В пространстве трех времен

               
                1
                Ау, эпоха! Ну, держись: «иду на вы» – как сказал перед началом военных действий мой знаменитый соотечественник, великий князь и полководец Киевской Руси, Святослав Игоревич.
                Я, конечно, воевать с тобой не буду - время  мое прошло. Да и  оружие  у меня – только слово, чтобы показать все твои темные закоулки. Но ради справедливости - и светлые пятнышки, без которых жизнь теряет всякий смысл.
                Ладно, пока эпоха приходит в  чувство после обморока от моего нахальства -  пробегусь-ка я  в пространстве трех времен. Мы ведь живем  в настоящем,  строим планы на будущее, иногда оглядываясь назад, но о времени  – в его космическом значении – с утра до вечера не думаем.  На часы, конечно, смотрим часто. Для обывателя время – это и есть часы со стрелками.  О других часах, которые тикают в пространстве, сокращая нашу драгоценную жизнь, мы вспоминаем чаще в прошедшем времени.  В  нашем прошлом все давно утряслось, разложилось  по полочкам, пылью присыпалось и таким кажется безвредным, мирным и нестрашным  -  до слез  умиления!
                В общем, пришло время вспоминать, а не придумывать параллельную реальность. Вдруг обнаруживаешь, что в твоей собственной жизни осталось столько  интересных сюжетов, что грех похоронить их вместе с собой.
                А еще интересней из своего далёка вернуться в настоящее – для сравнения: что удалось,  что по твоей глупости не свершилось. И оценить,   как реальность расставила все по своим местам в соответствии с эпохой.
                Кстати, как она там? Очухалась от моих смешных угроз или просто не заметила меня, жалкую человеческую единичку среди множества таких же?
                Вот прочитала я трезвыми глазами свою повесть «Мне тридцать лет» и ахнула!  Так я же пронеслась по эпохе тридцатилетия эдаким смерчем, едва ее коснувшись, зато с головой окунулась в сладкие воспоминания о молодости – с ее возможными вариантами собственной  судьбы. Мол, а что было бы, если бы да кабы? Словом – чушь, хоть и написанная искренне да с иронией. Зачем рассматривать эскизы несостоявшегося, если своевольная госпожа Судьба задумала другой вариант, да и расписала  его маслом и акварелью так густо, что не сотрешь?
                Ладно,  возвращаюсь в свое тридцатилетие, если точнее – в
 1967-1968  учебный год, чтобы наполнить его эпохой. 
                Пока нас  трое в крошечной «хрущевке» из двух комнат. Витя работает  на заводе металлоконструкций старшим  инженером -  конструктором,  я пашу в школе,  дочь Ирочка учится во втором классе.  Ходит туда сама – ее школа рядом.
                На наши две скромные зарплаты мы как-то умудряемся жить нормально, то есть не голодать и даже одеваться по моде.  Я не только сама себе шью, но и   мужу – по выкройкам журнала «Силуэт». Мы вообще все делаем сами, даже ремонт квартиры. В моде не обои, которых  все равно в магазинах нет, а разноцветные стены, их красим гуашью, выглядит это весело.               
                Ежедневная наша жизнь кажется однообразной, как у всех: дом – работа, работа – дом. И праздники как у всех: Первомай, День Победы, 7 ноября, Новый год. Пасху граждане отмечают втихаря, но ядреный запах свежеиспеченного кулича на лестничной клетке  просто вопиет о тайной любви простого народа  к Боженьке,  куда большей, чем к  родной коммунистической партии.
                Мы с Витей  - как заядлые атеисты -  яиц не красим, куличей не  печем, но едим с удовольствием мамины пасочки.  Она их печет каждый год, хотя никаких признаков маминой веры в Бога в доме нет – ни икон, ни крестиков. Я не видела маму молящейся или осеняющей себя крестом, но к тридцати годам уже догадалась: была она запуганной жертвой государственной борьбы с религией, и в Бога верила. Молча.
                А для нас самым большим праздником был приезд в городскую филармонию столичного гастролера – пианиста или певца. Ирочку тогда - на ночевку к бабушке, а мы идем на концерт, нарядные и счастливые.
                Классическая музыка звучит в нашем доме постоянно – крутим свои пластинки с фортепьянными концертами и любимыми операми. Дочка растет в этой музыкальной ауре, а мы наивно ждем, когда  у нашей лентяйки с абсолютным слухом пробудится желание стать пианисткой.
                Уже четвертый год взываем к ее совести:
                -  Бабушка Тоня тебе пианино подарила, радовалась, что хоть кто-то в нашей семье будет играть, а ты…
              - Вот пускай сама  играет на своем пианино! – огрызается моя неблагодарная дочь.
                В повести « Мне тридцать лет» я уже описывала тот сладкий для  нашей лентяйки день, когда папа разрешил ей бросить музыкальную школу. И все наши страдания оборвались вмиг.

                Но музыкальные гены дремали в … не знаю, где там они живут, но  проснулись они в Ириных детях.
 Сын ее, Евгений Заморский,  мой любимый внук Женечка, закончил Музыкальное  училище имени Глинки, потом Днепропетровскую консерваторию по классу академического вокала. У него потрясающей красоты баритон. Еще студентом он стал Лауреатом международной премии. Впоследствии был солистом в Киевском областном музыкально-драматическом театре им.  Панаса Саксаганского.      Затем стал  солистом Академического ансамбля  вооруженных сил Украины.
                И дочка моей Ирины,  Варенька, стала джазовой певицей,  закончив музыкальное училище. Пела на сцене нашей городской филармонии. Сейчас она преподает деткам вокал в музыкальной школе.
 
                Семейная наша жизнь протекала в строгом временном отрезке: утром – с семи до восьми, пока завтракали да собирались на работу и в школу, и вечером – с восьми  до одиннадцати. Она была понятной - иногда приятной, даже счастливой, иногда казалась неудавшейся. И шла вроде бы  сама по себе, но  все-таки это мы ее создавали. А значит -  могли что-то в ней изменить. Или не могли, но старались…
                А вот работа безжалостно пожирала все свободное время и каждый день преподносила сюрпризы. У меня их было побольше, чем у мужа. Тот имел прочный авторитет хорошего специалиста, независимый норов  (мог за себя постоять перед   дирекцией завода), и его неприятности не имели личного характера. Одно дело, когда ты изготавливаешь бездушные краны, другое – когда твоя «продукция» в количестве двухсот живых существ ежедневно с  воплями носится по школе на переменках, а потом ты должен  усмирить их интересным уроком и зажечь в уме свечу любознательности, а в сердце – доброты.
                Пока  я  работаю под крылом нашей директрисы – Камиллы Константиновны Марковой. Она дама строгая, но умная и справедливая. Ее доченька, Лена. учится в моем классе, как и дочка завуча, Олеся Пищанецкая. Они дружат с первого класса – боевая Леся и скромница Лена. Учителя не любят работать в моем классе из-за этих подружек: а вдруг они дома жалуются на них, и вообще – болтают всякое?
                А я спокойна: мои уроки директрисе нравятся, а мне нравится то, что она не выдавливает для своей дочки высоких оценок, и я смело ставлю  в табель  трояк по русскому языку и четверку по литературе. Бедная девочка никак не хочет раскрываться на уроках – из нее слова не вытянешь, зато она пишет самостоятельные сочинения, из  которых я каждый раз вылавливаю парочку удачных метафор и зачитываю их классу. Леночка при этом становится пунцовой. «И в кого же она такая робкая? При такой маме и папе-профессоре?» - думаю я про себя, а вслух говорю классу:
                - Знайте, что метафорическое мышление, как у Лены, это признак творческого начала. Когда Лена вырастет, она точно станем писателем.
                Класс насмешливо гудит и хихикает, Лена шлепается на скамью    под сердитый выкрик своей подружки:
                - Дураки вы! Завидки берут, да? Не вас похвалили?
                Мой бывший 6-Б – теперь уже седьмой – все такой же непоседливый, веселый и непредсказуемый.   Но я своих детей люблю, потому что они активны на моих уроках, их любознательность давно уже покинула  рамки школьной программы.
                Хотя по-настоящему счастливой я себя ощущаю в 9-А классе. Этот класс поставил на  моей научной карьере жирную точку. Напрасно я сдавала кандидатский минимум, ездила в «Ленинку» и там перелопатила кучу статей по теме диссертации «Мериме-журналист»,  да еще на французском языке! А когда переступила порог школы впервые в жизни, да вошла в класс, провела урок литературы, и все! Поняла: мое это, мое! Мне нужно живое общение с людьми!
                Сегодня у меня четыре урока, но с окном. Не опоздать бы на первый! Я почти бегу мимо парка, за которым осень уже наследила – кое-где яркие краски лета приглушила – перед тем, как разжечь свой  желто-оранжевый костер на каждом кустике и дереве.
                Обожаю сентябрь! Он ласковый, теплый, в его дыхании аромат легкой грусти и тонкий -  трав и цветов. Это не запах тлена, а скорее – сна от приятной   усталости. Природа засыпает, а не умирает, весной веточки деревьев и кустов выпустят молодые побеги, а корни трав – новую листву.
                Я – язычница по духу – каждый предмет наделяю душой, не только природу. Я сержусь на дверь, что захлопнулась сквозняком (тоже живым!) перед моим носом, я ругаю духовку, которая работает паршиво, и радуюсь  букетику хризантем, что сунула мне позавчера одна тихоня  из 7-А со словами:
                -  Это из нашего сада, Людмила Евсеевна, Возьмите...
                - Спасибо, Надюша! – только и успела я крикнуть в затылок убегающей девочке.
                И неважно, что эти цветочки – не из тех благородных сортов,  что продают поштучно и дорого.   Они мелковаты – такие охапками несут на похороны. Но я просто вижу, как эта наивная девочка Надя, пока мама не проснулась, украдкой  обрывает куст полудикой хризантемы, потом перевязывает букетик тесемкой и прячет в портфель. А куда ж еще? Там его слегка придушили учебники, и на свет его вынули немножко покалеченным. Но он встряхнулся и гордо выпрямился. И вот уже третьи сутки  нерушимо стоят эти бело-розовые хризантемы – без намека на увядание, а я им шепчу благодарно:  «Спасибо, милые!»
                Я  знаю, откуда этот Надин порыв. Недавно меня спросили в   7-А , какие цветы я люблю больше всего.
                Ответила я  бесхитростно, вопрос  был в тему: мы разбирали на уроке русского языка простое распространенное предложение, где речь шла о цветах:
                --   Хризантемы. У них такой запах!
                Трогательный Надин подарок я расшифровала мгновенно и оценила всем сердцем. Так что в живучести этого букетика я вижу некий символ, греющий  мою душу.
                Та-ак, троллейбус ушел из-под  моего носа  и не всех захватил. Опаздывать опасно: дежурный по школе учитель торчит в вестибюле, чтобы  отлавливать своих коллег, посмевших опоздать, и потом радостно доложить о злостных  нарушителях дисциплины любимому начальству. Не все, конечно, так выслуживаются. Но таких подхалимов у нас – каждый третий. Густовато, конечно… А если учесть,  что каждый второй – просто трусишка, и  когда тебя на педсовете будут пропесочивать,   только низко головы опустит, то что остается в остатке? Два-три  смельчака, которые могут  сказать в защиту:
                - Так  он (она) далеко живет! А на троллейбус еще нужно попасть!
                Могут сказать? Что-то не помню защитников…Хотя есть независимые элементы в нашем  коллективе. Это мужчины. Их человек пять. Ими дорожат – по самому факту принадлежности к мужескому полу. Им позволено вякнуть что-то с места, то бишь  возразить, по  мелочи…
                Пока я не вписалась в коллектив, как мечталось, хотя я – особа  открытая, общительная, и в любом сообществе за несколько минут могу найти «своего».
                Я уже где-то писала о своем зверином нюхе на «своих» и чужих. Он и помогает, и мешает жить - одновременно. Я ведь легко поддаюсь очарованию чьим-то талантом или внешней красотой и становлюсь жертвой добровольного самообмана. Умом все понимаю, а душа  тянется к чужому обаянию, ищет ложную дорожку к нему, мечтая покорить, переделать, в  общем, - сделать своим,  чтоб до конца, до полного пленения.
                Но  ум обычно побеждал сердечное безумие, я приходила в сознание. Если не считать главного моего заблуждения – на всю жизнь…
                Так что дело во мне, а не в объектах моего увлечения – они просто не мои, они – другие.
                За первый год работы я сумела удержать приветливый нейтралитет со всеми. Близких друзей не приобрела, врагов не нажила,  но шкурой чуяла симпатию к себе одних и подозрительность других. Первые  были из тех, кто говорил о себе честно:  «Я – не борец». Вторые – из породы лизоблюдов, но которые любят облизывать исключительно начальство.
                Троллейбус пришел быстро, но опять – набитый под завязку работающими гражданами. Я втиснулась с помощью какого-то добродушного дядечки:
                - Давайте, милая дамочка, я вас подсажу! Что-то вижу – силенок у вас мало!
                Я своего спасителя не могла рассмотреть (его голова задевала потолок), зато успела надышаться тройным одеколоном,  которым обильно была полита его рубашка в голубую клетку.  К  груди ее хозяина я и оказалась плотно прижатой – собственной  грудью. А спину мне грела чужая мощная -женская грудь. В такой позиции – практически распятой, я проехала четыре остановки.
                - Смотрю, дамочка, или я ошибаюсь, студенточка, вам питаться нужно лучше, а вы фигурку бережете? – ворковал любитель «Тройного» одеколона.- А не  отвечаете почему? Гордая, да?
И сзади голос  недовольный:
                - Слушайте, девушка, вы не могли бы как-то иначе стоять? А то лопатками прямо в меня!
                А сама двумя руками пытается оттолкнуться от меня, да больно  так!
                Квартал от остановки, где меня вытолкали из троллейбуса активные пассажиры, до моей школы я уже бежала со скоростью студентки, сдающей стометровку на уроке физкультуры.
                В вестибюль просто влетела – прямо в объятия дежурного по школе -  физика, Виталия Александровича.
                - Людмила Евсеевна, кто за вами гонится? Еще десять минут до звонка!
                Сказано с улыбкой, а через секунду кому-то сзади, уже громким рыком:
                - Гаврилюк!!! Что творишь? Ты ж ей голову оторвешь, стервец!  Вместе с косичкой!
                С легким сердцем шагаю черед ступеньку по лестнице на второй этаж – в толпе учеников. А со всех сторон на разные голоса:
                - Здравствуйте, Людмила Евсеевна!
                Хорошо-то как!


Продолжение http://www.proza.ru/2019/09/12/1667