Лечебное дело

Памяти партизанского движения времён Великой Отечественной войны, внесшего посильный вклад в героическую борьбу с гитлеровской оккупацией.



- Митрич, сейчас винтовку уронишь!
- Тьфу, окаянный, чтоб тебе пусто! Выскочив, як бис с ополонци…
- Ну ладно, Митрич, не шуми уже.
- Чё там волочите, бесы?
- Тайна военная, дед!
- А ну, тайна военная, мать вашу! Тут пост, а не завалинка, разворачивай брезент!
- Митрич, сдурел что ли? Опусти винтовку! Раненный там у нас.
- А я почём знаю, что там. Показывай или волоки обратно! Етить… Это что ж такое-то?
- Да вот, мы и сами не знаем.
- Грязный-то какой… Где нашли?
- Да на болоте он лежал, возле елани самой, мож воды хотел. Не бросать же.
- Ладно, несите. И крылья от него отцепите перед допросом. Выдумают же фрицы поганые.
- Митрич, крылья-то у него настоящие, из спины растут.
- Ты чего там обожрался на болоте? А ну, дыхни! Короче, мужики. Сами нашли – сами командиру и докладывайте. У меня тут пост, а не жёлтые столбы.

Утро в отряде было пасмурным. Сырой земляной дух стелился по палой хвое, держа поклёванные шишки и изломанные корни сосен. Душка Маруся пыхтя крутила в котле тряпицей, Сергеич пёк хлеб в землянке на каменке, следя за тем, чтобы и дыма не было, и жар не гас.
Бойцы оправившись, возвращались к землянкам, кто-то уронил фонарик в буреломе и тихо матерясь, копался в листве, как упрямый медведь, обтрясший сдуру малину.
Антон, пацанёнок самый младший в отряде нашёл патрон за мешком с крупой и теперь крутился возле Маруси, зажав его в кулаке. Маруся домыла чан, патрон велела сдать, кому положено и отправила мальчишку за валежником, наказав гнилые и мокрые ветки не брать.
Пара бойцов с ношей в брезенте плащ-палатки на шесте устало покачиваясь шагала по расположению лагеря к землянке командира отряда. У входа раненого осторожно положили на землю, старший нырнул к двери.
- Можно, товарищ лейтенант?
- Что у тебя?
- Задачу выполнили, тропа старая заминирована, вот карта расстановки – боец протянул командиру листок со схемой минирования.
- Пройти можно только если через елань гать настелить, да и то впустую, мы ещё островки все успели нашпиговать, а на берегу «лягушки» полукругом.
- Вижу, молодцы. Не нашумели?
- Да нет, дело-то нехитрое. Только вот оказия у нас там случилась, раненого мы нашли на болоте. Странного какого-то.
- Какого ещё раненого?
- Не могу знать, товарищ лейтенант, лежал у самой воды без сознания, одет в рубашку ночную до самых пят, голый весь, извините. И у него, виноват, крылья из спины торчат. Настоящие.
- Егоров, ты в своём уме? Какие ещё крылья?
- Так вот мы его потому и принесли, посмотрите сами, товарищ лейтенант!
- Чудес природы мне ещё тут не хватало. Переутомился ты, Егоров, вот и несёшь ахинею какую-то. Где этот раненый?
- У землянки, его Сашка охраняет.
- Ладно. Посмотрим.

У командирской землянки уже собралась треть отряда. Бойцы молча смотрели на странного человека в грязном белом хитоне со спутанными русыми волосами и неправдоподобно правильными чертами лица. Лежащий на земле был бос, худые желтоватые ступни вздрагивали, одно из крыльев было прижато к спине, спускаясь белоснежными, сияющими перьями к бёдрам, второе было приоткрыто и угловато смотрело в небо.
Никто не произнёс ни слова, Сашка теребил ремень автомата и периодически отирал пот со лба, чувствуя словно жаркую плотную шапку на голове.
- Смирно, бойцы! А ну, расступись – лейтенант подошёл к Сашке – Докладывай.
- На болоте у воды самой лежал он, товарищ лейтенант, вот прямо как сейчас, стонал ещё тихо. Мы думали фриц или разведчик какой, а от него дух церковный и в себя не приходит. Взяли с собой, вдруг видел, что мы делали.
- Вольно. Всем разойтись, Егоров и Становой, в землянку его новую, аккуратно, согреть, пост к нему, не спускать глаз, пока не очнётся. И проверьте, что это за крылья у него, с такой бутафорией надо осторожно.
- Товарищ лейтенант, можно я гляну?
- Маруся, ты харч-то сготовила?
- Отстань, окаянный! Товарищ лейтенант, разрешите мне сказать!
- Говори.
- Господи, никакой это не фриц, товарищ командир, ангел это во плоти!
- Маруся, ты мне народ не баламуть, тут война, а не урок богословия.
- Крылья-то настоящие, живые, дёргаются вон!
- Ага, ты ещё скажи нимб у него над головой! Может обман это такой хитрый!
- Товарищ лейтенант!
- Ты ангелов живых, во плоти видела когда-нибудь в жизни своей?
- Нет.
- Бойцы, выполнять приказ. А то ещё издохнет тут от переохлаждения. А ты, душка одеяло своё ему пожертвуй, раз это ангел. Очнётся, послушаем, что он нам споёт.
- Сергиенко, Митрича смени и ко мне его!
- Есть!

Митрич, самый старший боец в отряде немного хромал, поэтому свою мосинку вешал на левое плечо, по старой охотничьей привычке дулом вниз. Два месяца назад бойцы добыли оптический прицел ему к винтовке, дед махнул рукой, приладил его и на спор с завязанными глазами вогнал пулю в пятак, через стометровую поляну. Бойцы побаивались Митрича, какой-то мистикой тянуло от старика, полотряда, учась стрелять пытались погасить пулей горящую свечу на ветке, кто-то сподобился её перебить, но именно погасить умудрился Митрич – заломил носик пули, утюг с вихрем пронёсся мимо огня и свечу задуло.
- Дед, ну скажи, ну чего ты хочешь-то? – ныли юнцы, которых отдали Митричу на обучение стрелковому мастерству.
- Чтоб поясница не болела – бурчал старик, - Патрон досылай и ветер пальцем нюхай!

- Товарищ командир, прибыл я, звали?
- Митрич, присядь-ка, поговорить нужно не по уставу. Тут у нас бойцы приволокли чудо какое-то в перьях, ты у нас опытный, глянь и скажи, что думаешь?
- Нечего мне смотреть, Борис Евгеньевич, видел я уже. Ангел это и есть. Только вот чудно – во плоти их не бывает, самих по себе. Я верующий и вера моя мне фашиста бить помогает, потому ответственно скажу – помочь ему надо.
- Ну ладно, а что же с ним случилось, как он на болоте оказался?
- А Бог его знает. Маруся сказала, что болезный он, как очнётся – сам скажет, а может и нет.
Я вот думаю, помочь ему как. Ангелы просто так на земле не являются, непорядок какой-то видать случился.
- Митрич, раз ты верующий, может у тебя и икона есть какая?
- Образок есть нательный. А иконы в храме да в доме держать положено. Бог-то тут должен быть – Митрич многозначительно приложил руку к груди. Я вот что сделаю, командир, пожертвую ему образок свой, в головах повешу, авось ему полегче станет. А бойцам не говорите, малы ещё над душою смеяться.
- Митрич, вот ты сам-то веришь в то, что говоришь?
- Я верю, что Бог с нами, и дело наше правое, Борис Евгеньевич. А коли так, значит и фрица мы отсюда всё равно выпрем рано или поздно, землица русская нам завещана, а не этим дьяволам германским. Били их всегда мы, во все времена, бьём и будем бить, да так, чтоб не возвращались больше.
- Чудной ты, Митрич. Но мыслишь правильно. Не будет над нами гитлеровской власти.
- Я вот что ещё, командир… Ты позволь мне покараулить его самому?
- Как хочешь. Но пост там всё равно останется, мало ли что.   
- Пущай. Помолюсь над ним, хоть и грешен я, чай Бог простит.

В землянке было тепло. Маруся прикрыла ангела шерстяным одеялом и накинула сверху шинель, не забыв подоткнуть рукава. Край крыла свешиваясь с полати касался земляного пола, Митрич воткнул гвоздь между брёвен в изголовье и повесил на него шнурок с образком Матери Божьей.
Рядом с печуркой на полу стояла кружка с водой, Митрич выудил из кармана кубик желтоватого сахара, приподнял голову ангела, осторожно надавил пальцами за ушами. Сунул кубик в приоткрывшийся рот и приложил к губам кружку. По землянке пронёсся вздох, старик вздрогнул – казалось, вздохнули сами стены, ангел открыл глаза. Часовой, как изваяние застыл, сидя на соседней лежанке, Митрич вздохнул и перекрестившись осторожно опустил голову обратно на скатанный в рулон ватник.
- Знаю я теперь, что случилось, душа Божья – прошептал старик, встав, он поклонился образку и вышел из землянки.

- Доложи товарищу лейтенанту, донесение есть – Митрич поправил ремень на поясе.
- Заходи – боец вынырнул из землянки, - да винтовку мне оставь.
- Вольно, Митрич. Что у тебя?
- Очнулся он, Борис Евгеньевич. А я знаю, что там приключилось.
- Ну, рассказывай.
- Дело серьёзноё. Село Алексеевка, что от города в двадцати верстах, фрицы туда лопухи какие-то притащили чёрные…
- Какие ещё лопухи?
- Да бес его знает, круги какие-то чёрные торчком в железе, провода, машины, форма на них чёрная, не солдаты, людей из домов выгнали и всех заперли в церкви, лопухи эти у церкви и стояли, потом загудело всё вокруг, да так, что ни вдохнуть, ни шевельнуться…
- Загудело, говоришь?
- Земля дрожала, и воздух дрожал, и церковь вся трещинами пошла, а потом колокол на звоннице упал, раскололся от этого.
- И? Наш гость тут причём?
- Ты уж прости, командир, над церковью всегда ангел есть, накрыл он собою людей в доме Божьем, да только вот колокол ему сорвавшийся крыло сломал.
- А на болоте откуда он взялся?
- Того я не ведаю. Люди от тех лопухов помереть должны были, а церковь рассыпаться. Да не случилось этого. Вот такое откровение.
- Что тебе ещё в откровении твоём явилось?
- Звук безгласый там был. Что немчура звук пускала на людей смертный.
- Надо подумать, ладно. С этим героем небесным что?
- Крыло у него сломано, он потому вернуться не может туда, где ему быть положено.
- Где ж я тебе врача возьму, Митрич?
- В Потаповом яре фершал есть, Тимофей зовут. Он на пенсию вышел перед самой войной, колхозную животину лечил, да баб втихаря пользовал, которых женихи бросали. Я б за ним, туда и обратно?
- Нельзя никого в расположение отряда, Митрич. Знаешь ведь. Сумеешь – сам ему перелом поправь, да в лубки зажми, чтоб срослось. Понятно?
- Понятно.
- Бойцу скажи, чтобы радиста ко мне, немедленно.
- Слушаюсь.

- Давай поосторожнее, Маруся, не бревно ж! – Митрич с поварихой прилаживали крыло поровнее, ангел молчал, из уголка глаза скатилась маслянистая слеза, Маруся смахнула каплю и в землянке вдруг запахло полынью и яблоками, Митрич с двумя деревянными дощечками стоял наготове.
- Потерпи, миленький, - Маруся резким движением повернула крыло, что-то тихо хрустнуло, ангел вздрогнул, за его спиною словно осветился и топчан из сырых досок, и ватник в изголовье, и образок Митрича над головой.
Встав с топчана, небожитель развернулся лицом к образку и его крылья внезапно раскрылись, развернулись на всю мощь, исчезая где-то в стенах тесной землянки. Задрожали накаты, на пол посыпались земля и мох, Митрич, Маруся и постовой молча стояли рядом, боясь даже пошевелиться. Ангел наливался светом. Искристые всполохи пробегали по распростёртым крыльям, немощь телесной желтизны сияла и в землянке становилось всё светлее и теплее.
Возле печной трубы, в центре появилось светлое пятно, крутящийся сверкающий шар, он быстро расширялся, печь мгновенно погасла, словно в зев плеснули воды, потухла на столе керосиновая гильза с фитилём, свечение заполнило всю землянку и внезапно на ангела рухнул столп золотисто-жёлтого света, земляной пол вздрогнул, в центральный столб землянки с протяжным металлическим звоном вонзилось белое перо, столп света сжался в тонкую белую нить, вспыхнувшую на мгновение. Люди остались в абсолютной темноте, но ощутив запах озона, бросились наощупь вон.
- Что там у вас? – к землянке бежали полуодетые бойцы с оружием в руках.
- Ангел улетел – придурковато щурясь, постовой улыбался в пространство.
- Митрич, что произошло?
- Не могу знать, товарищ командир, чудо какое-то, был он там, а теперь нету его.
- Так точно, нет никого, товарищ лейтенант!
- Отбой тревоги, всем по местам. А ты, Митрич, сходи-ка, да выпей сто граммов, заработал.


Моим ветеранам Великой Отечественной войны, танкисту деду и санинструктору бабушке, дошедшим до Берлина и увидевшим Победу своими собственными глазами.