понятия

из записей Алексея Смирнова

 
     Это на уголовке надо жить по понятиям, а на политзоне — по нормальным житейским правилам. По которым на воле, увы, не живут. Люди же на зоне это главное, они везде главное, а здесь особенно. Вот и надо уметь ладить вместе, чтоб выжить. Если зеки примут за авторитетов уродов, быть зоне уродской. Если правильные люди возьмут авторитет, будет и правильная жизнь, на зоне тоже жизнь. 
Вот взять зк Лубмана*. Хоть и «один на льдине», ни с кем особо не корешился, но никогда не ошибался, всегда принимал точные этические решения. 
Но правильной 36-я строгая стала лишь с приходом туда Зоряна Попадюка и Вардана Арутюняна. Оба самодостаточные, с невероятной силой воли, ясным умом, доброй душой, с редким умением быстро отличать плохое от хорошего. Не в теориях познаются люди, не в дебатах, и рассуждениях - в быту простом, в обычных человеческих реакциях.
Посчастливилось знать А.Д. Сахарова. Именно этим зечьим глазом видел его поведение не как физика или общественного деятеля, как человека. И видно было, что действительно — Человек. 
Этой меркой и наши лагерные авторитеты были меряны. Никаких советов, указивок и инструкций они не давали, а все к ним прислушивались, с их мнением считались, на них равнялись. Не они бы, сдох бы, ссучился б как подельник мой, Ванька, в гордыне своей. Вот настоящая лагерная, да просто — жизненная школа. Благодарю, братцы.

* Лубман

     Абсолютно свой парень! Жил как все: писал липовую диссертацию, был партийным, каждую субботу ездил с друзьями загород играть в волейбол.
Вдруг рассердился на первого секретаря горкома КПСС тов. Романова, который, по мнению Лубмана, жил не по средствам. Написал какое-то разоблачение.
Из-за границы узнали, прислали эмиссара за рукописью, встретились тайно.
Рукопись, конечно же, попала в КГБ.
Чекисты Лубмана люто возненавидели - мало что еврей, так еще и на допросах враждебно молчал, антисоветски улыбался, все отрицал.. Но тут заграничные друзья диссидентов стали его защищать по радио: «Свободу Лубману, написавшему правду и передавшему ее нашему эмиссару!» .
Толстый генерал сказал советскому инженеру перед судом: «Разоружайтесь, Лубман». Леонид засмеялся - он был без ремня и шнурков на ботинках.
Смех этот стоил ему быстрой замены обвинения со статьи «Антисоветская агитация и пропаганда» (до 12 лет) на «Измену Родине» (до расстрела).
В лагере он самый правильный зек – настоящий бродяга. Никогда не стучал. По этапу «шел» (по нему не едут) налегке, с малой авоськой. Лишним барахлом не обзаводился, гебистов и ментов посылал на и дальше. Из ШИЗО не вылезал – много больше года намотал чистых карцеров. Никогда не ошибался в зечьей жизни.
Все мечтал в Америку. Помирает там от тяжкой болезни...

продолжение следует Начало "Тёзка моего деда"