Исчадие пупка

В одном страшно прекрасном пупке жил философ-гегельянец. Однажды он увидел в чаще громоотводных пластмассовых цветов нечто совершенно обыкновенное. Оно было посредственным, неинтересным, невзрачным, никак и ничем не выделяющимся и скучным. Гегельянец поднял нечто и отнёс его домой в пупковую впадину. Там он сколотил для этой заурядной незапоминающейся вещи маленький деревянный гроб.

-Отличная работа! - похвалил себя гегельянец, отряхивая руки от пыли. -Уж что-что, а этот гроб точно пригодится моей совершенно обычной хреновине. Она же обычная. Нельзя сказать, что она хотя бы чем-то выделяется и представляет хоть какой-то интерес хоть для кого-нибудь. Но в то же время она настолько обычная, что даже нельзя сказать про неё "очень обычная" или "невероятно скучная". Нет. Она трансцендентно обычная в своей обычности. Эпитеты не клеются к ней, и из-за этого её хочется застрелить и тут же сунуть в гроб.

Гегельянец посмотрел на гроб. Потом на обычную вещь. -У меня нет пистолета, - сообразил философ. -Для философа это большое упущение. Надо найти пистолет. Тогда он поел, надел свои любимые штаны и отправился на поиски пистолета. Он на мгновение задержался на пороге и окинул взглядом отвратительно великолепное отверстие пупка. -Я вернусь, - пообещал гегельянец, - я вернусь и застрелю эту скучную посредственную хренотень. И тут он уже окончательно ушёл, и пупок остался без присмотра.


Тем временем мимо пролетал торговец пистолетами. У него было шесть ног, как у мухи, и огромный ручной проигрыватель с ручкой. Из аппарата неслась музыка сфер, приправленная щедрой насыпью реликтового излучения. Торговец пистолетами приземлился, почесал за ухом одной из ног и вошёл в прекрасный пупок. Он тут же заприметил нечто обычное. Оно было невыносимо обычное. Оно словно высасывало оригинальность и жизнь из окружающего пространства, как чёрная дыра. Торговец пистолетами прихлопнул муху, которая села на одну из его ног и задумался. Он начал трепать свой подбородок в задумчивых жестах.

-Никогда я не видел ничего более посредственного и менее интересного, чем это, - пробормотал торговец пистолетами. -Я бы даже сказал, что это в своём роде сокровище, образец и эталон посредственности в её самом ярком проявлении. Но я не могу использовать таких слов, как "яркий", потому что эта вещь настолько обычна, что о ней нельзя говорить в превосходных выражениях. Она просто... наиболее вероятна. Она прямо-таки... обыкновенна. Так бы взял и изучил её со всех сторон. Даже провёл бы умственный эксперимент. Но у меня слишком мало ума, чтобы понять такую банальную вещь. Пойду-ка я, найду кого-нибудь, кто научит меня премудростям философии, чтобы я смог однажды постигнуть это скучное и никому не интересное не-пойми-что. Торговец пистолетами развернулся и вылетел из прекрасного и ужасного пупка. Он отправился навстречу знаниям. А та ерунда, о которой даже и упоминать как-то не хочется, осталась лежать в маленьком гробу. С ней ничего не происходило, ибо это была самая скучная вещь на свете.

Тридцать восемь лет спустя, гегельянец наконец-то нашёл то, что искал. И как вы думаете, кто продал ему пистолет? Правильно. Наш знакомый торговец пистолетами с мушиными ногами. Они разговорились на улице города из стекла и помёта, и торговец узнал, что встретился с настоящим философом. Они пошли в бар, и там торговец пистолетами уговорил гегельянца научить его философии. -Да будет так, - прищурившись, ответил захмелевший философ. -Я сделаю тебя лучшим из лучших. А ты научишь меня стрелять. В тот же вечер они начали учиться друг у друга.

Прошло ещё восемьдесят три года. Учение подходило к концу. За это время в жизни гегельянца и торговца случилось уже много приключений и всякой всячины. Чего только стоит история со стрекозиной мышью, которую гегельянец решил объездить, а она облила его ядовитыми чернилами. Но вернёмся к основному. За эти годы торговец пистолетами стал настоящим философом, а философ так хорошо научился стрелять из пистолета, что стал настоящим пистолетометателем. И вот отправились они каждый своей дорогой, чтобы исполнить своё предназначение. И с удивлением обнаружили, что их дороги всё ещё параллельны.

Прекрасный и кошмарный пупок совсем не постарел. Там всё было на своих местах. Они вошли под волосатую сень пупка и вновь узрели ту вещь. Она не изменилась. И даже более того. Она не просто не изменилась, она НЕ ИЗМЕНИЛАСЬ. Ни на дюйм, ни на грамм, ни на один протон. Её вопиющая бездарная заурядность била в самое сердце и навевала давно забытую сверхъестественную тоску. Абсолютно точно такую же, как тогда, тридцать восемьдесят восемь и три года назад. -Наконец-то я смогу в полной мере изучить эту скучность, эталон и образец обычности! - прокряхтел бывший торговец пистолетами. Он подошёл к этой штуке и стал её разглядывать со всех сторон. Это было нечто набившее оскомину, тринадесять отвратительно повторяющее само себя. С первого взгляда торговец пистолетами почувствовал, как вещь высасывает из него жизнь. -Отойди! - воскликнул гегельянец. Но его старый приятель, казалось прилип к вещи. Тогда гегельянец оттолкнул его и выстрелил. На это ушли доли секунды, потому что он всю жизнь тренировался именно для этого момента. Вещь разлетелась на осколки, но даже осколки её были до омерзения обычными. -Прямо, как жанровая литература, - невольно подумал философ. Торговец пистолетами с трудом поднялся на свои мушиные ноги и отряхнулся от пыли. -Спасибо, - сказал он другу. -Мой разум чуть не погиб. Гегельянец спрятал пистолет в карман и сказал: Она всё вокруг себя заразила обычностью и тупой приземлённой посредственностью. Даже пупок пострадал. А ведь некогда он был чудесным и ужасным местом. Даже наша история пострадала от этой совершенно обычной вещи. Какие песни сложат о нас потомки? Что будут о нас рассказывать люди грядущих веков? Я чувствую экзистенциальную печаль. -Я тебя понимаю, - сказал торговец пистолетами. Они сели на край пупка и стали размышлять.

Последнее, что нам известно - это то, что осколки совершенно обычной вещи были  тщательно собраны парнями из лаборатории и захоронены на дне Тихого океана в тысячетонном свинцовом контейнере. Чтобы никогда больше эта вещь не просочилась в людские сны.