Дорога в Шангри-Ла
Института Африки РАН, М., 2002, стр. 256 с илл.) – воспоминания о его первых поездках в Африку и зарубежную Азию. Ниже предлагается читателю отрывок из этих мемуаров, написанных по авторским дневниковым записям.
ДОРОГА В "ШАНГРИ-ЛА"
Катманду, 27 ноября 1967 г.
Похоже, я забрёл на окраину старого города. Улица, на которой я оказался, напоминала дорогу, проходящую по горному селению где-нибудь на Кавказе: пыль, камни, выбоины, перекаты, кое-где по сторонам низкие каменные заборчики, за которыми стоят ничем не примечательные глинобитные хибары. Зелени почти никакой. Прохожих - раз два и обчёлся. Грязная коровёнка, мелкопородная, типичная для этого индуистского королевства, валялась на самой серёдке городского тракта. Я решил сфотографировать «священную»: глаза у нее таращились как от испуга.
- But she is dead! - услышал я.
За моей спиной стояла босоногая девушка в облинялых шортах, сделанных из когда-то целых джинсовых брюк, и в жилетке тоже из джинсовой ткани, выгоревшей на солнце. Эта безрукавка была застёгнута на одну нижнюю пуговку и едва прикрывала голую грудь, на которую свешивался с шеи кожаный кисет.
Я растерянно заулыбался, глядя на девушку, строго смотревшую на меня, как на провинившегося мальчишку.
После затянувшейся паузы (я только-только собирался извиняться) она вдруг решительно заговорила, опять же по-английски:
- Вы не могли бы мне помочь?.. Вернее, нам. Мы с мужем...
- А где он? - полюбопытствовал я, вместо того чтобы сразу спросить, о какой помощи идёт речь.
- Мы живём на этой улице, здесь неподалёку, - продолжала незнакомка на английском с явно грассирующим акцентом. - Но я не могу пригласить Вас. Муж очень болен. Может быть, даже какая-то инфекция. Но я надеюсь, что он всё же скоро поправится, и тогда мы вернёмся домой, во Францию.
- Но чем я могу помочь? Я ведь не врач.
- Вы можете одолжить нам денег, - сказала она тоном, не вызывающим сомнения. - Мы тотчас вышлем долг на Ваш адрес, как только вернёмся в Европу.
Честно говоря, я не ожидал такого напора. Конечно, брать быка за рога иногда не мешает, но делать это все-таки надо осторожно, ведь иной бык в ответ может и взбрыкнуть, и боднуть. Кроме того, мне не хотелось признаваться сразу в своей некредитоспособности, и, чтобы как-то отдалить свой разочаро-вывающий ответ, я решил "войти в положение" этой странной просительницы. А что если она врёт, чтобы меня разжалобить и одурачить?.. Я сделал сострадательное лицо и предложил "для начала" по-европейски представиться друг другу.
- My name is... - начал было я, но она вдруг закашлялась, а затем нервно выпалила:
- Stop it, Bobby! - И далее так же по-аглицки, но, судя по тону, переходя на "ты":
- У меня нет времени. Если хочешь... пойдём к тебе. И тогда ты без всяких разговоров одолжишь... Нет! Заплатишь мне.
Ну, это уж слишком!.. Бэйби явно расшалилась... А не послать ли её куда-нибудь подальше?.. Видимо, она почувствовала моё раздражение и тут же поспешила смягчить тон:
- Не волнуйся. Я пошутила.
В её вздрагивающих пальцах появилась глиняная курительная трубочка. Я видел такие у местного торговца глиняными горшками на площади в Бхагдаоне.
Бэйби (так я решил называть девицу, раз уж я - Бобби) попросила огонька. Но раскочегарить трубку при помощи зажигалки оказалось не так-то просто. Я предложил ей свою дымящуюся сигарету. Но вместо того чтобы прикурить, она сделала несколько быстрых затяжек и затем прокомментировала:
- Что за дрянь Вы курите!
В данном случае Бэйби была права. Дело в том, что на второй день нашего пребывания в Катманду наши любезные хозяева вдруг перестали снабжать нас американскими сигаретами, вместо них каждый из мужчин стал получать ежедневно по пачке какого-то незнакомого курева, причём явно отсыревшего и с фильтром такого же низкопробного качества, как и сама табачная начинка. После первой же затяжки мы дружно выразили свое "фе", но официант, молодой непалец, с язвительным упреком заметил:
- Так это же изделие фабрики, построенной советскими специалистами!.. Где это?.. В Джанакпуре.
Я, конечно, не стал искать сочувствия у Бэйби, но на её вполне справед- ливое суждение, по поводу почти что советской продукции, я всё-таки с некоторой обидой в голосе ответил:
- Уж извините! Какие есть, такие и курим.
У Бэйби были блондинистые, коротко подстриженные волосы: то ли выгоревшие, то ли когда-то небрежно выкрашенные, при этом растрёпанные, нечёсаные. Её загорелое лицо с острым носиком и широкими пухлыми губами вообще-то было даже симпатичным. Девушка могла бы сойти и за паренька, если бы не распахнутая жилетка, открытые груди и след местной косметики – пятнышко тики; у индийских женщин подобные отметки на лбу, можно сказать обязательные, называются кум-кум.
Бзйби неожиданно улыбнулась.
- Я не против называться Бэйби... Но, может, лучше - Битти? Это от Беатрис.
- Well, Baby. Be Bitty, - said Bobby.
- Я говорила почти что чистую правду, - призналась она и снова строго уставилась на меня, как в первый раз, возле мёртвой коровы. В её серых глазах промелькнула искорка, но только на один-единственный миг. Она закашлялась, и я увидел, как её руки нервно схватились за висящий на груди кожаный кисет. Битти извлекла из него свою глиняную трубочку, а я тотчас зажёг свою зажигалку. С девицей было явно не всё в порядке. Я начинал сознавать, что передо мной одна из тех, кого называют хиппи.
Я предложил присесть на каменный заборчик и всё обсудить. Битти мало-помалу начала терять свою агрессивность, и мы разговорились. Помогла её трубочка, оказывается, с травкой, и моя походная фляжка с "эн-зэ", "неприкосновенным запасом" дешёвой рисовой водки-раксы с больничным запахом аниса: гадость страшная, но иногда помогает... от кашля!
А "чистая правда" Битти, без "почти", была действительно неутешительной, даже, можно сказать, трагичной, хотя и не без банальных сюжетов.
Муж Битти - американец, он и в самом деле был болен, но вовсе не "инфекционной" болезнью: в данный момент, как призналась его супруга, он был смертельно пьян и валялся дома в отключке. Так что знакомиться с ним было невозможно и даже опасно: в любую минуту он мог "врубиться", а тогда лучше быть от него подальше. Именно его-то и зовут Робертом, то есть Робби, или Бобби – всё равно. Но не это главное. Важно то, что в Париже, собирая материал для своей диссертации на звание магистра искусств, он познакомился со студенткой, изучавшей английский язык, и звали её Беатрис. Короче говоря, у них завязался роман, чему в немалой степени способствовало их обоюдное увлечение романтикой Востока. В один прекрасный день, разругавшись с родителями, Битти перешла жить к Бобби, который и уговорил её лететь в Непал, этот непочатый край для исследований, в том числе – в сфере искусств.
У Бобби был собственный довольно солидный счёт в банке, так что в первый год они свободно, насколько позволяли местные власти, путешествовали по стране: были и в малярийных низинах («терраи») на юге, и в Высоких Гималаях на севере. Но свою "землю обетованную" они нашли в долине Покхары; по их мнению, она более других мест в Непале походила на долину Голубой Луны из "Затерянного горизонта" Джеймса Хилтона. Какое совпадение! Разве тайны гималайского монастыря «Шангри-Ла» не взбудоражили и меня накануне поездки? Боюсь, что этот "затерянный горизонт" – до сих пор одна из приманок для многих молодых людей на Западе, разочарованных в цивилизации "индустриального общества" и ищущих слияния с природой, с её примитивными, на первый взгляд, нравами и законами быта.
Нельзя сказать, что Беатрис и Роберт – стопроцентные хиппи из потерянного поколения" наших 60-х годов; они не входили ни в какую "коммуну" и приехали в Непал самостоятельно.
- Была ещё одна важная причина, почему мы избрали долину Покхары, а не Катманду, - рассказывала Битти. - Я готовилась стать матерью, а в Покхаре, кроме того что это тихое место вдали от столичной суеты, находится христи-анская миссия с английскими медиками. Но врачи не сумели мне помочь. Наш новорождённый младенец не прожил и месяца. Мы даже не успели дать ему имя. Тогда-то и кончилась наша счастливая жизнь. Мы перебрались в Катманду. Деньги у нас ещё не перевелись окончательно, но Бобби нашёл себе друзей среди своих соотечественников, живущих общиной во главе с доморощенным гуру. Они приобщили Бобби к алкоголю и гашишу. Но самое страшное то, что хиппи обобрали Роберта, постепенно выудили у него все деньги. Предлагали перебраться к ним в палаточный лагерь, но я не согласилась. Лучше прозябать здесь на земляном полу, но только быть подальше от их коммунистического общежития. Если мне не удастся собрать денег на дорогу домой во Францию, Бобби пропадёт кончательно, погибнет, и хорошо, если на свободе, а не в тюрьме.
- Битти, но Вы, кажется, тоже пристрастились?..
- Нет-нет, я гашиш не курю. Мне и простой травки достаточно. Помните?..
В глазах девушки снова сверкнул огонёк надежды:
- Помните, ламы в Шангри-Ла тоже покуривали какой-то тайный наркотик, для бессмертия?..
- Да! Но они придерживались принципа: умеренность во всём и всегда!
Пора было наконец перейти к делу. Битти итак рассказала больше, чем нужно. И я начал раскрывать свои карты:
- Знаете, я ведь тоже в какой-то степени из коммунистического общежития...
- Вы?!. Нет-нет, Вы не похожи на хиппи. Когда я увидела вас в Бхагдаоне с кинокамерой и с красивой непалкой, я сразу решила, что Вы богатый турист из Скандинавии. И сейчас я так обрадовалась! Смотрю из окна и вижу: Вы идёте по этой богом забытой улице, прямо в мои объятия...
- Красивая непалка – моя подруга из нашей делегации, артистка, танцовщица…
В общем, и я в свою очередь малость исповедался, коротко рассказал Битти, кто мы и откуда пришли. И ещё о том, что у советских артистов за душой практически ни гроша, что за свои концерты в Катманду они имеют крышу над головой, трёхразовое питание; а тех денег, которые им выдают, едва хватает на дешёвые сувениры и чтобы иногда покупать приличные импортные сигареты. Вот и всё!
Не горюй, Битти! Возле статуи Будды в Бхагдаоне тебе обязательно встретится настоящий скандинав с тяжёлым кошельком и лёгким сердцем. А у наших тебе ничего не светит. Даже если я попрошу всех скинуться по одной рупии для тебя и Бобби, я вряд ли поимею что-либо, кроме неприятностей - да ещё каких! - за "отсутствие бдительности" и "связь с иностранкой". Не знаю, поверила ли мне Битти, ведь я говорил действительно чистую правду.
Раскуривая свою глиняную трубочку, она в ответ равнодушно заметила:
- Между прочим, эти трубки – изделие бади, самой низшей касты: музыкантов, певцов и танцоров. Все нищенствующие артисты здесь считаются неприкасаемыми. Прощай, Бади!
- Прощай, Битти!
Мы пошли в противоположные стороны улицы. На прощанье я всё-таки сфотографировал мёртвую корову. А подходя к гостинице, вспомнил, что нужно будет передать мадам Шанкер, нашей попечительнице, всеобщую просьбу об увеличении количества чапати, то есть хлебных лепёшек; на наших столах в ресторане. Артистам нехватает, жалуются: не по-русски это, когда на столе мало хлеба!
Свидетельство о публикации №219102701617
Яцук Иван 27.10.2019 23:08 Заявить о нарушении