Монография о творчестве Ивана Ефремова-2

С.А.Сергеев
«Иван Ефремов в контексте духовных конфликтов ХХ века». Казань. КНИТУ, 2019.
- 128 с.

Прочитав присланную книгу Сергея Сергеева о Ефремове сначала в электронном, а потом и в печатном виде, я сильно обрадовался тому,  что интерес к творчеству любимого писателя не снижается, и появляются работы, уверенно выводящие ефремоведения с пропагандистско-дилетантского на научный уровень. Это однако не исключает критического разбора таких работ.
Чтобы не ходить вокруг да около после весьма затянувшейся «присказки», обозначим, что мне, как и почитателю Ефремова и читателю этой книги о нём,  «не хватает» в ней обсуждения сюжетов, связанных с коммунизмом, «пристегиваемыми» к нему космическими полетами и прогнозом глобальной катастрофы в ефремовском творчестве. Именно с этими сюжетами, на наш взгляд, связаны основные духовные конфликты ХХ века, по крайней мере, с тем его отрезком, когда жил и творил Иван Антонович Ефремов.

Конечно, времена изменились, да и каждый может искать и находить в ефремовском наследие то, что ему по душе. Безусловно, найдется группа людей, которых будут интересовать у ИАЕ вопросы, которые ставил в свое время одиозный публицист М.Агурский. Нет сомнений в том, что если в советские времена многие читатели искали в романах Ефремова описание коммунизма, то теперь многие (числом поменьше) находят там «Агни-йогу». И, как говорится, на здоровье. О вкусах не спорят, так ведь. Но если речь идет об анализе ефремовского творчества, взвешенном и не искажающем его наследие, то мы уверены, что «коммунизм» там важнее «агни-йоги» и без подробного разговора о нем в аналитическом материале никак не обойтись, каковы бы ни были пристрастия автора и текущая конъюнктура.
Попробуем объяснить, почему это важно. Очень важно! И причем именно в ефремовском случае. Ведь можно, как это сделали Еремина-Смирнов, например,  оседлав своих любимых «коньков», пуститься в обсуждение проблем эзотерики, ноосферы, интуитивных прозрений, мистики, трансперсональной психологии и т.д., сосредоточиться, условно говоря, на вопросах «всестороннего совершенствования человека, раскрытия его скрытых возможностей» и т.п. При этом оставить «проблемы социального устройства», как бы,  на заднем плане. Можно «не интересоваться политикой». Что такое низкая политика по сравнению с перспективами «ноосферы»! Но даже у не интересующихся этим «грязным делом» людей есть шанс заметить, что те, кто в «политику» идут, даже будучи неплохими людьми, очень скоро и в массе своей превращаются в черти знает кого, совершая совершенно немыслимые для нормального человека аморальные и противозаконные поступки. И никакие достойные примеры, никакие  моральные аргументы на этих «тоже-людей», как правило, не действуют.  Вроде бы из этого следует то, что тем более надо ценить нравственное мужество других личностей, которые, несмотря на крайне неблагоприятную среду, сумели над ней подняться и стать почти идеальными героями – как многие герои ефремовский произведений. Вот, дескать, примеры для подражания! Но «диалектика» произведений любимого писателя состоит в том, что такие «идеальные» герои обречены на гораздо большее страдание, они гораздо чаще «простых обывателей» сталкиваются с проявление окружающего Инферно. Риск погибнуть для них - гораздо выше. (Возможно, понимание этого  обстоятельства определило судьбу главной героини ЧБ Фай Родис, идеала и, похоже, женского варианта инкарнации создателя её образа). А разве судьба самого Ивана Антоновича, вынужденного существовать в советском аду, испытывать угрозу жизни, дефицит нормальной медицинской помощи,  жилищные, материальные и бытовые проблемы, зависть и травлю «коллег», глупую «критику» и идиотские вопросы со стороны советских «мещан» и «энтузиастов» (идиотиков) – быть в итоге одинокой и трагически непонятой фигурой. Если даже допустить, что всякого рода «тайные» знания и духовные практик помогают совершенствованию сапиенсов, то «среда» в отношении них быстро станет гораздо более агрессивной.

Здесь возникает сакраментальный российский вопрос: «Что делать?».  Для людей, воспитанный в коммунистическом духе, ответ прост: разумеется, изо всех сил бороться за приближение и установление совершенного коммунистического общества, где «свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех».  Совершенные личности в настоящем и прошлом (в творчестве Ефремова и не только его одного, конечно) – это как бы посланцы Прекрасного Далека, и, чтобы выполнять просьбу современников «не будь ко мне жестоко», надо картины этого великолепного Будущего разворачивать перед внутренним взором и в художественных произведениях, чтобы «строители коммунизма» вдохновлялись. (Некоторые вдохновились до такой степени, что и до сих пор склонны к особого рода эскапизму, когда в качестве аргумента, иллюстрируя «великие достижения СССР» приводят картинки из «Техники-молодежи», фильм «Гостья из будущего», советскую детскую фантастику или книги того же Ефремова).
Сомневаться в приверженности коммунистическим идеалам самого И.А.Ефремова 9по крайней мере, не протяжении большей части периода творческой активности) тоже нет никаких оснований. Он верил в коммунистическое будущее, хотя его образ и мог (и расходился) в значительной степени отличался от того,  что рисовали себе в мечтах и планах окружающие писателя советские люди. Поэтому, чтобы там себе не придумывали новые сторонники «эзотерического» Ефремова, для их кумира «кружок  всяческой йоги» без «борьбы за коммунистический идеал» не имел никакого значения.
Конечно, эта «йога», то есть постоянно мелькающие на страницах ефремовских книг упоминания каких-то незнакомых имен и названий, нерасшифрованные намеки, гипноз и эротика, все эти «рассказы о необычайном» страшно бесили советских ортодоксов и вызывали постоянные попытки Ефремова обкорнать. Но было бы также не правильно видеть в писательской судьбе Ефремова только эти ограничения, цензуру и нападки. Разве он не считался де факто советским фантастом номер один? Разве не «Туманностью» открывалась большая серия мировой фантастики, как бы показывая «загнивающему Западу»  великий Ориентир, за который, помогая авангарду человечества, следуют и прогрессивные писатели капстран, сочиняя свои антиутопии и сатиру? Разве не печаталась эта книга – очень редкий случай для фантастики» - в «Роман-газете», что означало в условиях книжного дефицита фактическую доступность текста для любой семьи? Разве не переиздавались произведения ИАЕ большими тиражами; и это касалось не только романа о далеком будущем и дальнем космосе, который мгновенно девальвировал сталинистскую немцовщину «ближнего прицела», но и раньше, крайне немногочисленный ассортимент фантастики, доступной советской молодежи – разве рассказы Ефремова не переиздавались многократно на этом малоконкурентном поле? Может быть, идеологи и рады были бы вместо ТА или «Сердца Змеи» рекомендовать для коммвоспитания что-то другое, но что: Замечательная фраза есть в романе Г. Мартынова ’’Каллисто”:  ”В Кремле тепло и сердечно встретили жителей другой планеты. Дружеская беседа продолжалась свыше трех часов” (Эту ехидную ремарку приводит Л.Геллер)
Что бы там ни говорили позднейшие биографы, Но Ефремов – это советский коммунистический фантаст, имевший значительную поддержку в советских государственных (иных то и не было!) издательствах. И этот факт, конечно же, не умаляет ефвремовского таланта и не служит аргументом для «принижения» его творчества. Сегодня «легко говорить», но трудно представить под каким идеологическим прессом находились «строители коммунизма», как сильно было давление «колелктива», организации», а если этого не хватало, то и «органов».  Сохранять под таким прессом здравомыслие – это подвиг, но следы все равно оставались.
 (Хотя, конечно, влияет на популярность, так как после краха коммунизма в СССР и манифеста Ф.Фукуямы, новые поколения,   открыв книги Ефремова, могут воскликнуть «фи, коммуняка» и, не вдаваясь в подробности, просто не проявлять интереса к его текстам. Но поскольку американский японец сильно поторопился со своим «концом истории» и на смену «коммунистической угрозе» тут же пришел «международный терроризм», но  и вопрос «о коммунизме» в любом обществе, где есть несправедливость и неравенство, рано или поздно, в том или ином виде,  встает снова и снова,  разработка ИАЕ «коммунистической» тематики актуальна не только для прошлого, но и для будущего).  Утверждения потомка, что ИАЕ – настоящий коммунист, а также утверждения в том же духе энтузиастов с какого-нибудь интернет-ресурса «Нооген» тоже, по-своему, верны. Хотя именем Ефремова часто прикрываются коммунистические ортодоксы и прочие  упорные поклонники «совка», которым Иван Антонович при жизни не был другом.
В этом «идеологически подогретом» сюжете добраться до истины очень трудно, приходится действительно двигаться по «лезвию бритвы», но все-таки для исследователей важно восстановление адекватной картины, вопреки различным стереотипам и идеологическому ору с разных сторон.

Стоит также помнить, что и сам советский коммунизм был различным в разные периоды, в зависимости от смены власти и тех вождей, которые эту власть теряли/получали. Наивысший взлет популярности фантастика Ефремова имела в период правления Никиты Хрущёва. (Не знаю, насколько это, правда, но, кажется, С.Переслегин пишет о своих детских воспоминаниях, как в день пленума, где свергали «царя Никитку» по радио читали ефремовскую повесть «Сердце Змеи». Если так, то совпадение выглядит символическим).
Основные сюжеты и проблемы ефремовских книг замечательно резонировали с лозунгами, духовными  спорами, идейными расколами той эпохи. И дело не  только в том, как писатель грезил о Будущем, не о том, что может быть «через горы времени» - сотни и тысячи лет. Ефремов жил в эпоху «перехода к развернутому строительству коммунизма» (кажется, так это определялось в авантюристической программе КПСС, принятой 22 съездом партии и обещавшим создание основ коммунизма к 1980 году). Этот настрой на то, что Прекрасное Далёко уже близко,  сопровождался и подкреплялся фантастическими космическими достижениями СССР: запусками на околоземную орбиту спутника, собак, Ю.Гагарина, женщины; планы в отношении изучения  Луны и планет Солнечной Системы (о цене тогда говорить было не принято!). Всё это перекликалось с содержанием романа «Туманность Андромеды»: там были и коммунизм,  и космос, о которых автор писал с невиданной в советской фантастике смелостью и вниманием ко многим  деталям и подробностям).
Если говорить о влиянии хрущевской эпохи, то ведь писатель был и свидетелем Карибского кризиса, когда сценарий самоуничтожения человечества в ядерной войне стал приобретать вполне реальные политические очертания. Но и без противостояния осени 1962 года, страхов по поводу атомной бомбы хватало. Люди тогда жили под дамокловым мечом этой угрозы уничтожения цивилизации (И если тебе каждый день «капают на мозги, то крыша едет»); советскому человеку не обязательно было читать американскую апокалептическую фантастику, достаточно было «Правды» и сообщений о все новых и новых ядерных испытаниях. Ефремов уже в ТА отработал этот сюжет, описав Зирду – планету чёрных маков, чья цивилизация погибла от того, что не справилась с развитием своей же техники. В последний период своего творчества писатель еще чаще обращается к теме планетарных угроз.
Конечно, можно сказать, что названные темы стали банальными и к их обсуждению многократно обращались, Но оттого они не становятся менее важными и без обращения к ним творчество советского фантаста просто нельзя понять и адекватно представить.
Итак, «Ефремов-коммунист» (неважно, с партийным билетом или без). Очень многое из того, что написано самим ИАЕ и от чего он никогда не отказывался,  позволяет рассматривать его в качестве коммунистического фантаста №1 и нынешние сторонники  возможности достижения «высшей фазы» много на нем спекулируют. Но – коммунисты ведь бывают разные.  Так, в истории отечественного коммунистического эксперимента одни коммунисты в огромном количестве убивали и сажали в концлагеря других коммунистов и при этом и те, и другие, а потом уже «пятые и десятые», утверждали, что именно они коммунисты настоящие, а противников обзывали разными обидными кличками. И практически все ссылались на схожие «священные» тексты своего учения.  Ничего удивительного в этом нет, с христианством было в принципе то же самое, но только значительно дольше и в гораздо больших масштабах. По сути, коммунизм это одна из возможных «обратных сторон медали» для иудохристианства, а  любое (псевдо)религиозное учение, агрессивно себя утверждающее, прибегает к массовым репрессиям,  в том числе и против «своих».
Конечно же, противники этих опасных, человеконенавистнических доктрин могут сказать «в сортах дерьма не разбираюсь»,  и скопом записать всех «коммуноидов» в «бесы» (См. «Бесы» ФД). Но в случае с Ефремовым так не получится. С одной стороны совершенно неправильно рассматривать писателя, просто как сторонника общегуманных, общечеловеческих идеалов, сторонника справедливого общества с совершенным человеком и т.д. (Среди «гуманистов», к примеру, Ф.Энгельс очень сильно отличается от А.Швейцера,  и эти отличия носят принципиальный характер, как бы ни хотелось иного  нашим энтузиастам, ратующим за все хорошее против всего плохого). С другой стороны, очевидно, что Иван Ефремов – это не Суслов и не другие «товарищи», отвечающие в партии за идеологию и не рядовой политинформатор, транслирующий спущенные из ЦК догмы.

Мы не претендуем здесь на всестороннее объяснение, тем более, что указанные различия можно рассматривать под разным углом и в разных терминах. Но в связи с ИАЕ нам хотелось бы вспомнить про «утопический социализм», который советскими идеологами («философами» их назвать как-то язык не поворачивается) о официально йдоктрине рассматривался как предшественник, но имел и принципиальное отличие от так называемого «научного коммунизма». Последний был закреплен за Марксом-Энгельсом-Лениным (временно Сталиным и «дежурным» лидером партии), а в предтечи» кого только не записывали. Здесь нам не хотелось мы заниматься бесполезным  делом и разбираться в доктринальных отличиях и этапах социализма, который якобы развивался «от утопии к науке» (желающие могут почитать об этом в соответствующей работе Ф.Энгельса), тем более, что эти «научные основания» коммунизма тоже колебались вместе с линией партии. Нет, в официальной и «научной» версии строящегося коммунизма главным отличием его было то, что его проект был предельно не конкретным. Классики оставили на этот счет лишь несколько довольно абстрактных замечаний и писали о развитии «высшей стадии человеческого общества» довольно мало, отделываясь общими замечаниями. Люди, знакомые с коммунистическими катехизисами могут, конечно, назвать «Критику Готской программы», «Манифест коммунистической партии», «Принципы коммунизма», «Государство и революцию» и пр., но даже в этих основополагающих работах классиков про коммунизм сказано очень мало, и опять-таки в общем виде: «богатства потекут полным потоком», «государство отмирает» и пр. Даже усилия целых институтом, специальных коллегий жрецов-хранителей  «единственно верного учения» привели только к составлению небольшого цитатника, который по сравнению с десятками томов собраний сочинений имеет весьма скромный объем.
Более того, сами «классики» третировали других социалистом за утопизм и излишнее внимание к деталям («распределение жилья и продуктов»), а Энгельс по поводу устройства грядущего совершенства утверждал, что люди будущего будут не глупее нас и сами разберутся,  как им при коммунизме устроиться. В переводе с диамато-истматовского языка на народный это означает: «отдай жену дяде, а сам иди к б…»  В общем, это очень напоминает отвратительную демагогия создателей и сторонников бандитско-олигархического капитализма в  нынешней России» Мы вам ничего не обещали» и при этом: «а у вас ничего и не было»!
У предшественников нынешних олигархов, вариант такого «кидка» в отношении целых стран и народов выглядел несколько иначе. По заветам вождей комм движения, совершая «прыжок из царства необходимости в царство свободы» и переходя от «предыстории к истории» нужно покинуть привычную жизнь ради…  Чего?! Понятно, что многие общества, не отказываясь от ряда социальных реформ и даже под социалистическими лозунгами, не спешили «до основания» рушить «старый мир», то есть основы своей жизни. Для того, чтобы провести масштабный коммунистический эксперимент в государственном масштабе (до того они проводились более локально, в отдельных обществах и группах, а «азиатский способ производства» - это другой тип государства-общества, чем на западе) нужно было найти «страну, которую не жалко», с неграмотным малокультурным населением и глуповатой интеллигенцией, склонной некритически увлекаться всяческими «измами».  Ну,  и нашли! Прыгнули в «царство свободы» так, что и спустя сто лет не видно реальных путей к нормальной жизни (ведь все «до основания разрушили»), а после немыслимых жертв, потерь и страданий то, против чего яростно боролись (бедность, бесправие, несправедливость) довлеют с новой силой.   Красные», конечно, заведут разговор, что при социализме было не так. Конечно, не так – гораздо уже и страшней.

Ивану Ефремова было уготовано судьбой жить, как раз в самый разгар коммунистического эксперимента, когда сменялись вожди и подходы к грандиозному опыту над «советским народом».  Его фантастика оказалась здесь очень даже к месту. Все интересующиеся этим вопросом, конечно, знают про «ближний прицел» в этом жанре.  Это когда после угара первых послереволюционных лет в Советском Союзе фактически было запрещено говорить и писать и даже фантазировать о коммунистическом будущем, а сталинисты, победив всяких левых и прочих уклонистов, масштабно решали «чисто конкретные задачи». «Утопизм» в советской фантастике, соответственно, тоже не приветствовался. Типичное советское жанровое произведение того периода – это производственный роман с некоторыми фантастическими допущениями о новой чудо-техники, ну или путешествие куда-нибудь, когда по сюжету доказывается что «советское – значит отличное».
И вот появляется Хрущев со своими авантюристическими замашками и начинает «штурмовать небо»: и буквально (перекачивая огромные ресурсы в развитие космических программ) и фигурально, ставя перед партией и народом задачу достижения «высшей фазы» уже в обозримом будущем («штурмующие небо» - это комплимент деятелям парижской коммуны, который отпустили коммунарам их коллеги и продолжатели). Но что советские люди знали о коммунизме, кроме того, что, что там всего будет полно и все будет бесплатно.
(«Нюрка! При коммунизме у каждого вертолет будет… Как зачем? Вот услышишь ты, что в соседнем сельпо яйца «выкинули», ты на вертолет -  и полетела очередь занимать!)
/ «Выкинули» или «выбросили» - это специфический советский термин, что какой-то дефицитный товар, а им могло быть что угодно, поступил в свободную продажу и его можно купить остояв в очереди, а не получив из под полы «по блату». Начальство имело спецраспределители, а, в ситуации, когда работники торговли не тащили себе или не распределяли среди своих,  а «выбрасывали» импортные сапоги или «выкидывали» масло. Помню, как в детстве, в очереди за сливочным меня чуть не задавили до удушья, в набившуюся в обычно пустынный магазин толпу брали детей, так как, естественно, существовали ограничения на отпуск дефицита в одни руки. Это картинка «реального социализма» для тех, кто не жил в то время и представляет его по лживой пропаганде/.

Политико-идеологическая ситуация в СССР при Хрущеве сложилась просто неприличная. Мало того, что великий вождь и отец народов оказался «не отцом, а сукою», так еще и поколение, которому обещали, что оно будет жить при коммунизме» имеет об этой жизни весьма слабое представление. Нужно было срочно взбивать пену энтузиазма и вдохновлять на подвиги – и особенно молодое поколение. Коммунистической фантастике в этом процессе отводилась важная роль.
Но дефицит в постсталинском СССР распространялся не только на продукты, но и на хорошую фантастику. «Туманность Андромеды» была едва ли не единственной книгой, в которой была красочно и по-своему убедительно показана жизнь счастливого коммунистического общества.  Если Ш.Фурье с свое время подробно описывал жизнь своего фаланстера, то Ефремов смело следовал именно за «утопичным» Фурье, чем за «научным» Марксом, а остальные фантасты просто боялись или не умели достаточно (даже для специфически идеологически обработанной советской аудитории создать кадры коммунистической «фильмы»). А вот воображение Ефремова не было парализовано страхом и при первой же возможности он развернулся вовсю, да так, что рядом с ним просто некого поставить.

Ну, в самом деле, в каких еще произведениях рисуется образ коммунистического общества, так, чтобы вдохновить своих советских адептов. Не претендуя на полноту и систематичность, просто приведем несколько примеров подобных попыток. Леонид Геллер, вспомним,  тоже освещает этот вопрос, припоминая, что в пику Ефремову пытались пропагандировать другой образчик коммунистической фантастики, но не слишком в этом преуспели
Как ни удивительно, но фантастических романов о прекрасном коммунистическом будущем в стране, совершившей революцию, было написано довольно мало, даже когда это было «можно», воображение отказывало. И часто эти попытки напоминали горячечный бред или представляли собой скучнейшие схемы. После большевистского переворота и в бурные и сумасшедшие двадцатые годы (подробный разбор тогдашней идейной ситуации в книге В.П.Булдакова «Утопия, агрессия, власть») промелькнули «Страна Гонгури» В.Итина, «эскадрилья всемирной коммуны» С.Буданцева, «Первомайский сон»  В.Кириллова, «Грядущий мир» Я.Окунева и кое что еще (например, «Конец» В.Годзинского рисует не только коммунистический мир, но и его гибель в результате катастрофы – доигрались!). Коммунистические вкрапления были в произведениях официальных советских классиков, типа В.Маяковского,  Л.Леонова и т.п. На фоне их фрагментарности довольно обстоятельно подошел к делу Ян Ларри, написав свою «Страну счастливых» (но, наверно пожелал об этом, опасаясь обвинений в каком-нибудь «уклонизме» и снова вернулся к детской литературе, так как писать «про Карика и Валю» было в те времена безопаснее, хотя, конечно, гарантий уклониться от катка репрессий нет никаких!) Список этот можно расширить, но все равно он не будет особенно длинным.
После творческого прорыва, совершенного Иваном Ефремовым в «Туманности Андромеды» появилось масса продолжателей и в «космическом» и в «коммунистическом» направлении.  Советские фантасты (хотя и не все)  считали как бы само собой разумеющемся .что в будущем будет коммунизм, хотя чаще всего старались в эту тему не углубляться, предпочитая экшен и пересказ теорий и гипотез из области физики. Г.Гуревич в своей лучшей книге «Мы из солнечной системы»  описывает мировое счастливое и бесклассовое общество, которое, тем не менее, переживает кризис, столкнувшись с тем, что сегодня мы называем клонированием человека ( в романе речь идет скорее о точном копировании на уровне нанотехнологий). Сибирский журналист П.Воронин, будучи тяжело больным, пишет повесть «Прыжок в послезавтра» о замерзшем и оживленном в далеком будущем земляке. Из подобного сюжета может выйти искрометная комедия (французский фильм «Замороженный» с Луи де Фюнесом), а может унылая коммунистическая фантастика.  В повести Воронина присутствуют любовь и равность, скоростные поезда в туннелях, полеты в красивых местах, какая-то инопланетная фигня*, залетевшая в Солнечную, а главное,  довольно успешные попытки коммуниста из ХХ века, интегрироваться в коммунистическое «послезавтра».  Мотивы написания подобных книг понятны, но результаты были весьма бледными, хотя и не без отдельных успехов. (* советская частушка: Над селом фигня летела
Серебристого металла
Что-то много в наши дни
Разлеталось тут фигни…
Могла быть сочинена, к примеру, людьми, живущими в окрестностях космодроме Плесецк)
Ну, конечно, здесь  многочисленные почитатели могут закричать о мире «Полдня» А.и Б.Стругацких. Но у нас сложилось впечатление, что у братье» социальный мир ХХ!! Века описан понарошку, без стремления его как то серьезно обосновать (что не помешало отдельным мыслителям, типа С.Переслегина, развернуть на «полуденном» материале целую концепцию с хронологией, основанную на допущении о синтезе достижений СССР  и нацистской Германии). Примерно так же в произведениях ранних Стругацких персонажи могут мгновенно перемещаться в космическом пространстве,  и авторы не заморачиваются «научным» объяснением такого чуда. Потом подход Стругацких серьезно эволюционировал, пошли конфликты с советской властью и постоянная «фига в кармане». В итоге вряд ли либеральные поклонники «Натанычей» будут записывать их в конструкторы коммунистического проекта. (Вообще спорить о фантастике Стругацкий нам бы здесь не хотелось, ограничимся отсылкой на эссе Владимира Лорченкова с прекрасной, на наш взгляд, характеристикой «братского творчества». Вообще, вопрос о наследии «стругачей» слишком резко поляризует отечественную читательскую аудиторию (хотя есть и те, кто эклектично обожает и ИАЕ и АБС). По мнению обожателей «братьев» определённого толка, в адрес их кумиров вообще нельзя сказать ни слова против. Высказав критику по поводу каких-нибудь «мокрецов» и «улиток» рискуешь сразу попасть на «темную сторону», а нмлт, в связи с ИАЕ добавить в строку отвращение Ивана Антоновича к Пикассо и Кафке, то тут раскрывается весь беспредельный УжОс русского национальизма!

Ну, и еще заметным явлением в «коммунарской» струе советской литературы было, конечно, творчество Владислава Крапивина. Оно в большей степени рассчитано на детско-юношескую аудиторию и «идеальные» вкрапления являются самыми настоящими сказками (Еще в студенчестве, купив книжку о волшебно-сказочных основах научной фантастики  автор настоящего очерка многое узнал об этом, но все-таки сказка и НФ – это разные вещи. Хотя подчас они весьма сближаются. В советской фантастике такими «сказочниками» были Г.Гор, В.Шефнер, в «фантасты» записывали Александра Грина и т.д.)
Влад. Крапивин, судя по его многочисленным (и по-своему талантливым) произведениям, был в политическом отношении ярым «хрущевцем», наследуя традиции «комсы" 1920-х годов. К примеру, в повести одного из представителей  того утопического поколения «Когда я был вожатым», ее герои на полном серьезе уверены, что их подшефные пионеры будут жить при коммунизме.  Немногим ранее, практика «военного коммунизма» была вызвана отнюдь не только текущей разрухой, но и стремлением некоторых горячих революционных голов побыстрее совершить скачок в светлое будущее, приблизить его. Понятно, что обещание Хруща «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», вызвали не только поток анекдотов и насмешек, но и энтузиазм некоторой част и молодежи. Возникли к примеру,  (вдобавок к обязательным по всей стране «коммунистическим субботникам») коммунистические строительные отряды, участники которых во время «третьего трудового семестра» не зарабатывали себе на жизнь, а отдавали заработанное в детдома и т.д.   В повести Крапивина «Всадники со станции Роса» юному герою приходят на помощь комсомольцы на лошадях и в буденовках (так отдыхают члены коммунистического отряда, что напоминает строку по «комиссаров в пыльных шлемах» другого кумира «наших плюралистов»…) Герои Крапивина максималистичны и поэтому обречены на постоянные конфликты с окружающими (так происходит и с упомянутым героем, ставшим 2мальчиком со шпагой».  К тому же сам писатель вырабатывал соответствующее мировоззрение в своем клубе «Бригантина» /описан в соответствующем очерке книги А.Иванова «Ебург/.  Ну, а некоторые максимы коммунарского воспитания, типа запрета мальчишке подработать продавая собранные ягоды, вполне укладывались в практику хрущевского идеологического безумия, когда ради «коммунистических идеалов» начались массовые гонения на приусадебные хозяйства и личную скотину. Этот коммунистический рывок очень быстро привел к закономерным результатам. Даже в «городе ленина» стояли очереди за хлебом, испеченным черт знает из чего, а уж что творилось по всей стране с продовольствием! В принципе, это ускорение должно было бы привести к краху коммунистического эксперимента, но проклятый империализм, загнивающий и умирающий, опять протянул руку помощи, стал продавать в СССР зерно (до того были индустриализация и ленд-лиз, без западных технологий и производств бойцам Красной армии было бы нечем воевать, а без американской тушенки они бы просто погибли от голода). Опыт с коммунизмом продлили до следующего «ускорения».
Возвращаясь к социальной позиции литераторов, отметим, что И.Ефремов, в отличии от В.Крапивина, никаких клубов не создавал и, скорее всего, о его прямых творческих наследниках говорить не приходится, даже в случае так называемой «школе Ефремова» -направлению в советской НФ. Часто от Ефремова там мало что оставалось и попытки подражания выглядели как карикатура, пародией в большинстве случаев такие попытки являются и сейчас. И дело здесь не только в отсутствии воображения или того факта, что в фантастику устремляется много графоманов, но главное – «пришли другие времена».
Тем не менее, коммунистическую» составляющую ефремовского творчества стоит разбирать и дальше ,тут еще много интересных моментов. Хотя  сам писатель и радовался переменам (например, связав сюжет своей «звездной повести» с запуском советского спутника, но сама ТА весьма сильно контрастирует с поветриями тех лет – коммунизм писатель описывает, но по приводимой хронологии «эр», до этого состояния, по мнению автора коммунистической утопии, еще очень далеко. Так далеко, что даже памятника Ленину (который ему предлагали вписать доброжелатели) в будущем царстве свободы в романе Ефремова не предполагается, хотя ожидается множество препятствий, о которых подробнее несколько ниже). В этом плане «утопист» Ефремов мыслил гораздо более здраво, чем те, кто осуществлял в его время реальную политику.

Однако же на несколько лет они стали ситуативными союзниками. «Туманность» на всю катушку использовалась властями для пропаганды коммунизма, но текст романа слишком во-многом противоречил официальной догме. Сама судьба этого шедевра фантастической литературы противоречива, как и антиномии, которые содержала книга. Вот как характеризует это произведение Леонид Геллер, автор блестящего исследования о советской фантастике:
По его мнению, И.Ефремов,  стремясь создать оптимальную положительную программу, ударился в противоположность: его выкладки слишком умозрительны, часто неглубоки, еще чаще наивны и противоречивы. Требуя освободить эмоции, Ефремов упраздняет в то же время остроумие, поэзию, протестуя против традиционных норм поведения, замещает их новыми, собственного изобретения, но такими же жесткими и стереотипными. В ’’Туманности Андромеды” слишком много клише, известных со времен Платона, и изложены они в слишком банальной форме для того, чтобы она смогла добиться всего причитавшегося ей внимания в обществе, вскормленном на общих местах. И тем не менее, популярность романа, особенно среди молодежи, была очень большой. И огромно — до сих пор — ее влияние на весь жанр НФ.
В одной книге Ефремов нарушил сразу все запреты: запрет на постановку серьезных вопросов и на социальную
критику, на возвращение к прошлому и на взгляд в будущее, на экстраполяцию в науке и на выход в космическое
пространство. Появление ’’Туманности Андромеды” как бы создало совершенно новый пространственно-временной континуум, в котором точками соотнесения стали Эйзенштейн и Гейзенберг, Мендель и Циолковский, Фурье и Чернышевский. Все стало возможным.

И этот новый синтез произвел ошеломительное впечатление на советских современников писателя. О коммунизме так раньше не писали, хотя эта тема в литературе разрабатывалась многие века и даже тысячелетия, но в СССР даже на часть социалистической литературы был наложен запрет. Как пишет тот же Гелллер: «Нет сомнения, что Ефремов знал ранние советские утопии, во многом полемизировал с ними (с идеей Пролетария-Машины и пр.), но во многом и следовал за ними. Он знал, по-видимому, книги Богданова, знал дореволюционные утопии Олигера, Куприна, Брюсова». 96

Мы уже отмечали, что советские попытки изобразить позитивное содержание мировой коммуны», как правило, были неубедительными и схематичными, и яркие образы ТА резко контрастирвоали с ними. Но ведь у Ефремова были не только советские предшественники. История утопической литературы насчитывает много веков, но чтобы не ходить слишком далеко (напомним, мы говорим о текстах для массового читателя, призванных подогреть в нем энтузиазм строительства коммунизма. А таких средств не хватала, вот и пришлось использовать ИАЕ, хотя он и внушал определенные подозрения).  Если обратиться к именам, упомянутым Геллером, то многие ранние описания коммунизма были или плохо доступны, или прямо запрещены.  Хотя исследователи, разумеется, знали, например, о «марсианских» романах Александра Богданова, которые печатались после большевистского переворота, а потом были задвинуты («Для широкого читателя «Красная звезда» - написана до  революции, вновь была переиздана только в 1979 году в сборнике «Вечное Солнце»,  с купюрами). Хотя само имя Богданова-Малиновского было широко известно советским студентам, в силу того, что они вынуждены были изучать «философию»  по ленинской книжке «Материализм и эмпириокритицизм» (название вдохновляет, не правда ли?), а сей труд содержал критику, точнее брань в адрес Богданова, который был ветераном большевистского движения. Официальная советская «философия» расхождения с Лениным Богданову прощать не собиралась. Так, мрачный коммунистический диалектик Эвальд Ильенков выпустил целый трактат с критикой богдановского «позитивизма» с позиций ленинской «диалектики»;  и для этого используется именно фантастика Богданова, где он изображает коммунистическое общество на Марсе.
(Вообще, марсианские сюжеты для социалистических авторов были притягательны. Номенклатура» фантастических книг на протяжении большинства советских лет была крайне скудно, поэтому все всё успевали прочитать, «Аэлиту» Алексея Н.толстого, едва ли не в первую очередь. Но у «красного графа» речь идет о том, как пара землян полетели на Марс и один их них помогает делать революцию потомкам атлантов. Толстой любил «пионерить» сюжеты и творчески их переосмыслять: так он не только позаимствовал идею о деревянном мальчишке, использовал широко распространенный в бульварной литературе сюжет о «лучах смерти, но и в описании полета к красно планете был далеко не первым.  Литературная траектория космического яйца с улицы Красных Зорь очень уж напоминает повесть Роберта Кроми» «Бросок в пространство», полет группы джентельменов на марс был описан англичанином еще в 19 веке. Но это, к слову.  Здесь нас интересует отмеченное Геллером знакомство ИАЕ с повестью А.Богданова. В отличие от залихватской «Аэлиты», в «Красной звезде» «экспорт революции2 идет не с земли на Марс, а наоборот, на Марсе уже есть коммунистический строй и российский революционер волею судьбы знакомится с агентами марсианской цивилизации, чтобы улететь с ними. Коммунистический «гуманизм» у Богданова весьма своеобразен. Так, марсианские «товарищи» на полном серьезе обсуждают планы по уничтожению Земли ради сохранения своей высшей цивилизации. Спасает только «шерше ля фам», и благодаря ходатайству марсианской любовницы героя (которую он после знакомства долго принимал за мужчину) в распыл решили пустить Венеру, а на земле поддержать революционеров.  Таким образом,  главные теоретические расхождения Богданова с Лениным советскими идеологами, типа Ильенкова,  были сильно преувеличены. Вождь революции на практики без колебаний решал судьбу 2отживщших классов» ради «высших целей», при этом не забывая и про теоретическое обоснование геноцида (любой интересующийся надет массу материала на этот счет в ПСС ВИЛ).
Вряд ли Ефремову могли импонировать такие фантазии.  Да и после  того, что пережила страна даже в СССР подобного максимализма стали сторониться – отсюда борьба за мир во всем мире и вражда с китайскими маоистами. Скорее, в деле коммунистического воспитания молодежи, ТА была факультативным чтениям, дополняя обязательный элемент советской школьной программы по литературе – роман Н.Г. Чернышевского «Что делать» (беспощадно высмеянном В.Набоковым в «Даре») - с его пресловутым «четвертым сном Веры Павловны»;,  прочитав это, советские школьники пубертатного возраста могли составить представление о коммунизме как о чем-то ассоциировавшемся с хрустальными дворцами и сексуальными приключениями.

По мнению  и впечатлению автора этих строк, описания будущего у ИАЕ в чем-то сильно перекликаются с «Праздником Весны» Олигера.  Там герои тоже много купаются в воде, ведут философские беседы на серьезные темы, создают прекрасные скульптуры и любуются ими, организуют грандиозные общественные праздники и готовы отправиться совершать трудовые подвиги в суровых природных условиях.  Огигер в молодости тоже был большевиком, а потом, как говорится, разочаровался.


Занимаясь темой утопий и дистопий, и особенно интересуясь Иваном Ефремовым решил полистать книгу на эту тепу советского литературоведа А.Бритикова. (А.Ф.Бритиков. Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Кн. Первая. Научная фантастика – особый род искусства. СПб, Борей-Арт, 2005). Много встречал положительных отзывов на его исследования советской фантастики и ему типа, не давали развернуться. Открыл его посмертно изданный труд. Да!  «Красненько»!
Разумеется, много подробностей и деталей, собран большой массив данных и публикаций на фантастические темы, в том числе мало известных. Но все тонет в идеологической пене.  Испытываешь сейчас какое-то неудобство при чтении.
Это, конечно, не проблема одного Бритикова, но большинства советского народа, особенно русской его части. Это надо же было так уверовать в заведомую иллюзию, плениться какой-то утопической фата-морганой.
Вот, на примере фантастики бритиковы обсуждают ее примерно, как малые дети обсуждают сказки, веря невероятным сюжетам. Так и советские спорят о конфликте хорошего с лучшим или же по поводу каких-либо чисто спекулятивных тем, скажем, должны ли быть все инопланетяне антропоморфными. Поразительный инфантилизм сознания, как индивидуального, так и общественного. Массовый эскакпизм, принудительный и добровольный.  Сравнить можно, разве что со спорами толкиенистов о том, похож ли Леон Блум на «настоящего эльфа». Но и «толканутые» наверно, осознают, что они играют, развлекаются, а тут все на полном серьезе с «оргвыводами» и идеологическими проработками.
Ужас! Стоит ли удивляться, что такой народ, которому запретили (приучили) мыслить по-взрослому раз за разом пребольно разбивает себе лоб и может (что вполне вероятно) вообще прекратить свое существование в силу перманентной неадекватности, когда сознание используется не для познания окружающего мира, а для того, чтобы уйти от него  в какую-нибудь «фантастику». Неудивительно, что таких любителей «мечты» используют все кому не лень в окружающем мире (опять вспоминается рассказ И.Варшавского «Побег»).
Есть и любопытные сюжеты, связанные с особенностями жанра НФ, когда герои выступают «схематично», для выражения некой функции или  идеи (безыдейная, чисто развлекательная фантастика – это вообще полный отстой!).  Скажем, того же И.А.Ефремова часто обвиняли в том, что его герои «недостоверны», «примитивны», схематичны, ригористичны и т.д. Но как, скажите, достоверно вывести персонажей звездолетчиков, когда нет звездолетов (и, вероятнее всего, не будет, вопреки мечтаниям ИАЕ и его поклонников). Впрочем, упрек в недостоверности надо адресовать не персонально писателю-фантасту, а почти всей советской литературе. Например, много ли в ней найдется достоверных, а не сказочных образов колхозниц?
Ну, да ладно. Проникнутые коммунистической идеологией тексты Бритикова не менее интересны для характеристики эпохи, чем разбираемые им фантастические произведения, утверждающие веру в «светлое коммунистическое будущее. Например, умиляет расхваливание критиком левацкой утопии Я.Ларри «Время счастливых» - там речь идет не о дальнем (как в Туманности Андромеды»), а  о «ближнем» или раннем коммунизме; присутствует проблема родимых пятен проклятого прошлого» и действует персонаж с поэтичным именем Молибден.
К счастью, у Ефремова есть и более глубокие слои, зашифрованные загадки, достойные серьезного внимания и обсуждения.

А обширный обзор А.Бритикова можно сравнить с книгой В.Ревича (тоже весьма идеологизированной, хотя и в ином роде) и трудом Леонида Геллера «Вселенная за пределами догмы». Последний мы считаем одной из лучших книг  о советской фантастике.
Многим читателям Ефремова не дает покоя вопрос, а не разочаровался ли (в коммунизме) их любимый писатель, ведь в последние годы расхождения с официальной советской коммунистической идеологией чувствовались все сильнее и сильнее. И главарь  советской тайной полиции, по всей видимости, наверняка правильно уловил, что в «Часе быка» объектом критики является именно советский строй, а не олигархия какой-то фантастической планеты, чье название привлекало еще Линдснея.
Однако ведь переход от утопии к дистопии в ефремовском творчестве произошел не вдруг и наверняка формировался еще в «оттепельном» утопизме.