью.
Оцепеневший дуб кивает лукоморью.

Там лужа во дворе, как площадь двух Америк.
Там одиночка-мать вывозит дочку в скверик.
Неугомонный Терек там ищет третий берег.

Там дедушку в упор рассматривает внучек.
И к звездам до сих пор там запускают жучек
плюс офицеров, чьих не осознать получек.(**)

Там зелень щавеля смущает зелень лука.
Жужжание пчелы там главный принцип звука.
Там копия, щадя оригинал, безрука.

Зимой в пустых садах трубят гипербореи,
и ребер больше там у пыльной батареи
в подъездах, чем у дам. И вообще быстрее

нащупывает их рукой замерзшей странник.
Там, наливая чай, ломают зуб о пряник.
Там мучает охранник во сне штыка трехгранник.

От дождевой струи там плохо спичке серной.
Там говорят "свои" в дверях с усмешкой скверной.
У рыбной чешуи в воде там цвет консервный.

Там при словах "я за" течет со щек известка.
Там в церкви образа коптит свеча из воска.
Порой дает раза соседним странам войско.

Там пышная сирень бушует в палисаде.
Пивная цельный день лежит в глухой осаде.
Там тот, кто впереди, похож на тех, кто сзади.(***)

Там в воздухе висят обрывки старых арий.
Пшеница перешла, покинув герб, в гербарий.
В лесах полно куниц и прочих ценных тварей.

Там, лежучи плашмя на рядовой холстине,
отбрасываешь тень, как пальма в Палестине.
Особенно -- во сне. И, на манер пустыни,

там сахарный песок пересекаем мухой.
Там города стоят, как двинутые рюхой,
и карта мира там замещена пеструхой,

мычащей на бугре. Там схож закат с порезом.
Там вдалеке завод дымит, гремит железом,
не нужным никому: ни пьяным, ни тверезым.

Там слышен крик совы, ей отвечает филин.
Овацию листвы унять там вождь бессилен.
Простую мысль, увы, пугает вид извилин.

Там украшают флаг, обнявшись, серп и молот.
Но в стенку гвоздь не вбит и огород не полот.
Там, грубо говоря, великий план запорот.

Других примет там нет -- загадок, тайн, диковин.
Пейзаж лишен примет и горизонт неровен.
Там в моде серый цвет -- цвет времени и бревен.

Я вырос в тех краях. Я говорил "закурим"
их лучшему певцу. Был содержимым тюрем.
Привык к свинцу небес и к айвазовским бурям.

Там, думал, и умру -- от скуки, от испуга.
Когда не от руки, так на руках у друга.
Видать, не рассчитал. Как квадратуру круга.

Видать, не рассчитал. Зане в театре задник
важнее, чем актер. Простор важней, чем всадник.
Передних ног простор не отличит от задних.

Теперь меня там нет. Означенной пропаже
дивятся, может быть, лишь вазы в Эрмитаже.
Отсутствие мое большой дыры в пейзаже

не сделало; пустяк: дыра, -- но небольшая.
Ее затянут мох или пучки лишая,
гармонии тонов и проч. не нарушая.

Теперь меня там нет. Об этом думать странно.
Но было бы чудней изображать барана,
дрожать, но раздражать на склоне дней тирана,

паясничать. Ну что ж! на все свои законы:
я не любил жлобства, не целовал иконы,
и на одном мосту чугунный лик Горгоны

казался в тех краях мне самым честным ликом.
Зато столкнувшись с ним теперь, в его великом
варьянте, я своим не подавился криком

и не окаменел. Я слышу Музы лепет.
Я чувствую нутром, как Парка нитку треплет:
мой углекислый вздох пока что в вышних терпят,

и без костей язык, до внятных звуков лаком,
судьбу благодарит кириллицыным знаком.
На то она судьба, чтоб понимать на всяком

наречьи. Предо мной -- пространство в чистом виде.
В нем места нет столпу, фонтану, пирамиде.
В нем, судя по всему, я не нуждаюсь в гиде.

Скрипи, мое перо, мой коготок, мой посох.
Не подгоняй сих строк: забуксовав в отбросах,
эпоха на колесах нас не догонит, босых.

Мне нечего сказать ни греку, ни варягу.
Зане не знаю я, в какую землю лягу.
Скрипи, скрипи, перо! переводи бумагу.

И.Бродский 4 июня 1977 г.

Ну что скажете, народ? Молодец Иосиф Саныч? Молодец.Уважаю. От души натянул тех, кто некогда пришил ему статью за тунеядство.

А разговор весь, собственно, о том, как Советская власть умело и настойчиво, в течение лет настраивала людей против себя. Вот Бродского настроила, как видите, меня, Игоря, всех наших с Игорем друзей, миллионы других свободолюбивых граждан... Хорошо при Светской власти чувствовала себя только специально выведенная этой властью порода людей, называемых в неофициальной антропологии хомо советикус. Этакие люди-цесарки, не чувствующие неволи и, как следствие, не испытывающие человеческого чувства унижения от ограничения свободы. Существа с очень-очень таким специфическим чувством собственного достоинства - когда "величие страны" как бы понятно, а то, что вся их жизнь регламентирована самым идиотским образом - нет. По меньшей мере, им внушили, что ограничения необходимы ("защита социализма", "кругом враги"), а они этому внушению поддались. И когда за 5-6 "горбачёвских" лет  свободолюбивые люди добились-таки, наконец, того, что в 91-м году советский режим рухнул, цесарки оказались не в состоянии режим физически защитить - ведь их поколениями учили только подчиняться. Правда, по прошествии времени и с появлением сети интернет (изобретения проклятых капиталистов!) - цесарки пришли в себя, как-то организовались, откопали труп главного птицевода Сталина и водрузили его на древко... и требуют вернуть их обратно в советский вольер - туда, где поэту мирового уровня Бродскому за безработицу статью припаяли. Вот такие дела.



(*) "Иначе - среди птиц. Но птицы мало значат". Вероятно, речь идёт о песне на стихи Расула Гамзатова "Журавли". Глумление? Может быть. Но что делать, если Савелия Власьевна так настойчиво и тупо навязывала эту тематику - должна же была какая-то ответная реакция быть. Вот эту ответную реакцию Бродский и осуществил, осмелился - пока мы все как мыши сидели и боялись - боялись расщепить окружающую нас действительность на "страну" и "политическую систему".

(**) "И к звездам до сих пор там запускают жучек". Над этой строчкой мы с Игорем хохотали больше всего. Поводом для веселья было гениально вставленное "не осознать". "Виталий, Севостьянов, получил, за полёт, 7737 рублей" - "Да не может быть, это же больше, чем стоимость "Жигулей", 773 рубля и 70 копеек, наверное" - "Да нет, чёрным по белому написано 7737 рублей"... короче, не осознать.

(***) "Там тот, кто впереди, похож на тех, кто сзади". По-видимому, речь здесь не только о стоящих в очереди за пенным счастьем. ))

И так бы я мог прокомментировать в отдельности каждую строчку - с каждой у меня связаны какие-то воспоминания, ассоциации, впечатления или выводы. Но ограничусь тремя.


Т.Тамирхан