Улоф Пальме

Улоф–Улоф, Пальме–Пальме, годовщина, понимаешь, а мне этот Улоф жизнь, можно сказать, испортил.

Стою я в очереди на Новоизмайловском бутылки сдавать; много набрал, да чемодан подхватил для них на помойке, коричневого кожзама  такой, с застёжками; как такое люди выбрасывают ума не приложу — там два десятка по ноль–семь, да из–под беленькой десяток и две бомбы, в чемодан не влезло, авоська ещё — стою, значит: обед.
За полчаса пришёл, встал седьмым, а первый - пьянь нечёсаная, воняет стоит - у того почитай на мою зарплату пузырей: в ящиках, зараза, притаранил, в коробах да сумках, на полчаса одного его, гада, пропускать.

Достоял до открытия, распахнули, оттуда сивухой так ломануло что хоть не опохмеляйся, доходяга вонючий стал сдавать. Сдаёт, да, сволочь, ещё подручного имеет - тот пробки петелькой тягает провалившиеся, с ними не берут, или за полцены — а у самих там внутри такой же спец сидит, тягает леской, по три копейки ему оплачивают приёмщики за пробку. Тоже синяк ещё тот, а ничего, вкалывает. Только и слышно оттуда: бульк, бульк: пробки вылетают.

Стою и считаю, и получается что у меня на шесть рублей целых выходит, да с приваром, если не забракуют; пересмотрел все пизури — нет ли сколов на горлышке — нет, не забракуют, так что шесть сорок где–то. Могут, правда, бомбы не взять, тут уж как у них взбрыкнёт, да.
И вот шесть рублей эти, выходит, три кило мяса. Три кило мяса!
Или "Эрети" взять — это уже интересней, уже четыре по ноль–семь и с остатком, или, например, “Агдама”, или, вот, туфли купить "Скороход" потому что весна скоро, а у меня сандалеты на лето, а на весну нет, а скороход хоть и дрянь, но не убьёшь, правда разносить морока сплошная, молотком задник разбивать надо, иначе от мозолей хоть кричи...

За этим размышлением становлюсь я уже третьим в очереди, потом глядишь и вторым, а передо мной студент какой–то, и у него баул страшно смотреть — одной белой на червонец, и все этикетки смыты; я ему говорю:

— А чего мыл–то, делать нехрен, что ли?

А он отвечает так с надрывом:

— Понимаешь, говорит, такая... (тут у него слово нехорошее)… на Краснопутиловской сидит: не принимаем теперь, говорит, с этикетками, смывайте — и вся очередь натурально взялась сцарапывать да в луже отмывать, а мне противно стало, я домой отнёс, всё смыл, возвращаюсь — а там переучёт до среды, вот сюда и допёр, хоть и через две дороги.

Это мы хорошо разумеем: сидела-сидела баба на такой-то работе, да заблажила - взовьёшься тут, с этим контингентом. А как баба заблажит уже поперёк не пойдёшь: табличку на окно и всё, моем этикетки или прощевай с досвиданьицем, а потом и вовсе закрыла. Ну и у меня тож; вот и не три кило мяса тебе, а что получше куплю, уж извини...
И такое единение я почувствовал с учащейся молодёжью, что пригласил его сразу после сдачи отметить это дело
Студентик говорит сейчас, мол, Ваське какому–то пятёрку долга отдаст — и как штык; можно "Раком–до–цели", а можно “Золотую осень” раздавить или уж "Чашму", на что я ему:

— Пардон, моншерами, это в интеллигентских кругах непотребно, — а он, гляжу уже сдал всё, и моя очередь как раз, отошёл студент, ждёт — а упыри эти поддувало ка–а–ак захлопнут перед носом! — я аж оторопел.

Стучу им:
— Вы, - говорю культурно, что сейчас такое неожиданно произвели над живыми людьми, - фашисты, говорю, у вас полчаса как перерыв был. Вы, говорю, идолы деревянные, что делаете–то?

А в глубине бурчание какое–то, да тамошнего лесочника бульканья; как он пробки из горлышек вынимает, да радио где–то гнусит — и ни привета ни ответа, сколь мы ни колотили в кормушку, всё молчок.
Потом минут пятнадцать проходит, — пятнадцать минут, вы вдумайтесь! - шпингалет отодвигают, показывается синяя морда такая что в три дня не обойдёшь; всё, говорит, на сегодня приёма нету.

— А чего это, говорю, на сегодня у тебя приёма нету, человеческое ты недоразумение? Тара опять кончилась или все на кочерге уже у вас в подвале?

— Улофа Пальме, говорит, убили среди бела дня в Швеции, не слыхал, что ли, рвань (это он мне), сейчас только по радио сообщено правительством.

— И чё, говорю - а сам злею уже натурально - что этого Пальме убили: тебе–то тут, в кормушке, какая оттого печаль?

— А ничё! - говорит, и захлопнул свой люк.

Так вот я шведского этого президента и запомнил, чтоб ему было пусто.