Бутафоры

 
В бутафорской мастерской, которая называлась «цех», работали 6  художников, которые умели всё. Их творческая мысль была непредсказуема и
 материализовалась из абсолютно неожиданных вещей, найденных на
 распродажах  на «Поле чудес» в Ждановичах, сваренных вкрутую
подшивок газет для папье-маше, некондиционных строительных материалов,
но более всего — из сырья, добытого из мусорных городских баков. Каждый выполненный заказ становился шедевром в единственном роде.

Чего только не делали в этой мастерской – кувшин, в котором должен
поместиться Буратино, волшебный ковер с моргающими лебедями, оружие
и доспехи воинов Золотой орды, напольные часы, бутафорские торты…
А Семе больше всего удавались трупы.

Сема не относил себя к мрачным циникам, но юмор у него был черноватым.
Первый раз он осмелился пошутить, делая свою работу, когда снимали про французскую революцию. Надо было изготовить гильотину и парочку голов
 казнённых.

Накануне в бутафорской случилась невинная дегустация домашнего вина
такелажника Вити, о ней настучали председателю профсоюзной организации.
В то время в стране шла антиалкогольная компания.Тут же была собрана
комиссия по шлифовке сознания бесстыжих бутафоров.

 Обидно было: никто пьяным не валялся, все продолжали работать,
и бутафорский цех оскорбился.

 Обиды продолжались: художников лишили премии, и каждую неделю
кто-то из администрации неожиданно открывал дверь цеха, чтобы
проверить состояние работников на трезвость. Когда особенно
правильный член комиссии нравов стал шарить глазами по рабочим
столам трудяг и спрашивать у них, тыкая пальцам в муляжные огурцы
 из парафина и куски пенопластового хлеба, — не закуска ли это,
 у Семы созрел план.

В пятницу он с утра вывесил на двери мастерской хитрую приманку для идеологических лидеров, отбиравших честно заработанные деньги, —
плакат с сообщением, что сегодня  Всемирный День Бутафора.
 
Весь рабочий день к бутафорам шлялись «гости», из разряда
засланных казачков. Никто не сомневался, что в конце рабочего
дня в цехе появится важная делегация. Для них организовали стол
с разной вкуснятиной.
 
Сема очень натурально изготовил селёдку и солёные огурчики.
Остальные добавили другие гастрономические разносолы – колбасу
пальцем пханую, заливное, запеченого поросенка, и десерт из
 мороженого, на который Сема не пожалел несколько тюбиков
немецкого крема для бритья.  Очень реалистично выглядели —
 пиленый сахар из мрамора, которым украшали входную лестницу на
студии, и коврижка из крупноячеистого пенопласта. Чай, впрочем,
был настоящий и некоторые детали — тоже. Они создавали узнаваемость
 изготовленных бутафорами предметов. Пучки укропа и петрушки во
 рту поросенка, порезанный лучок вокруг селёдочки, иранский изюм
 в коврижке — были абсолютно реальными!
 
 Они пришли до окончания работы, чтобы зафиксировать пьянку в
рабочее время. Но прицепиться к работникам было сложно – все они
 работали на своих местах и только стол, аккуратно засланный
 белой бумагой, заставленный едой, говорил о том, что вот ещё
пару минут — и здесь будет нарушение трудовой дисциплины.

— У вас тут праздник намечается? — начал председатель профсоюза.

—  Да, у нас сегодня очень торжественный день, — отозвался Голявин,

 старательно шлифуя длинный клинок. Мы этот день отмечаем по-особому.
 Если вы с поздравлениями и пожеланиями — милости просим.

 — А вы знаете…грозно раскрыл рот художественный руководитель
творческого объединения Налимов.

 — Знаем, знаем, — перебил его Голявин.  Шампанского от вас не дождемся.
Ну, хотя бы цветы догадались принести.

 Налимов задохнулся от такой наглости:

 — Вы собираетесь пить на рабочем месте!

 — Откуда вы взяли? Чаёк попьем. Вам — особое приглашение, — вежливо улыбался Сема.

Он как раз закончил последний штрих на отрубленной гильотиной голове,
и она очень напоминала голову Налимова. В рядом стоящей корзине лежало
еще две заготовки из папье-маше.
Голявин закончил шлифовку и теперь размахивал клинком над головой,
демонстрируя свою работу.

 Дербенников посмотрел на часы и мрачно промолвил, что рабочий день
закончился. При этом он неуклюже прошел сквозь строй комиссии и
закрыл дверь на ключ.

 Налимов отлично помнил этого психа Дербенникова. На собрании, где
тому было вынесен выговор с занесением в трудовую книжку,
тайный алкоголик довольно прицельно метнул свой ботинок в президиум.

 — Что это такое? — заволновался Налимов. Он уже логически связал в
своей голове блестящий клинок, окровавленную голову и запертую дверь.

 — Садитесь, господа хорошие, чем богаты, тем и рады. Чайку
попьёте с нами и расскажете везде, что в нашей мастерской во время
рабочего дня и после, никакой пьянки не случается, — ультиматийно произнес Дербенников.
 
 Комиссия осторожно расселась на табуретки, застеленные газетами,
и с опаской смотрела на бутафоров. Все они были парни как на подбор —
рослые, крепкие, и не понятно, что было у них на уме.
Семён заварил чайку, рядом положил кусочек несъедобной коврижки и
с выжиданием посмотрел на председателя профсоюза.

 — А вы тоже чаек наливайте. Выпьем по стаканчику и пойдем по домам, успокаивающим голосом говорил Дербенников.

Комиссия щупала бутафорский хлеб, тыкала вилками в поросёнка.
Кто-то даже заворачивал в салфетку хвостик селёдки, чтобы удивить
дома жену.
 
Голявин высыпал перёд администрацией две горсти недешёвых конфет,
 по-мастерски сделанных из пластилина, наполненного гелевой начинкой,
которая оставляла несмываемые метки на коже и одежде. Пластилиновые
конфеты были завёрнуты в оригинальные обёртки самой дорогой продукции "Коммунарки".

Гости осторожно взяли па одной.
 
Сцены братания были сняты фотоаппаратом, после чего комиссию с
миром выпустили из мастерской.
 
На сдаче фильма о французской гильотине, лишающей жизни проклятых
 буржуев, в отрубленных головах, что катились па мостовой,
члены приёмной комиссии признали захватывающее сходство с
некоторыми  известными работниками киностудии.  Семёна хотели уволить,
но такого специалиста найти было негде. Все сделали вид, что это случайное сходство.