Блок. Двойник. Прочтение

47. Двойник («Вот моя песня — тебе, Коломбина…»)







                Вот моя песня — тебе, Коломбина
                Это — угрюмых созвездий печать —
                Только в наряде шута-Арлекина
                Песни такие умею слагать.

                Двое — мы тащимся вдоль по базару,
                Оба — в звенящем наряде шутов.
                Эй, полюбуйтесь на глупую пару,
                Слушайте звон удалых бубенцов!

                Мимо идут, говоря: «Ты, прохожий,
                Точно такой же, как я, как другой;
                Следом идет на тебя непохожий
                Сгорбленный нищий с сумой и клюкой».

                Кто, проходя, удостоит нас взора?
                Кто угадает, что мы с ним — вдвоем?
                Дряхлый старик повторяет мне: «Скоро»
                Я повторяю- «Пойдем же, пойдем».

                Если прохожий глядит равнодушно,
                Он улыбается; я трепещу;
                Злобно кричу я: «Мне скучно! Мне душно!»
                Он повторяет: «Иди. Не пущу».

                Там, где на улицу, в звонкую давку
                Взглянет и спрячется розовый лик, —
                Там мы войдем в многолюдную лавку, —
                Я — Арлекин, и за мною — старик.
               
                О, если только заметят, заметят,
                Взглянут в глаза мне за пестрый наряд! —
                Может быть, рядом со мной они встретят
                Мой же — лукавый, смеющийся взгляд!
               
                Там — голубое окно Коломбины,
                Розовый вечер, уснувший карниз…
                В смертном весельи — мы два Арлекина
                Юный и старый — сплелись, обнялись!

                О, разделите! Вы видите сами:
                Те же глаза, хоть различен наряд!..
                Старый — он тупо глумится над вами,
                Юный — он нежно вам преданный брат!
               
                Та, что в окне, — розовей навечерий,
                Та, что вверху, — ослепительней дня!
                Там Коломбина! О, люди! О, звери!
                Будьте как дети. Поймите меня.
                30 июля 1903. С. Шахматово






     Два года назад он закрывал окна, он прятался «от людей и зверей»:

                «Я недаром боялся открыть
                В непогодную полночь окно.
                Как и встарь, привелось отравить,
                Что надеждою было полно.

                …В непрестанной молитве моей,
                Под враждующей силой твоей,
                Я хранилище мысли моей
                Утаю от людей и зверей.
                1 апреля 1901»

     Теперь он – внизу.
     Тогда от всего мира он хотел закрыться, чтоб как-то справится со «всегдашней суровостью Л. Д. Менделеевой», теперь Менделеева стала совсем другой: «…неведомая тайна долгих поцелуев стремительно побуждала к жизни, подчиняла, превращала властно гордую девичью независимость в рабскую женскую покорность», а сам он всё повторял «Любочка всё поймет».

                «…Каждый конек на узорной резьбе
                Красное пламя бросает к тебе.

                Купол стремится в лазурную высь.
                Синие окна румянцем зажглись…» –

     Вот как было.  Стало:

                Та, что в окне, — розовей навечерий,
                Та, что вверху, — ослепительней дня!

     Но была «Царевна сама!», а теперь – Коломбина… А значит, и он, не пророк, а Арлекин. Арлекин со своим престарелым мудрым злобным двойником… Который обо всём подскажет, всё объяснит, всё обсмеёт…

     - «розовый лик», «Розовый вечер», «розовей навечерий» - Ср. из наброска к продолжению 2-ой главы поэмы "Возмездие":
   
     «…Пропадая на целые дни – до заката, он очерчивает все большие и большие круги вокруг родной усадьбы…
     …Долго он объезжал окрестные холмы и поля, и уже давно его внимание было привлечено зубчатой полосой леса на гребне холма на горизонте. Под этой полосой, на крутом спуске с  холма, лежала деревня. Он поехал туда   в е с н о й,  и уже солнце было на закате, когда он въехал в старую березовую рощу под холмом.
     Косые лучи заката – облака окрасились в пурпур, видение средневековой твердыни.
     Он минует деревню и подъезжает к лесу, едет шагом мимо него; вдруг – дорожка в лесу, он сворачивает, заставляя лошадь перепрыгнуть через канаву, за сыростью и мраком виден новый просвет, он выезжает на поляну, перед ним открывается новая необъятная незнакомая даль, а сбоку – фруктовый сад.
     Розовая девушка, лепестки яблони, – он перестает быть мальчиком (7*)
 
     (7*) – мальчиком. отроком. (Вар. Не зачеркнут. Слово мальчиком вписано над строкой.)
     »
(Источник: https://blok.lit-info.ru/blok/dnevniki/dnevnik-1918.htm )

    «Видение средневековой твердыни" - его биографический факт. Ср запись из дневников 1918 г. о юности:
    «...Начинается чтение книг; история философии. Мистика начинается. Средневековый город Дубровской березовой рощи...»
     "Розовой девушке" Редакция  в биографичности отказывает, ссылаясь на отсутствие упоминаний о чем-то подобном в воспоминаниях Л.Д. Менделеевой-Блок. Но, может, юный Блок своё присутствие тогда ничем не проявил?