Как становятся начальниками штабов

Как становятся начальниками штабов…
Это глава о человеке, сыгравшем важную роль в истории 8-го авиакорпуса дальнего действия, в формировании которого были задействованы 42 ап ДД и 455 ап ДД, предшественниками которых были 42 ДБАП и 53 ДБАП.  А штаб 8-го ак ДД принял непосредственное участие в создании 19 авиакорпуса 18-ой ВА на Дальнем востоке зимой 45-го, участвующим в разгроме Японии в августе-сентябре 1945 года. Интересно то, что этот человек свое боевое крещение получил именно с японцами, но в 1939 году при событиях на Халхин-Голе. Вот об этом и пойдет речь.

Приятно, когда круг друзей расширяется. Недавно «обнаружил» меня сын легендарного штурмана Николая Яковлевича Стогина - Олег Стогин. Затем неожиданно познакомился с сыном ГСС Константина Исааковича Уржунцева - Юрием, «зашедшим» по случаю на мой «живой журнал». И внучка Турчина Ивана Павловича, начальника штаба 8-го авиакорпуса дальнего действия, а и затем 19-го авиакорпуса, Екатерина Павловна Рахман, путешествуя по просторам Интернета, написала мне. Это берет за душу и, в то же время, обязывает.

Екатерина Павловна, предоставив уникальные воспоминания своего легендарного деда, «пытала» меня, что же нового я сумел почерпнуть из них для своих «исследований»?

Турчин Иван Павлович, видать, попытался в свое время опубликовать свои воспоминания, но как многие, подобные ему, уперся в непреодолимость нашей родной советской системы – «это не можно, а это подождет», так и не осуществил задуманное. И вот, настал тот час, когда благодарные внуки, «нечаянно» обнаружив дедовы записи, готовы сделать их достоянием всякого, кто в них заинтересован… И большим грехом было бы, если этого они не сделали.
Что же я подчерпнул нового для себя, изучая эти записи? Сразу и не скажешь, но вот что подкупает – это гармония частного с общим… Попытаюсь объяснить… на частном…

Мои школьные годы пришлись на 60-70 годы прошлого века, а студенчество мое - на конец 70-х и начало 80-х… А когда мои отпрыски учились уже в школе, они задавали мне вопрос: а на какой черт нам, папа, биология, химия и так далее, если мы учимся в математическом, или в гуманитарном классах? Вот и ответь сразу без доли сомнения в правоте сей нужности! А ответ, как мне кажется, весьма прост – в воспитании и развитии интеллекта, простого советского человека, будь он из пролетариев или крестьян… И я благодарен этой советской средней образовательной школе и искренне сочувствую нынешнему поколению, лишенному этой уникальной возможности учиться всему сразу и искать себя на этой базе. И все мы оказывались тогда при деле. У меня даже принцип выработался: в своей «узкой» сфере я старался быть более знающим и умеющим, чем мои начальники. А это были ассы своего дела. Иногда получалось и, между прочем, ценилось…

А теперь слово генерал-лейтенанту, Турчину Ивану Павловичу:
 «Окончив в 1932 году летную школу, я окончательно связал свою судьбу с Военно-воздушными силами, в которых затем прослужил тридцать восемь лет.

В летной школе мы познакомились с новым «бригадным» методом изучения теоретических дисциплин, каждое учебное отделение разбивалось на бригады по три - четыре человека. Бригадиром назначался наиболее успевающий слушатель, под руководством которого бригада готовилась к очередным занятиям и выполняла домашние задания. На устные вопросы преподавателя на занятиях отвечал представитель бригады, - обычно это был ее руководитель.

Оценка, как устного ответа, так и письменной работы выставлялась тоже одна на всю бригаду. Оценки успеваемости, конечно, были высокие. Но даже нам - слушателям, не говоря уже о преподавателях, это казалось дикостью. К счастью этот метод просуществовал только одну зиму. К весне 1932-го года он был отменен, и вновь каждый слушатель стал лично отвечать за свою успеваемость.

После окончания летной школы, вместо того чтобы отправить меня в строевую эскадрилью, я был оставлен инструктором в той же школе. Такая перспектива меня мало устраивала и я, попробовав различные способы уйти из школы, пришел к заключению, что единственный путь уйти - это поступить в академию.

На предварительном отборе кандидатов в академию в штабе Приволжского военного округа весной 1933-го года я по всем общеобразовательным предметам (русский язык, физика, география) получил одни посредственные оценки. К вступительным экзаменам меня допустили, но возвратившись из Самары и получив месячный отпуск для подготовки в академию, я присоединил к нему еще полагавшиеся мне два месяца очередного отпуска, нанял за свой счет репетиторов и засел за учебники. С репетитором по математике я договорился так: изучать учебники буду самостоятельно, а к нему два раза в неделю буду приходить только за разъяснениями тех вопросов, которые не одолею сам. Взяв задачник по алгебре Шапошникова и Вальцева и по геометрии задачник Рыбкина, я перерешал все нечетные номера задач от первого до последнего, пользуясь учебниками алгебры и геометрии.

А с теми задачами, которые сам не мог решить, приходил на консультацию к репетитору.

Осенью я уверенно выдержал вступительные экзамены в Военно-воздушной академии им. профессора Жуковского и в 1937 году закончил академию уже с отличием.

Учеба в академии, как и учеба в летной школе, тоже не обошлась без экспериментов. Весной 1934-го года, после зимнего периода обучения на первом курсе поступила директива начальника управления Военно-воздушных сил изучать со слушателями первого курса стенографию. И все лето в серпуховском лагере вперемежку с полетами мы занимались стенографией, пока к концу лагерного периода не пришло распоряжение отменить эти занятия.

Осенью 1934-го года поступала новая директива об изучении со слушателями командного факультета инженерных дисциплин. В связи с этим был добавлен еще один год: вместо трех - четыре года обучения.

К концу 35/36 учебного года выяснилось, что для изучения даже по сокращенной программе инженерных дисциплин параллельно с оперативно - тактическими четырех лет не хватит, поэтому было добавлено еще полгода. Затем осенью 1936-го года, по-видимому, стало ясно, что при такой программе обучения слушатель командного факультета не получает достаточно ни оперативно - тактических, ни инженерных знаний. Поэтому для командного факультета были отменены инженерные дисциплины на четвертый курс. Тогда командованием академии было решено, что в 36/37 учебном году будет два третьих курса: 3-й курс и третий курс – «А».

Надо все же заметить, что год изучения инженерных предметов в академии дал нам возможность в дальнейшем глубже разбираться в авиационно-технических вопросах и теории полета.

Здесь в академии через двенадцать лет после моего убытия из червонно-казачьего полка мне пришлось еще раз встретиться с бывшим командиром полка Андриановым. В 1937 году начальник штаба воздушной армии особого назначения (АОН) комбриг Андрианов в качестве председателя государственной экзаменационной комиссии принимал выпускной экзамен на командном факультете академии им. Жуковского. Он узнал меня, вспомнил, как отправлял в кавалерийскую школу и с улыбкой сказал, что дурь из меня действительно выбили.

После окончания Военно-воздушной академии осенью 1937-го года, я получил назначение в Забайкальский военный округ на должность начальника оперативного отдела 101 тяжелобомбардировочной авиационной бригады, базировавшейся на аэродроме у ж.-д. станции Домно.

Прибыл я в бригаду к тому времени, когда авиация Забайкальского военного округа переходила на новую полковую организацию. И наша 101 авиабригада к марту 1938-го года была переформирована в 38-й бомбардировочный авиационный полк. Командиром авиаполка был назначен замечательный летчик и талантливый командир Виктор Федорович Лебедев, а я - начальником штаба авиаполка.

В течение лета нам предстояло сдать самолеты ТБ-3, получить на Иркутском заводе скоростные бомбардировщики «СБ» и к осени обучить весь летный состав полетам на новом самолете в дневных и ночных условиях. Задача, прямо скажем, не из легких уже хотя бы потому, что 101 бригада имела в своем составе три эскадрильи по двенадцать самолетов, а созданный на ее основе 38 авиаполк включал пять эскадрилий по двенадцать самолетов, таким образом, количество экипажей увеличивалось сразу почти на две трети.

У меня не было опыта в планирования и организации боевой подготовки в строевых частях. К сожалению, нас этому тогда в академии не учили. Но свежо было в памяти напутствие начальника факультета о том, что мы должны нести в строевые части знания тактики боевых действий авиации в будущей войне. И я активно занялся разработкой и проведением тактических занятий с командирами эскадрилий и офицерами штаба полка.

Командир полка сначала снисходительно смотрел на эти мои «академические упражнения», но однажды не выдержал и сказал:
-«Знаешь что, с тактикой мы вполне можем повременить до зимы, а если к осени мы не пересадим полк на самолеты СБ и не овладеем ночными полетами, то нас с тобой поснимают с должностей. Поэтому я буду руководить ночными полетами, а ты - дневными. А помощник командира полка и командиры эскадрилий отрабатывать с летчиками технику пилотирования».

Вот так командир полка и спустил меня с облаков на землю.
К осени все экипажи полка летали днем, а командиры звеньев и часть летчиков летали и ночью. К зиме овладели мы и высотными полетами. Правда, в овладении высотными полетами не обошлось без казусов.

Мы с командиром полка В.Ф. Лебедевым, сделав несколько полетов с весьма несовершенными еще кислородными приборами КП-2 на высоту 6-7 тысяч метров, решили, что можно несколько форсировать подготовку и попробовать подняться сразу до потолка самолета. Взлетев на спарке (самолет с двойным управлением) мы на высоте четыре тысячи метров, как и положено, по инструкции включили кислородные приборы и уже почти добрались до высоты 9500 метров, на этой высоте я, вдруг почувствовал непреодолимое желание уснуть. Сказывалась недостаточная тренировка.

Чтобы стряхнуть с себя эту сонливость я сделал резкое движение корпусом и... потерял сознание. Очнулся я уже на высоте 6000 метров и не мог сразу понять режим полета самолета: земля мне виделась то справа, то слева, небо - то вверху, то внизу. Наконец я пенял, что самолетом никто не управляет, и он падает как лист с дерева. Значит, командир тоже потерял сознание. Взяв штурвал, я вывел самолет в горизонтальный полет и в это время по движению штурвала почувствовал, что командир требует управление себе. Весь остальной полет до посадки мы оба гадали: догадывается ли напарник, что я терял сознание. Только на земле, выйдя из самолета, мы пристально посмотрели в глаза друг другу и все поняли без слов».

У меня по даче есть друг – капитан второго ранга в отставке Андрей Воронов. Он как-то высказался о воспоминаниях маршала Жукова. Дескать, когда тот описывает свое частное, книга читается запоем. Но когда маршал «впадает в прострацию» от перечисления номеров боевых соединений и селений их нескончаемого стратегическотактического передвижения, звучащих до того привычно, что в каждой губернии найдутся таковые, или возбуждающие от амбициозного звучания названий закордонных деревенек, что кажутся очередными пупками земли, от чего восприятие читаемого снижается до нуля.

Я его понимаю: без подробной карты театра боевых действий, разноцветных карандашей и, главное, внутреннего желания разобраться в перипетиях интерпретаций «шахматных ходов» как осуществленных, так и когда-то задуманных автором мемуаров, просто не обойтись…

Карт у меня, однако, нет, но есть Интернет, все заменяющий… и от того наблюдаю «избыток» материала о событиях на реке Халхин-Гол. Я возьму ответственность на себя в своих описаниях и опущу общеизвестные факты по этому поводу, и заострю внимание лишь для себя новом.

Но прежде чем снова передать слово генерал-лейтенанту, приведу несколько цитат из «Красной звезды» по поводу описываемых событий мая-июня 1939 года.

1 июня в «Красной звезде» был опубликован доклад Председателя СНК СССР и Наркома иностранных дел тов. В. М. Молотова на третьей сессии Верховного Совета СССР 31 мая 1939 года «О международном положении и внешней политике СССР», в которой в частности было сказано:

«Теперь, о пограничных вопросах. Кажется, уже пора понять кому следует, что Советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-маньчжурских воинских частей на своих границах. Сейчас надо об этой напомнить и в отношении границ Монгольской Народной Республики. По существующему между СССР и Монгольской Народной Республикой договору о взаимопомощи, мы считаем своей обязанностью оказывать Монгольской Народной Республике должную помощь в охране ее границ. Мы серьезно относимся к таким вещам, как договор взаимопомощи, который подписан Советским правительством. Я должен предупредить, что границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного между нами договора о взаимопомощи, мы будем защищать также решительно, как и свою собственную границу. Пора понять, что обвинения в агрессии против Японии, выставленные Японией против правительства Монгольской Народной Республики, смешны и вздорны.
Пора также понять, что всякому терпению есть предел. Поэтому лучше вовремя бросить повторяющиеся все снова и снова провокаторские нарушения границы СССР и МНР японо-маньчжурскими воинскими частями. Соответствующее предупреждение нами сделано и через японского посла в Москве».

Это оказалось первым отголоском в «Красной звезде» о событиях, разворачивающихся на Халхин-Голе.  И только 26 июня ТАСС заявил следующее:

«Начиная с 15-го мая ряд иностранных газет, основываясь на неверных сообщениях штаба Квантунской армии, дают сведения о столкновениях между частями Монгольской Народной Республики и японо-маньчжурскими войсками. Японские газеты лживо утверждают, что эти столкновения вызваны нарушенной монгольскими войсками маньчжурский границы. В то же время японские газеты хвастливо кричат о «больших» потерях, понесенных войсками и авиацией Монгольской Народной Республики.

На основании данных, полученных из штаба монгольско-советских войск в МНР, ТАСС имеет возможность сообщить проверенные данные о событиях на монгольско- маньчжурской границе.

В действительности на границе с Маньчжурией в районе озере Буир Нур произошли следующие события.

11-го мая монгольские пограничные заставы, расположенные в районе Номон Кан Бурд Обо (юго-восточнее оз. Буир Нур и 16—20 км восточнее р. Халхин-Гол) подверглись неожиданному нападению со стороны японо-маньчжурских войск и вынуждены были отойти на запад от границы к реке Халхин-Гол. Начиная с 12-го мая в течение 10 дней в этом районе почти ежедневно происходили пограничные столкновения, в результате которых были убитые и раненые с обеих сторон. 22-го мая усилившиеся японо-маньчжурские войска, попытавшиеся атаковать наши части и углубиться на территорию МНР, с значительными потерями были отброшены за границу. 28-го и 29-го мая японо-маньчжурские войска, получив свежие, значительные подкрепления японскими войсками, прибывшими из Хайлара с танками, бронемашинами, артиллерией и с большим количеством авиации, вновь вторглись на территорию Монгольской Народной Республики. Подошедшими войсками Монгольской Народной Республики налетчики были разбиты и рассеяны. Оставив на поле боя много убитых, раненых и брошенного вооружения, маньчжуро-японские войска отступили на свою территорию.

В этом бою маньчжуро-японские войска потеряли более четырехсот убитыми.
Монгольская Народно-Революционная армия потеряла в этих боях 40 убитых и 70 человек раненых.

В числе захваченных документов трех разгромленных японских штабов, из которых один — штаб отряда подполковника Адзума, имеется подлинный приказ командира 23-й японской дивизии генерала-лейтенанта Камацубара из Хайлара от 21-го мая. В этом приказе генерал Камацубара, между прочим, объявляет своим частям, что — «Дивизия одна своими частями должна уничтожить войска Внешней Монголия в районе Халхин-Гол».

Наряду с столкновениями наземных войск имели место также столкновения авиации. 28-го мая группа японских истребителей и бомбардировщиков, нарушив границу, неожиданно напала на два полевых аэродрома монгольской армии. Застигнутые врасплох монгольско-советские истребители поднялись в воздух с некоторым опозданием, что дало противнику преимущество. В этом бою монгольско-советская авиация потеряла 9 самолетов, а японцы — 3 самолета. В конечном счете японские самолеты вынуждены были поспешно отступить на свои базы. 22-го июня произошло новое нападение японо-маньчжурской авиация в количестве 120 самолетов.
Монгольско- советская авиация вступила в бой в составе 95 самолетов. В этом бою было сбито 31 японо-маньчжурский самолет и 12 монгольско-советских самолетов. 24-го июня японо-маньчжурская авиация вновь предприняла нападение уже в количестве 60 самолетов. Монгольско-советская авиация приняла бой тоже в количестве 60 самолетов и сбила 25 японо-маньчжурских самолетов. В этом бою монгольско-советская авиация потеряла лишь 2 самолета.

25-го июня не отмечено никаких инцидентов на границе МНР и Манчжоу-Го.
Советско-монгольские войска занимают все пункты на границе с Манчжурией восточнее реки Халхин-Гол. За весь период столкновений советско-монгольские войска ни разу не нарушали установленной границы, если не считать отдельных случаев, когда советско-монгольская авиация, преследуя японо-маньчжурскую авиацию, оказывалась вынужденной залетать на территорию Маньчжурии».

С этого заявления ТАСС начались регулярные сообщения о событиях на Халкин-Голе.
И так, слово генерал-лейтенанту Турчину Ивану Павловичу, непосредственному участнику тех событий:

«В мае 1939-го года, когда японские империалисты напали на дружественную нам Монгольскою Народную Республику, мне пришлось быть участником боев с японцами на реке Халхин-Гол в качестве начальника оперативного отдела ВВС. А затем меня назначили начальником противовоздушной обороны 1-й армейской группы войск.
Началу крупных боев предшествовал ряд провокаций. В период с января по апрель 1939-го года японо-баргутские войска неоднократно нарушали границу в районе реки Халхин-Гол и озера Буйр-Нур. А 11 мая до двухсот конных баргут (баргуты - маньчжурская народность, живущая в районе Хайлар) пытались захватить 7-ю пограничную заставу. 14 и 15 мая вновь атаковали эту же заставу еще более крупными силами и впервые ввели в действие авиацию. Так началась необъявленная война, длившаяся четыре месяца…

Согласно указаниям наркома К.Е. Ворошилова с начала и до конца конфликта боевые действия сухопутных войск проходили только на территории Монголии, у ее восточной границы. Участок боевых действий войск простирался с Востока на Запад от маньчжурской ж.-д. станции Халун-Аршан вдоль реки Халхин-Гол до озера Буир-Нур. Район боевых действий авиации также был ограничен пунктами: на территории Маньчжурии - ж.-д. станцией Нуфынтай (32 километра Ю-В ж.-д. станции Халун-Аршан), Джин-Джин-Суме, Хунхерцунь, Ганьчжур; на территории Монголии – Баин-Тумен, Тамцак-Булак.

Район боевых действий, так называемый Тамцакский выступ восточной Монголии, представляет собой открытую степь, весьма малонаселенную. Никакого укрытия от воздушного наблюдения. Ровная местность с травяным покровом предоставляет все возможности для организации аэродромных узлов с большим количеством аэродромов и площадок, а также для передвижения автотранспорта без дорог в любом направлении.
В общем, рельеф местности и почвенные условия, за исключением рек Халхин-Гол и Хайластын-Гол и песчаных барханов восточнее реки Халхин-Гол, являются вполне благоприятными для маневра всех родов войск.

Климат резко континентальный. Воздух необычайно сухой, прозрачный. Большое количество озер и яркое звездное неба благоприятствуют ориентировке с воздуха в дневных и ночных условиях.

Действия японской авиации до 20 мая в основном выражались в бомбардировании одиночными самолетами монгольских пограничных частей. Но с 21 мая японцы, сосредоточив в районе боевых действий до трех рот бомбардировщиков и истребителей, начали проявлять большую активность.

Японские истребители парами и звеньями патрулировали над монгольской территорией, подвергая атакам даже отдельные машины. На ровной местности с травяным покровом автомобили были хорошо заметны с больших расстояний.

Неприятная встреча с парой японских истребителей произошла однажды и у меня. Я летел на самолете связи Р-5 из Тамцак-Булака в Обо-Сомо(-..?). Летел на небольшой высоте к себе в тыл и вдруг увидел, что пара истребителей И-96 с высоты полутора - двух тысяч метров разворачиваются на меня в атаку. Я спешно пошел на посадку. Еще до конца пробега выскочил из самолета и побежал в сторону.
С первой же атаки мой самолет загорелся. Я понял, что следующая атака будет на меня. В черном кожаном пальто и летном шлеме на фоне зеленой травы меня хорошо видно. И тут я вспомнил, как десять лет назад нас обманул чеченец своей черной буркой.

Пока истребители набирали высоту и разворачивались для второй атаки, я сбросил пальто, растянул его на траве, бросил впереди него шлем, а сам валиком откатился метров на двадцать в сторону. В высокой траве мой защитный костюм не выделялся. Истребители меня не заметили и атаковали пустое пальто. Так пригодился мне в жизни урок, преподанный старым чеченцем еще в 1929 году.

Пробродив в степи всю ночь, я на рассвете вышел к юрте пастуха овец и уже с его помощью на четвертый день возвратился к себе на командный пункт.

С развитием активности японской авиации наше командование сосредоточило в районе боевых действий 150-й смешанный и 70-й истребительный авиаполки, находившиеся в Монголии, и к 26 мая перебросило в Тамцак-Булак 22-й истребительный авиаполк из Забайкалья.

Японская авиация имела в районе боевых действий до ста самолетов новейших типов, главным образом, И-96 и И-97 производства 38 – 39 годов. Летный состав имел боевой опыт, приобретенный в войне с Китаем.

Наш же летный состав не имел боевого опыта и еще не изучил тактику японской авиации, применяемую в воздушных баях. Кроме того, на наших самолетах-истребителях не было радиостанций.

Вследствие отсутствия радиосвязи истребителей между собой и с наземными командными пунктами не представлялось возможным организовать надежное взаимодействие между эскадрильями И-15 и И-16 в воздушном бою и управлять воздушным боем с наземных командных пунктов.

Все эти обстоятельства явились причиной того, что в начале конфликта за период с 22 мая по 21 июня 70-ый истребительный авиаполк потерял 12 самолетов, а сбил только один истребитель противника.

29 мая из Москвы в район боевых действий была направлена транспортными самолетами группа руководящего летного состава, имеющего боевой опыт, приобретенный в Испании и Китае, во главе с заместителем начальника ВВС комкором Я.В. Смушкевичем. В дальнейшем эта группа руководила советской авиацией до окончания боевых действий.

До июня наши истребительные авиаполки имели на вооружении самолеты И-15 и И-16. Самолет И-15 - полутораплан устаревшего типа, с неубирающимся в полете шасси, значительно уступал японскому самолету И-96. Поэтому японские истребители, обнаружив в воздухе наши И-15, смело устремлялись на них в атаку. Но вот из Забайкалья прибыли две эскадрильи на новых истребителях И-153 «Чайка». Внешне И-153 были похожи на И-I5, но с убирающимся шасси и значительно лучшими латными качествами.

В первом же воздушном бою решено было использовать схожесть внешних очертаний И-15 и И-153 для обмана противника. Эскадрилья «Чаек» под командованием Героя Советского Союза Грицевца пошла на сближение с истребителями противника с выпущенными шасси, а выше ее на 1500 метров и сзади шли две эскадрильи И-16.

Японцы, приняв самолеты И-153 за И-15, устремились на них, рассчитывая на легкую добычу. Но как только японцы заняли исходную позицию для атаки, И-153 убрали шасси, резким вертикальным маневром вышли из-под удара и, навязав противнику воздушный бой в невыгодных условиях, вместе с истребителями И-16 нанесли ему сокрушительнее поражение.

Период с 22 июня и до нашего наступления (20 августа) был периодом напряженных боевых действий авиации. Менее чем за месяц наши истребители произвели более 8150 самолетовылетов, а бомбардировщики до 1100 самолетовылетов. В воздушных боях и на аэродромах было уничтожено более 350 самолетов противника, в то время как мы сами потеряли 131 самолетов.

В воздушных боях участвовало по тому времени огромное количество самолетов. Так, например, 22 июня в воздушном бою над полем сражения участвовало до 120 японских самолетов и 95 наших. Воздушный бой длился около двух с половиной часов. Были сбиты 31 японских и 11 наших самолетов. В воздушном бою 26 июня участвовало 60 японских и 50 наших самолетов. Бой длился около двух часов. Сбито 25 японских и 2 наших истребителей.

Большое мужество и отвагу в этом бою проявил Герой Советского Союза майор Грицевец. Он увидел, что над территорией противника в тридцати километрах от линии фронта был сбит и спланировал на землю самолет командира 70-го авиаполка майора Забалуева. Майор Грицевец произвел посадку возле приземлившегося командира, на глазах у растерявшихся японцев посадил его к себе в кабину за бронеспинку и вывез с территории противника к себе на аэродром.

В ожесточенных схватках с воздушным противником шла борьба за господство в воздухе. В этих боях впервые в истории советской авиации летчик старший лейтенант В.Ф. Скобарихин успешно таранил японский самолет, а через некоторое время этот подвиг повторил и лейтенант А.Г. Мошин.

В результате напряженнейших воздушных боев и штурмовых действий по аэродромам японцев наша авиация, имея к началу решающих боев на земле 515 самолетов против 300 самолетов противника, завоевала полное господство в воздухе.

Для разгрома 6-й армии японцев, вторгшейся в пределы Монгольской Народной Республики, была тщательно разработана наступательная операция под руководством командующего 1-ой армейской группы комкора Г.К. Жукова.

План наступательной операции предусматривал окружение и уничтожение противника на территории Монголии между рекой Халхин-Гол и границей с Маньчжурией. Главный удар наносился южнее реки Хайластын-Гол правофланговой группировкой войск под командованием заместителя командующего комбрига Потапова, а вспомогательный - левофланговой группировкой под командованием начальника штаба армейской группы комбрига Богданова. С целью ввести противника в заблуждение одновременно намечалось наступление и войсками центра. План операции предусматривал тесное взаимодействие пехоты и танков с авиацией. Время начала наступления намечалось на 20-е августа, и это было известно строго ограниченному кругу лиц.

Приказом командующего армейской группой авиации была поставлена задача: до артиллерийской подготовки нанести одновременный удар силами 153-х бомбардировщиков «СБ» с целью уничтожения живой силы и материальных средств противника. Перед началом атаки войск повторить налет не менее чем 54-я бомбардировщиками для уничтожения скоплений войск и артиллерии. В дальнейшем бомбардировочной авиации быть готовой к действиям по резервам противника. Истребителям надежно прикрыть войска и действия бомбардировщиков и быть готовыми обрушиться всеми силами на подходящие резервы противника.

Заслуживает внимания организация управления истребителями в воздухе, разработанная при подготовке к наступлению. Как уже упоминалось, наши истребители не имели самолетных радиостанций, и у командования ВВС не было возможности управлять боем истребителей с земли, хотя воздушные бои, в основном, протекали в пределах видимости с постов воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) и с командного пункта командующего армейской группой на горе Хамардаба.

Из этого затруднительного положения был найден следующий выход: заместителем командующего ВВС по истребительной авиации полковником И.А. Лакеевым и начальникам ПВО армейской группы майором И.П. Турчиным, была создана система управления истребителями в воздухе с командного пункта горы Хамардаба с помощью полотнищ, выкладывавшихся на постах внешнего наблюдения первой линии. В расположении каждого поста на земле были сделаны круги диаметром 100 метров, путем срезывания дерна и засыпки площади круга желтым песком. В круге выкладывалась сшитая из белых полотнищ стрела 20 х 4 метра и к ней дополнительное полотнище 8х4 метра.

С помощью этих полотнищ можно был выложить пять зрительных сигналов, которые летчики должны знать на память:

1. Стрела показывает направление на авиацию противника в воздухе; отсутствие дополнительного полотнища возле стрелы означает, что противник на одной высоте с нашими истребителями.
2. Дополнительное полотнище спереди острия стрелы - противник выше наших истребителей.
3. Дополнительное полотнище сзади стрелы - противник ниже наших истребителей.
4. Дополнительное полотнище поперек стрелы - ждать указаний в районе поста.
5. У стрелы убраны усы и дополнительное полотнище - идти на свой аэродром.

И вот, как позднее мы узнали, 16 в 17 августа японские посты внешнего наблюдения в недоумении доносили своему командованию, что советские истребители большими группами носятся вдоль линии фронта то в одном, то в другом направлении, хотя в воздухе нет ни одного японского самолета. Это были тренировочные и поверочные полеты командиров истребительных авиаполков с командирами эскадрилий для отработки целеуказаний посредством стрел, выкладываемых на постах ВНОС. Такая простая система целеуказаний весьма облегчила управление воздушными боями наших истребителей в ходе наступательной операции.

Наступление наших войск началось точно по плану – в 9 часов 20 августа. В период 5.00 - 6.15 сто пятьдесят бомбардировщиков «СБ» нанесли удар по противнику с высоты 2200 метров в районе: устье реки Хайластын-Гол, озер Узур-Нур, Джин-Джин-Суме.

За первый день наступления наша авиация произвела 1100 самолетовылетов на подавление противника и прикрытие своих войск, благодаря чему войскам, особенно танкам, было обеспечено успешное продвижение. Авиация противника действовала не организованно и, не выдерживая натиска наших истребителей, уходила с поля боя.

Интенсивные боевые действия наших бомбардировщиков продолжались до 25 августа. К исходу дня 25 августа сухопутные войска, закончив окружение противника, перешли к уничтожению отдельных очагов сопротивления, а действия бомбардировщиков, в основном, свелись к ведению воздушной разведки. В период с 25 августа по 1 сентября спало и напряжение действий истребителей, так как авиация противника вследствие больших потерь, активности не проявляла.

К 31 августа на земле был уничтожен последний очаг сопротивления противника, и территория Монгольской Народной Республики была полностью очищена от захватчиков. Однако противник подтянул свежие силы с хайларского и халун-аршанского направлений и пытался вновь перейти в наступление. Но наши войска уже заняли прочную оборону по линии государственной границы и отразили все попытки наступления противника. В воздухе же напряженная борьба наших истребителей с истребителями противника продолжалась еще до 15 сентября, при этом имели места весьма крупные воздушные бои. Так 15 сентября в районе реки Хайластын-Гол больше часа длился воздушный бой, в котором в общей сложности участвовало с нашей стороны 188 истребителей, а со стороны противника до 120-ти истребителей. В этом бою было сбито двадцать самолетов противника, наши потери - два самолета.
2 сентября в воздушном бою, протекавшем в районе командного пункта - горы Хамардаба, участвовало с нашей стороны 175 истребителей и со стороны противника до ста истребителей. Сбито восемь самолетов противника, свои потери - один самолет.

15 сентября проходил последний воздушный бой при отражении налета противника на аэродромы 22-го и 56-го истребительных полков. В воздушном бою с нашей стороны участвовало 212 истребителей, со стороны противника до 180 истребителей. В этом бою были сбиты еще двадцать один самолет противника, наши потери - пять самолетов.

В ночь на 16 сентября боевые действия войск и авиации обеих сторон были прекращены. Таким образом, задача на уничтожение противника на территории Монгольской Народной Республики была выполнена полностью.
Боевые задачи, поставленные перед ВВС, также были выполнены полностью. За период наступления авиация японцев потеряла свыше 220 самолетов и была окончательно разгромлена.

При подведении итогов боевых действий командующий Дальневосточным фронтом командарм 2-го ранга Штерн отметил: «План взаимодействия авиации с войсками от начала и до конца был выполнен блестяще. Авиация все десять дней работала отлично и обеспечила нам полное уничтожение противника».

Крупная группировка японских войск была полностью разгромлена за одиннадцать дней. За четыре месяца боевых действий японцы потеряла двадцать пять тысяч убитыми и белее пятидесяти пяти тысяч ранеными, то есть больше, чем за два года войны в Китае.

Разгром японских милитаристов на реке Халхин-Гол сорвал планы реакционных кругов США и Англии, натравливавших Японию на Советский Союз, и оказал существенное влияние на решение японского правительства не участвовать вместе с Германией в войне против Советского Союза в 1941 году.

Возвратившись в сентябре 1939-го года, я был назначен начальником штаба 67 авиационной бригады и в этой должности работал до осени 1940-го года».