босая правда

В журнале «Новый мир» (№ 5 за 1988 год) среди материалов из личного архива писателя Артёма Весёлого был помещён его полурассказ «Босая правда». Впервые он был опубликован в майском номере «Молодой гвардии» за 1929 год. Вторую часть рассказа (ответ командира) предполагалось поместить позже. Но уже 8 мая вышло постановление ЦК ВКП (б) : «Объявить строгий выговор редакции «Молодой гвардии» за помещение  в № 5 «полурассказа»..., представляющего однобокое, тенденциозное и в основном карикатурное изображение советской действительности, объективно выгодное лишь нашим классовым врагам».
Очень уж рассказ пришёлся мне по душе, поэтому решила перепечатать хотя бы его отрывок.

Босая правда

 
Дорогой товарищ, Михаил Васильевич!
Проведав, что ты, наш старый командир, живёшь в Москве и занимаешь хорошую должность, мы, красные партизанывверенного тебе полка, шлём привет, который да  не будет пропущен тобою мимо тувоих ушей.
Горе заставило нас писать.
Надо открыто сказать правду — в жизни нашей больше плохого, чем хорошего.
Известный вам пулемётчик Семён Горбатов голый и босой заходит в профсоюз, просит работу. Какая-то с вот таким рылом стерва, которую мы не добили в 18 году, нахально спрашивает его:
- Какая твоя, гражданин, специальность?
- Я не гражданин, а товарищ, - отвечает Семён Горбатов. - Вот семь огнестрельных и две колотых раны на себе ношу, кадетская пуля перебила ребро, засела в груди и до сего дня мне сердце знобит.
- О ранах пора забыть, никому они не интересны. У нас мирное стороительство социализма. Какая твоя, гражданин, специальность?
- Пулемётчик, - тихо ответил герой, и сердце егозаныло от обиды.
- Член профсоюза?
- Нет.
- Ну, тогда и разговор с тобой короток. Во-первых, такая специальность нам не требуется, во-вторых, у нас много членов безработных, а ты не член.
- Почему скрываете распоряжения нашей матушки ВКП? - спрашивает Семён Горбатов. - Не должны ли вы предоставлять работу демобилизированным вне очереди?
Мы не скрываем распоряжений и даём работу молодым демобилизованным последнего года,  побил их беспощадно до полного уничтожения и в камышах за войсковойа вас, старых, слишком много.
- Куда же нам, старым, деваться, ежели не всех нас перебила белая контрреволюция?
- Профсоюз не богадельня.
- А скажите, сколько у вас  в трестах и канцеляриях сидит кумовьёв и своячениц?
- Не мешайте, гражданин, заниматься.
- Значит, - с бессильным презрением говорит Семён Горбатов, - вы смотрите на меня в моём отечестве хуже, чем на пасынка?
На этот вопрос он не получил ответа и голодный ушёл от порога профсоюза.
Командир 2 эскадрона Афанасий Сычёв, ежели вы, Михаил Васильевич, его помните, боролся в наших рядах, начиная с Корнилова и включая до разгрома Колчака и Врангеля. В 1921 году названный Сычёв вернулся на родину, чтобы поправить здоровье и разорённое хозяйство, но хозяйства никакого не оказалось, так как на плане двора торчали лишь горелые пеньки. Когда летом 1918 года Деникин занял нашу станицу, то в ряд с другими товарищами была повешена 60-летняя мать Сычёва, Авдотья Поликарповна. Жена его с перепугу из станицы убежала на хутор Лощилинский, где вышла замуж за вдового казака.
Пришлось Афанасию со всеми своими бедами примириться. Принялся он, в силу партдисциплины, побивать бандитов; побил их беспощадно до поного уничтожения и в камышах за войсковой греблей саморучно застрелил полковника Костецкого. Спустя сколько-то времени, за неимением капиталов, пошёл Афанасий батрачить к непрятелю своему Гавриленко. Тайком от хозяина посещал он собрания ячейки, но то дознался и авгнал его, крикнув на прощание:
- Сгинь с глаз. Как ты привержен к ячейке, пускай тебя ячейка и кормит.
Определили Сычёва сторожем при исполкоме, но и тут его стерегла неудача. На пасху, как большой любитель церковного звона, залез он на колокольню и, для веселья сердца, позвонил в колокола. За такую слабость Афанасий и был изгнан из партии, как «интеллигент, заражённый  религиозными заблуждениями»,  а он  двух слов подряд правильно написать не умеет и бога не признаёт с первых дней революции. Когда прочитал в газете об исключении, то бедняга заплакал и сказал:
- Орловские… Отрывают они сердце от тела.
Собрались мы несколько партийцев, описали геройские подвиги Афаеасия при взятии Ставрополя, вспомнили атаку пол Лисками, изложили в подробностях действия 2 эскадрона на польском фронте и всё это послали в райком. В ответ ни звука. Шлём ещё одно заявление, и опять ни гу-гу.
Тут мы и задумались…
Али и в прямь орловские такую возымели силу, что они с беднотой, ни с нами, рядовыми коммунистами, и разговаривать не хотят?
Похоже — так.
Посиживают они в холодочке, чаи гоняют, о массе не думают, сами себя выбирают, сами себе жалованье назначают.
Что же это за звери такие?
К концу гражданской войны, как вам, Михаил Васильевич, хорошо известно, красная сила толкнула и погнала из России белую силу. Хлынули с насижанных мест графы и графята, буруи и буржуята как шушера — князишки, купчишуи, адвокатишки, офицеры, попы и исправники — остались, как раки на мели, на кубанском берегу. Возвращаться в свои орловские губернии они побоялись — там их знали в лицо и поимённо. Осели они у нас и полезли в Советы, в тресты, в партию, в школу, в кооперацию, и так далее, и так далее. Не отставали от них и местные контры, которые при белой власти вредили нам сколько могли. Все они хорошо грамотны и на язык востры — для каждого нашлось местечко, а куда орловский втёрся, туда ещё не одного однокашника за собой протащит.
В станице нашей на 30 000 населения — 800 здоровых и калечных красных партизан. В ячейке 40 человек: партизан 4 (когда-то нас было 9 ); вдова-красноармейка 1; рабочих с элеватора 1; батраков 2; подростков 7; присланных из края 3; орловских и сочусвующих им 22.
Откуда орловским знать, с какой отвагой защищали мы революцию? Когда-то станица выставила два конных полка и батальон пехоты. В юрте нашей есть хутора, откуда все с мальчишек и до дряхлых дедов отступали с красными.
Время идёт, время катится…
Сычёв до того дожился, что харкает кровью и кормится при тётке из жалости.
Орловские всё глубже пускают корень. Дети их лезут в комсомол, а внуки в барабанщики. Таких комсомольцев  мы зовём  золочёными орешками. Орловские нас судят и рядят, орловские ковыряют нам глаза за несознательность, орловские нас учат и мучат. Мы перед ними дураки, и виновыты кругои, и должники неоплатные…
Эх, Михаил Васильевич, взять бы их на густые решета...
Эх, Михаил Васильевич, взять бы их на густые решета…
И в самом деле, оглянёшься назад, вспомнишь, сколько мы страху приняли, сколько своей и чужой крови пролили, - и чего же добились?
Землю есть не будешь, а обрабатывать её и не на чем и нечем. Из 6 купленых станицей тракторов 2 достались кулакам, 1 совхозу, 1 колхозу и 2 куплены середняцким товариществом. Плывёт из-под бедняка завоёванная земля кулаку в аренду.
Много оголадавшего народа уходят в города на заработки.
Газеты пишут, что Москва отпускает на поддержку бедняцких хозяйств большие рубли. До нас докатываются одни истёртые гроши, да и то редко…
Много крови, много горя.. На всей Кубани и одной хаты не найдёшь, которая не была бы задета войной. Все воевали. Михаил Васильевич, кто топчет надежды наши? Или разливали мы кровь свою на за нетр? Или, утратив силу в огне, кровью своей оконфужены?
Где-то и кто-то разъезжает по санаториям и курортам, а у нас в этом году на лечение 28 красных инвалидов Совет ассигновал 47 рубликов. Прикинь, дорогой наш командир, по скольку это выйдет на голову…

Ждём ответного письма
С товарищеским приветом
                (Подписи)
1928.   
   

на фото писатель Артём Весёлый