Мост

     …Ближе к вечеру почта доставила Павлу письмо, состоящее из одной строчки – «сотруднику отдела планирования Павлу Т. предписывается до конца дня покончить с собой». Имя отправителя отсутствовало, однако дата стояла сегодняшняя, рядом неразборчивая подпись, министерская печать и простенький детский рисунок моста.
 
     Очень удивился Павел. Что за ерунда! Странные шутки. И почему над ним? Не такой уж он и молодой, тридцать лет вчера исполнилось! Но холодок пробежал, руки задрожали. И лампа мигнула, испугалась.

     Прочитал несколько раз и перевернул лист, вдруг там найдется что-то, но не нашлось.

     Обернулся Павел к кабинету за поддержкой. Много столов уходило вдаль тремя рядами, за каждым – люди, и Павел знал всех больше десяти лет.

     – Бумага пришла. Покончи с собой, хаха! Пошутил кто-то. Смешно, правда? Чего только не приносит почта!

     Однако никто не засмеялся. Лица побелели, замерли, глаза странно уставились на Павла, будто впервые его увидев. Даже свет стал каким-то другим, оцепеневшим и робким. Забившимся в угол.

     – Да, смешно, – наконец раздался чей-то сдавленный голос.
 
     Затем еще один:

     – Очень смешно. Особенно мост. Наверное, к нему надо сходить.

     И все закивали. Бледные, напряженные. Кто-то вытер вспотевший лоб.

     – Но если смешно, почему вы не смеетесь? – спросил Павел.
     – Хахаха, – засмеялись чиновники, не меняясь в лице, а потом одновременно перестали.
     – Так достаточно? Если нет, можем еще посмеяться.
     – Достаточно, – вздохнул Павел и направился к начальнику, Константину Ивановичу. Вошел в его кабинет, забыв постучать.
 
     …Начальник сидел за столом. Совсем уже седой. Лицо мягкое и добродушное, отцовское. Темный кабинет и лампа на столе, словно направленный вниз маленький прожектор. На световом пятне лежали тени, начальник рассеянно передвигал их карандашом с места на место, как бумажные силуэты. Услышал, что дверь открылась, поднял голову и ничего не сказал, не сделал Павлу замечание, что он не постучался.

     – Вот, – проговорил Павел, – бумага.

     Прочел ее Константин Иванович и коротко развел руками. Подвинул телефон, сообщил в трубку «заберите, пожалуйста, у Павла документы и больше ему не расписывайте».
 
     – Но это же шутка или ошибка, – произнес Павел.
     – Правильно, – кивнул начальник, – шутка или ошибка.
     – Или еще что-то?
     – Да.
     – Что?
     – Откуда мне знать!
     – И что же делать? – спросил Павел.
     – Давно в Министерстве, и не знаешь, что делать.
     – Но я действительно не знаю! 
     – Кстати, ты женат? Семья есть? – аккуратно поинтересовался Константин Иванович.
     – Нет… как-то не сложилось.
     – Может, и хорошо!  Свои плюсы. Особенно сейчас.
     – Какие плюсы? – отшатнулся Павел.
     – Ну, какие… свои!
     – Думаете, что-то случиться?
     – Понятия не имею. Может, случится, а может, и не случится. Странный у нас разговор. Раньше ты был очень исполнителен, а теперь с этим такие проблемы.

     Павел задумался.

     – Но, по меньшей мере, неизвестно, кто издал приказ, и имел ли он полномочия…
     – А вдруг имел? Что тогда?
     – Не знаю…
     – И я не знаю. Поэтому надо быть осторожным. Иногда стоит перестраховаться. Разве у тебя были большие планы?
     – Да нет… ничего особенного…
     – Тогда почему так волнуешься?
     – Как не волноваться! Мне всего тридцать лет!
     – Мало, что ли? Взрослый человек и должен понимать.
     – Что понимать?!
     – Мудрость Министерства.
     – И где она здесь?
     – Не знаю, но точно присутствует. Опасно считать по-другому. Предположи что-нибудь эдакое, как все делают. Неужели тебе плохо было в Министерстве? И неужели плохо нарисован мост?
     – Нет, но…
     – Вот и надо сказать спасибо, а не пререкаться! Послушай меня! Разве я зла желаю? Разве я не был всегда добр к тебе? Помню, как ты пришел к нам. Угловатый подросток, боявшийся нажать на клавишу печатной машинки. Я воспитал тебя, я! Вложил свою душу, вылепил из неподатливой глины настоящего гражданина. Гордость и опору Министерства. Думал, со временем займешь мое место. Но не сложилось. Жаль, но теперь надо идти.
     – Я в чем-то виновен? – спросил Павел.
     – Конечно, виновен! Любой несовершенен, и значит, виновен! А раз виновен перед Министерством, оно властно делать с ним что угодно, неужели трудно понять! Хотя необязательно письмо связано с греховностью, не исключено, что это некий естественный процесс. Чего гадать, проще выполнить указание.
     – Не хочу, – негромко произнес Павел, – это просто смешно.
     – Можно подумать, нас кто-то спрашивает, что смешно, а что нет. Решай сам, но документы передай. И смотри, до конца дня не так много времени. Я даже отпускаю тебя сегодня пораньше, не благодари.

     Огорченный беседой Павел решил дойти до своего приятеля – Олега. Тот был на несколько лет старше Павла, давно обзавелся семьей и считался весьма успешным сотрудником. Не начальник, но вплотную к этому. Он даже работал в почти отдельном кабинете, где, кроме него, сидело всего два человека.
 
     Павел заглянул и позвал Олега в коридор, не желая говорить при посторонних.

     – Привет, – сказал Олег, плотно закрыв дверь, – что стряслось?
     – Письмо, – ответил Павел и протянул ему бумагу.

     Олег прочитал и быстро отдал ее обратно.

     – Зачем ты пришел? – тихо спросил он.
     – А к кому мне еще идти? Ты единственный мой друг. Я хочу совета, ничего больше. Все боятся и ничего не говорят. 
     – Будь ты действительно моим другом, то не пришел бы, – прошептал Олег. – Разве в наших силах на что-то повлиять? Зачем ты впутываешь меня в это? Что я тебе плохого сделал? А если оно заразно? Представляешь, с каким ужасом теперь буду читать письма?
     – Представляю, – вздохнул Павел, – как раз я-то и представляю.
     – Спасибо, – ответил Олег, – хорошо, когда тебя понимают. 
     – Но все-таки, что мне делать? – спросил Павел.
     – Я не знаю не хуже остальных, – проговорил Олег, глядя в сторону, – но, считаю, мост нарисован неспроста. Надо сходить к нему.
     – А помнишь, как мы с тобой однажды на крыше пили пиво, – помедлив, сказал Павел.
     – Какое это имеет отношение к твоей бумаге? – возразил Олег, скрываясь за дверью, – думаю, никакого.

     И вдруг шагнул назад, вернулся в коридор. Собрался с силами и заговорил.

     – Недавно на улице мне послышался крик. Крик боли, страха и отчаяния. Странный, исходящий ниоткуда, и он не звал на помощь, нет. Я обернулся и увидел темные от дождя стены домов, слепые окна, что смотрят не на улицу, а в комнату, вглубь себя, черное изогнутое небо и людей вдали – маленькие нелепые фигурки, которые скоро исчезнут. Я понял, что никто не кричал, ведь этот крик звучит всегда и отовсюду, он вечен, существует внутри нас, внутри каждого предмета, соединен с ним, и его не вытащить, не выбросить, потому что он – каркас, основа, без которой невозможно. Почему мы редко слышим его? А ты видел когда-нибудь свое отражение в уличной витрине? Видел? Призрачное, нереальное, несуществующее? Оно истинно, а не то, что в зеркале! Зеркала кривят душой и обманывают, хохочут над нашей доверчивостью. Мы призраки, дорогой друг, призраки, когда же ты повзрослеешь! И это хорошо, ведь они почти не замечают одиночества, мало чувствуют и слышат, живут спасительной автоматической жизнью. То, что над нами, заботится о нас! К сожалению, когда наступает время, за все приходится платить, но и это не слишком больно, если не сопротивляться. А теперь извини, мне нужно печатать бумаги.

     Павел неподвижно стоял еще минуту, не то размышляя, не то прислушиваясь к тишине, потом закусил губу и взглянул на часы.

     – Пора идти. Начальник разрешил.

     Он спустился по лестнице, миновал турникет и вышел на улицу, в узкий переулок, стиснутый с двух сторон гигантским зданием Министерства и другими домами.

     …К его удивлению, выглядевшие вечными тучи разошлись, превратились в гроздья прозрачных облаков, раскрасились желтым и красным, и показалось солнце. Робко и нерешительно, но и этого хватило, чтобы заиграли искры на окнах, заблестели лужи на тротуаре.
 
     Приближался закат. Солнце, едва появившись, начинало прятаться за крышами, готовясь на прощанье зажечь уходящим светом фонари и вывески.

     Павел недоверчиво огляделся, будто не узнавая город.

     – Как странно… что это значит? И куда мне идти?

     Постоял еще, вытянул руку и почувствовал мягкий порыв ветра.

     – А дойду я до моста. Посмотрю издалека. Так много про него говорилось… Или, куда бы не пошел, все равно придешь к мосту?
 
     Он вышел из переулка и направился вперед по каменной мостовой. Улица расширилась, а дома наоборот, стали меньше и оттого дружелюбней. Ветер шуршал, задевая стены. Воздух был мокрым и свежим.

     Люди не торопились домой, а шли спокойно, прогуливаясь. В лужах ярко отражалось солнце. Павел не мог вспомнить, когда видел это раньше. Будто и не видел никогда.
 
     – Почему хорошая погода бывает так редко? Неужели и здесь какой-то смысл? – сказал Павел.

     За поворотом он заметил кофейню. Из полуоткрытой двери доносился густой терпкий аромат, совершенно не тот, к которому привык Павел, спешно проглатывая кофе по утрам, чтобы хоть немного проснуться.

     На стене – аляповато и смешно нарисованный человек. Сидит за столиком, держит чашку и наслаждается жизнью.

     Предлагает зайти. Искушает.
 
     – Привет, – сказал ему Павел, с грустью посмотрев на дверь, – увы, я не могу, я в чем-то провинился и мне надо идти. Ты, кстати, тоже виноват, ведь тебя нарисовали небрежно и не по правилам. Но по-другому ты оказался бы скучным.

     Павел отправился дальше, удивляясь, насколько легки и невесомы шаги. Улица выглядела огромной, будто увиденной в детстве.

     – Будь живы мои родители, что бы они сказали? Не знаю… Мать всегда молчала, а отец по любому случаю повторял «так и должно быть». Зачем он это говорил?

     Павел дошел до перекрестка.

     – Здесь надо повернуть направо. Я помню. Что-то видел во сне. Или не во сне, но точно рядом с ним.

     Запрокинул голову и взглянул ввысь.

     – Кто-то создает правила игры, причем игры бесконечной, единственной, других нет, и за любое нарушение, даже самое маленькое, вышвыривает в темноту. Разве это справедливо? 

     Пожал плечами.

     – Конечно, справедливо, ведь что такое справедливость, решает тот, кто выдумал правила.
   
     Павел грустно хмыкнул.

     – А я и не знал, что могу так говорить. Сидел всю жизнь, покорно писал бумажки, а надо было делать перерывы и думать. Хоть о чем-нибудь. Неважно, правильно или нет. Глупо иногда не ошибаться. Но теперь-то что, нужно найти мост. Посмотреть, и все. Интересно, похож ли он на рисунок.

     Павел оглянулся. Вокруг торжественно возвышались дома, не административные здания, а живые, настоящие, горделиво тянулись вверх, к солнцу. Окна казались не мрачными провалами с пыльной темнотой, а хранителями тайн. Маленьких, наивных, но – тайн, секретов. А над ними небо – розовое, закатное. Скоро солнце уйдет и появится луна, бледная, огромная, осветит землю, опьянит сердце, окрасит вещи в свои цвета. Будет звать, притягивать. Делать невесомым. Оттолкнешься сильнее – подпрыгнешь до крыши, а затем мягко опустишься на тротуар.

     …Через сотню шагов  Павел увидел стеклянную витрину.
 
     И себя в ней.

     …Никакой он не призрак. Стоит, хлопает ресницами. Забавный, курносый, взгляд наивный, хотя и грустный.

     – Нет крика, – сказал Павел, – а уж я должен его слышать. Но мне не врали, он есть. Как это? Подумаю потом. Когда-нибудь.

     Невесело усмехнулся. 

     – Это когда же я подумаю? Солнце заходит, надо спешить.

     Вдруг в стекле мелькнул силуэт, Павел повернулся. Около магазина остановилась девушка. Совсем юная, красивая, стройная. Темное платье и высокие туфли. Глаза огромные, испуганные. Будто смотрит на витрину, но на самом деле притворяется, думает о чем-то важном, не знает, как поступить.

     Павел нерешительно дотронулся до стекла, отошел и замер.
 
     – О чем она думает? Чего боится? Мог бы я ей помочь? Жаль, что она ничего обо мне не знает. Нет, хорошо, что не знает.

     Люди проходили мимо него. Ударяя тростью по камням, важно шагал высокий старик, за ним молодая семейная пара. Мужчина размахивал руками, что-то говорил, женщина смеялась.

     – Никто не спрашивает, зачем я тут, и куда иду. Но ведь так правильно. Не спрашивать у человека, куда он идет.
 
     Потом в глубине арки Павел заметил собаку. Небольшая, еще щенок. Наверное, бездомная. Черная шерсть с белым пятном на спине. Лежит, положив голову на лапы.
Почувствовала взгляд, подбежала, уставилась печальными глазами. Павел погладил ее и пошел дальше. Собака – за ним следом.

     – Нет, ты со мной не иди, – сказал Павел, и она послушно остановилась.

     …А вот и мост. Похож на рисунок. Огромный, высокий. Уходит далеко-далеко. Продолжает дорогу.

     Старый каменный парапет, вереница фонарей, будто стеклянных черепов фантастических чудовищ. Через минуту оживут, засветятся.

     Внизу река. Течет неспешно и безразлично.

     – Посмотрел, – сказал Павел. – Очень похож. Пора уходить? Нет, надо подойти к самому краю. Не так уж и страшно. Совсем не страшно! Мост нарисован, хахаха. Я стою на нарисованном мосту. Я – нарисованный человечек.

     Улыбнулся.   

     – Какие глупости иногда лезут в голову, – сказал он, взбираясь на парапет.