Вечный свет слова. Публицистика. Глава 1

Вечный свет слова. Публицистика.                Анатолий Статейнов




Глава 1

История Литературы
Приенисейского края

Региональная литература, как, впрочем, и все другие её деления,— понятие условное. Она поднимает не только местные проблемы, но и государственные, масштабные, мировой литературы. Среди литераторов мирового уровня много известных нам авторов: Габриэль Гарсиа Маркес, Джек Лондон, Хемингуэй. Авторы Библии. Придуманному Богу они заставили молиться весь мир. Талантливые, черти. С другой стороны, читатель должен понимать, что такое мировая литература и кто её формирует. Шолохов — мировая литература, он поднимает государственные, масштабные проблемы: совести, нравственности, культуры. В какой бы стране человек ни жил, он обязан руководствоваться гуманностью. В этом главный смысл жизни человеческого сообщества. В подтверждение моих слов — книги Шолохова и Есенина, Рубцова и Астафьева. Кто лучше их? Может, только Распутин и Шукшин...
Наших весь мир знает, особенно за последние триста лет: Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Достоевский. Однако в великой куче писателей много и тех, кого кто-то из правителей мира притянул в литературу за уши. По уровню своего творчества на своих ногах и за счёт своей головы они в мировую литературную элиту никак не могли войти. Я уже писал в какой-то из книг о Гёте, Марке Твене (он же — Сэмюэл Клеменс, а Твен — псевдоним). Марка Твена, кстати, выгнали из родного города как сатаниста. Зато в России его принимали как бога. Он даже был в Оливии — месте отдыха наших императоров в Крыму. В царской столовой кушал царские блюда. Знал бы император, кого кормил, напрочь отказался бы от гостеприимства в отношении человека, который всю жизнь работал на развал нашей империи. Напрочь отрицал Бога, выполнял главную цель тайных обществ — превратить человека в скота. Даже кошки в его доме носили названия дьявольские: Вельзевул, Сатана, Буффало. И книжки он писал такие же: «Сделка с Сатаной», «Таинственный незнакомец», ещё что-то подобное…
Говорили мы и об авторе «Королей и капусты» О. Генри (это тоже не имя, а псевдоним писателя, настоящее имя — Уильям Сидни Портер), о Диккенсе. И особенно — о семействе Дюма. Вот кто точно вошёл в литературу хитростью и поддержкой сильных мира сего. Литературный талант у Дюма-старшего — как мост из соломинки. Но на; тебе — на весь мир гремит. Хотя мир прекрасно знает, что это неисправимый пусто­звон. Он нанимал студентов, филологов, просто талантливых людей, они писали ему книги. Один из них, Огюст Маке, выдал восемнадцать книг. Но отсудить своё авторское право при жизни не смог. Во Франции тогда, как и у нас сейчас, все судьи покупались и охотно продавались сами. Наша власть такую судебную систему делала под себя. Вспомним хотя бы дело Кокорина и Мамаева. Полное бесправие человека перед судейским беспределом. Президент молчал, будто в этот момент  рождалась в России справедливость. Сегодня чаще всего такие судьи — по всему миру. После бандитской революции 1991 года такой стала судебная система и у нас.
Как говорила покойная бабушка моей первой жены о своём сыне: «Василь то и делае, что робе. Ото ж чоловик. А зятя взяли лукавого: то пише, то читае, то пише, то читае. Когда ж он робить будет?» Это обо мне. Что заслужил, тем и поминают. Зачем бабушке были мои книги? Ей главное, чтобы зять деньги нёс. Чобы внучка в хорошей шубе ходила. Тесть мой — этого же поля ягода. Когда узнал, что я поступил в университет и нужно шесть лет ездить в Иркутск, замахал руками, как от нищеты отталкивался: «Бросай! Ты ж в эти поездки такие деньги влупишь! Иди ко мне в бригаду, меньше четырехсот получать не будешь». Хорошо, что был рядом отец. Он помогал и материально, и морально. Сказал всего один раз: «Учись. Для тебя сейчас это главное».
Но вернёмся к французскому писателю. Скорее всего, сам Дюма вообще писать не умел. Так его имя и теребят до сегодняшнего дня по всему миру. За хитрость в литературе. Кое-кто даже требует лишить его авторства большинства из двухсот двух книг, плавающих по миру под его именем. Но сильные мира сего заступались и будут заступаться за Дюма-отца. Обман продолжается века. А сам он — человек без совести. Чему он может учить молодёжь? Второй вопрос: зачем нашим детям усиленно навязывают читать Дюма? С революции 1917 года и до сегодняшнего дня — одно и то же.
Тут же и наши середнячки цеха литераторов — типа Гончарова, Новикова-Прибоя, смутьяна Герцена, Серафимовича, революционного трубача Демьяна Бедного. Как его сравнивать с Есениным? Один — слон, второй — моська без хвостика. Но Демьяна объявили лучшим стихотворцем. Есенина нельзя стало печатать, а Демьяше красной скатертью дорогу стелили. Дескать, Есенин крестьян, лапотников представляет, куркулей, разве это поэт? Рабочий класс в нём не нуждается. А Бедного весь передовой мир любит. Кого любить рабочему классу, решал Луначарский. За Бедным пролетариат без устали марширует. Действительно маршировали. И Бедного славили. В президиумах он сидел, самых почётных. Правда, потом среди болота скотской идеологии выросла роза: оказывается, народ не хочет читать Демьяна Бедного, Есенина ему подавай. Особенно в деревне. Так и не поняли лапотники творчество Демьяна, а Есенина стихи даже петь стали. Мракобесие у нас в деревне: безграмотные, бескультурные. Есенина поют. И не только русские, но и все остальные россияне. А кто будет пуговкам подпевать? Борису Моисееву, Пугачёвой, Киркорову, Леонтьеву? Геям сейчас во всём мире почёт. Они выполняют главную роль на сцене — оскотинивают людей. Большие денежки за это получают.
Мною перечислены писатели средних возможностей, но метили они в литературные князи. Вернее, их тащили туда. К ним же лепится и создатель литературного героя Митрофанушки Денис Фонвизин, который показал дураками всё российское дворянство. Почитаешь его словосложение: в своём ли уме человек? Дедушка Крылов — из того же ряда на галёрке, что и Дюма. Украл почти все басни у древних греков. А греки их украли у скифов. Скифы, как все знают,— это русы.
Многие писатели Приенисейского края, слава Богу, обрели заслуженную мировую известность. Миллионам знакомы имена таких художников слова, как протопоп Аввакум, Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Алексей Черкасов, Анатолий Буйлов, Владимир Топилин, Валерий Шелегов, Владлен Белкин, Геннадий Шестаков, что издал три чудесных детектива.
Это сливки енисейских, российских литераторов, их сейчас охотно читают и будут читать долго. В этом же ряду стоял лет двадцать назад и скромный красноярский бухгалтер Сергей Сартаков. Сейчас это почти забытый автор, а когда-то мы его в школе изучали и в библиотеках книги с его рассказами десятками хранились. В краевых и областных библиотеках сартаковские книги и сейчас есть. А вот в городских и районных — списали по времени. Новых книг Сергея Венедиктовича теперь не издают. Может, будут.
При подготовке этой книги я снова вернулся к Сартакову. Читаешь его — вроде кисель без сахара, и потому без вкуса пробуешь. Конечно же, Сергей Венедиктович ставил перед собой великие цели и задачи. Но ни топилинского, ни буйловского, ни астафьевского размаха, тем более удали астафьевской у него не случилось. Про мудрость астафьевскую вообще говорить не стоит. От начала до конца своего творчества Сартаков ехал на одном коньке — гениальности коммунистической партии. Сергей Венедиктович двадцать один год был заместителем председателя Союза писателей СССР. Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных премий. Но в партии, которую он славил, оказались «звёздочки» грязней свиней: Горбачёв, Шеварднадзе, Яковлев.
Никто никого за убеждения не осуждает. Я вступил в партию в армии. Сознательно. Мне было уже девятнадцать лет. В коммунизм, конечно, никогда не верил, это далёкое пока от нас идеальное общество, а вот социализм, по-моему, действительно идеальный строй, особенно для России. А нынешние капиталисты России — простые воры, которые растащили великую страну. Особенно это воровство и распад страны усилились в последние годы. Заводы опять закрываются сотнями. Никто ни на Западе, ни в руководстве страны не оставил планов превратить Россию в пыль. А мудрый «пролетарьят», который усиленно восхвалял Демьян Бедный, на всё это — ноль внимания.
Партийные работники никогда не были героями моих книг. Так получилось, хотя знал я среди них прекрасных людей. Очень хороших. Мои герои никогда не кричали: партия — наш рулевой. Потому мы и не построили развитый социализм, что во главе партии стояли подонки типа Горбачёва. Он ничего не перестраивал, не реформировал, он просто отдал мировому правительству страну на разграбление. И сейчас за это сытно живёт на деньги российских налогоплательщиков. Так решили американцы. Свои деньги они на проходимца не тратят.
Главное для человека при жизни — его Родина. Без неё мы бессильны. Без собственной силы, Родины, мы комары, которых можно играючи прибить одним пальчиком. Но Сартаков, чтобы понравиться в Кремле, рисовал партию путеводной звездой. Внизу она такой и была, мы свято верили в будущее. Поэтому когда писатель Борис Петров вырисовал в своей последней книжке дурака — первого секретаря райкома, мы с ним разругались в хлам. Долго не разговаривали. А вверху что были за командиры? Хитрющий антисоветчик Хрущёв, отец всех бандитов 1991 года Юрий Андропов, подонок Горбачёв, неизлечимый алкоголик Ельцин, кол ему осиновый в могилу.
Фантаст Сартаков, большой фантаст. Хотя серьёзный талант у Сергея Венедиктовича — не отнять. Только когда пишешь, всегда думай о будущем, а что писать, сердце само подскажет.
Короткие рассказы Сартакова тоже хороши, бывает, что и очень, однако настолько политизированы, что в наше время это отталкивающий от его книг момент. Не случайно история уже отложила Сартакова в сторону. Думаю, навсегда. Спорить можно, не соглашаться со мной. Но в Красноярске его сейчас знает или совсем пожилой человек, как я и мои ровесники, или маститый филолог, который обязан читать и изучать литературу родного края. Девяносто девять процентов жителей Красноярья на вопрос, кто такой Сергей Сартаков, только разведут руками. Любопытные, которые любят подпустить туману, спросят: не ученик ли Ельцина? Больно уж фамилия знакомая, революционная.
У нас ещё до сегодняшнего дня хвалят «Щепку» Владимира Зазубрина, сначала забытую; теперь, оказывается,— первый советский роман с сибирскими корнями. С девяностых годов прошлого века хвалят и самого Зазубрина. Дескать, какой бесстрашный человек, взял и написал правду, никого не побоялся. Его особенно стали возносить, когда в девяностые годы ломали хребет КПСС — партии. Мол, посмотрите, на какой крови она строилась.
Помню, от «Парламентской газеты» я был три дня в командировке в Канске. Местные журналисты первым делом повели меня посмотреть на дом Владимира Яковлевича. Именитый домик на перекрёстке в деревянной части города и Астафьев вспоминал не раз. Вот, дескать, местные власти никак не могут отремонтировать дом писателя. А это гений. Любят у нас выдающихся. «Щепку», может, Виктор Петрович и прочитал, но обдумать её хорошо времени у него не случилось. Он тогда сам в партию ножи метал. И в забвении Зазубрина винил КПСС. Правильно, партийные идеологи решали, кого печатать, а кого — в дальние книгохранилища. Без права знакомства с книгой посторонних.
Я несколько раз одолевал «Шепку» и некоторые рассказы Зазубрина. Страшно. Это не художественная книга, «Щепка», хотя критики и зовут её повестью. Это история усекновения головы и ног гордой Руси. Какие же муки, бесчестие вынесли наши деды и прадеды! Как над ними издевались! А палачи их никак не наказаны, даже в истории. Кровопийцу Гайдара, с него начнём, считают теперь великим детским писателем. А он кровушки пролил у нас в крае — реки. А бесподобный Ярослав Гашек! Тоже у нас стрелял. Вступил в коммунистическую партию. Он, когда вернулся на родину, забыл об этом, стал писать юмористические произведения. А почему нет? Безвинных расстреливал.
Ещё больше крови русской пролил Мате Залка. Родился в венгерском городе Матесалька, в семье еврея-арендатора. Был взят в плен. После Гражданской войны вступил в Красную гвардию. По приходе колчаковцев взят в плен. Умело с друзьями разоружил охрану и ушёл к товарищу Щетинкину, где в основном служили китайцы и прочий интернациональный сброд. В 1920 году возвращается в Красноярск победителем. Принимает активное участие в расстреле колчаковцев. Тем более ему доверили командование первым интернациональным батальоном. Особенно проявил свои зверства в Крыму. Расстреливал сотни и сотни русских офицеров, солдат Белой гвардии, казаков вместе с жёнами, детьми. Был ранен во время войны в Испании. И умер там. Могилу палача перенесли в Россию.
«Щепка» — история создания больших морей из русской крови. И радостной пляски на её берегах наших палачей. Они и сейчас пляшут. А в перерывах кричат, что Сталина за 1937 год надо было живым сжечь, а их за 1917–1933 годы, а теперь и за 1991-й, награждать медалями и создать им до смерти райскую жизнь. Что её создавать? Они её себе сами подарили. При жизни царями себя чувствовали. Женщину нужно — выбирай любую: кто пикнет? Деньги — сколько хочешь! Должность послаще — что глаз выберет.
В «Щепке» ничего выдуманного нет. Ещё раз подчеркну: выдуманного нет, гольная правда. Что Зазубрин видал, то и описывал. Додумать так ничего нельзя, если не знаешь фактов. Не только «Щепка», но и короткие рассказы Зазубрина — об убийствах красноармейцами, чекистами простых людей. С маху такое не придумаешь, всё видеть нужно. А в рассказах его красноармейцы убивают русских простолюдинов потому, что их нельзя не убивать. Рабы должны быть в повиновении.
«Страшная книга, нужная книга»,— якобы писал о ней В.И. Ленин.
Ленин много чего не говорил и не делал, а ему это приписали. И любовь к людям, и любовь к детям, и любовь к русским. В 1917 году рядом с ним работали террористы почище нынешнего ИГИЛ, организации, запрещённой на территории России. Он шёл у них за командира. О революции, о красном, вернее — чёрном, терроре писали многие. Убежавшие за границу представители «сюсюкающих и вырождающихся поколений» или «беллетристы-одиночки». Так террористы называли тех, кто спрятался от них и оттуда, из-за границы, плакал о погибших россиянах. Террористы-революционеры их везде отыскивали и везде убивали. Им весь мир помогал. У нас никакой защиты не было. Как и сейчас.
Дело на страницах газет и книг поставлено так, будто мы всему миру заноза, от которой быстрей избавиться хочется. Только на самом деле всё наоборот. Мне однажды довелось месяц прожить в Международном Доме журналистов в Болгарии. Беседовали с районными журналистами из Польши, Болгарии. Венгрии. Видел, какое у них к нам тёплое отношение. А на международном борцовском турнире имени Ивана Ярыгина год или два назад разговаривал с иранцами. Они сожалеют, что враги убили Советский Союз. Были мы мощью, и всему миру жилось спокойней.
Страшный лик революции с невольным нагромождением ужасов пишут нам и другие беллетристы, пусть и не красноярские. В никитинском «Рвотном фронте» мы видим ещё более тяжёлые вещи — и насилие, и грязь человеческая, похоть неугасимая, человеческие извращения. Николай Никитин — русский советский писатель, родился в 1895 году, умер в 1963-м. Добровольцем ушёл в Красную Армию. Один из «Серапионовых братьев». Было такое литературное объединение под именем какого-то монаха.
У Никитина, да и у более известного в настоящее время Бориса Пильняка в «Голом годе», герои-коммунисты, комиссары насилуют Олечек, Манечек, Ниночек и в этом видят большое своё счастье. Слёзы ни в чём не повинных девушек только распаляют палачей. Ой и суки попадались среди революционеров! По ним не пуля — костры плакали.
В страшных сценах расстрелов — у Гитлера такого не было, расстрелы в канских тюрьмах шли потоком, без перерыва, день и ночь, в три смены работали палачи,— в картинах допроса, в сцене суда над следователем Ивановым Зазубрин показывает действительность тех лет. А разве нынешние суды лучше? Точная копия революционных.
Мы неплохо знаем биографию Зазубрина, я, в частности. Но насколько она достоверна — не ведает никто. Однако есть штрихи, в которых палач просматривается без очков.
В пятнадцать лет примкнул к социал-демократам. Тайный агент террористов. В 1916 году его направили работать в царскую охранку. Все секреты, которые он в жандармерии узнавал, естественно, передавал палачам. Скорее всего, он сам и допрашивал, и расстреливал, и насиловал. И животы вспарывал ни в чем неповинным девочкам. Во многих рассказах он пишет от первого лица. Вроде себя защищает, а кровь из-под его пера льётся реками.
Страшное было время, сегодня ещё страшней. А завтра ещё сильней завоем от кровопийц-революционеров. Ещё безнадёжней для Руси, что бывшие палачи переходили затем в «писатели-гуманисты». Художники эти делали отвратные для нас выводы: меч террора против России, который сейчас неисчислимыми ударами уничтожает империю Русь,— время нашего счастья.
У них всегда счастье. И когда нас расстреливали, и когда пишут, как расстреливали нас. Им — счастье, нам — слёзы и бесчестье. Так-то.
«Мы насаживаем их (русских.— Прим. авт.) дочерей на свои половые члены и после разрубаем им животы. Пусть дохнут в муках. Они заслуживают их, потому что рожали героев. Мы вырезаем свои звёзды на лбах бывших защитников империи — пусть знают их дети, внуки и правнуки: мы беспощадны, потому что место под солнцем — наше. Их удел — рабство»,— так говорили знаменитые революционеры 1917 года, в конце двадцатых они уже стали писателями: Фурманов, Зазубрин, Островский и прочие.
А разве менее тусклая в палачестве другая «красная звёздочка» — по имени Аркадий Гайдар, про которого мы уже вспоминали? Его некоторые нынешние литераторы к красноярским писателям относят. Он же воевал у нас тут против последнего защитника Руси атамана Соловьёва. Это красные Соловьёва по всякому обзывали. А он до конца был честный и справедливый человек. Он сам из местных, его тут все знали. Гайдар у хакасов заложников брал из детей. Чуть не так — детей в прорубь. Не беда, что им по четыре-пять лет.
Гайдар учился в Высшей стрелковой школе командного состава Рабоче-крестьянской Красной армии. В академии. А там красные заставляли будущих командиров зубрить свои законы: чем больше убьёшь, тем быстрей победа. Зазубрин и Гайдар — братья одной бандитской стаи. Из одних кружек кровь пили. Если бы Сталин их не остановил, они бы ещё не то наворочали. Но сам я не могу сказать, были они злодеями от природы или «щепками» в революционном потоке. Гайдар, конечно, палач. Но нужно тщательней изучать жизнь Зазубрина. Это дело молодых историков, которые захватили страну в 1991 году, архивы, конечно, почистили. Однако, думаю, правду ещё найти можно.
Нам, нынешним, пора зарубить на носу: всё обязаны помнить. Вот где прячется истина революции 1917 года? Изначально ставилась цель уничтожить Россию как государство, но Сталин всё наоборот повернул. А мы несём что-то про гуманизм и какую-то свободу народу в 1917 году.
Что тогда обещали? Свободу? Пожалуйста, Магадан свободен, сначала по рельсам, а потом меньше недели на пароходе. Вертухнёшься — станешь ещё свободней, пришьют на месте. Из деревень вывозили кулаков, а что от них осталось? Почти всех покоцали. Это словечко из жаргона ЧК. Мы жить стали, когда к власти приходили такие руководители партии, как Олег Шенин. Но их быстро убрали. В ЦРУ тогда входило наше КГБ отдельным цехом. В Америке всё знали и видели.
Землю? Пожалуйста, могилами всех обеспечим. Как же эту свободу расписывал известный пустоцвет Демьян Бедный! Рай крестьянам рисовал. О каком добре и гуманизме могла идти речь? Если бы не Сталин, Россия давно бы исчезла с карт мира. Революционеры в то время ничего не строили, как и сейчас, только убивали. Миллионы крестьян, миллионы рабочих. Кого не расстреляли, душили голодом. А сейчас какое рабство в России! Негров так не эксплуатировали. В сельском хозяйстве больше десяти тысяч рублей крестьянину не платит никто, кроме бывшего кандидата в президенты Грудинина. В крае, может, одно-два хозяйства есть, где руководители милосердные.
Попробуй прожить на эту зарплату! Как на неё выучить детей? Все они так и останутся рабами. Вот как хитро была продумана перестройка сильными мира сего. Вот почему всегда так радостно улыбается Дмитрий Медведев. Добиваем, добиваем империю.
А Горбачёв — маленькая собачка без хвостика, он все задания американцев выполнял, все команды. Если есть вечная жизнь на том свете, то тяжко ему там придётся. Такую страну уничтожил, словно воздушный шарик проколол.
Но забудем на время эту «политическую проститутку», как говорил незабвенный Владимир Ильич. У нас сейчас впереди свои заботы — история и судьбы писательской организации Красноярья. Хоть и говорят, что всё написанное пером не вырубишь топором, история всё-таки постоянно теряет тех, кто, по её мнению, не создал чего-то великого. А иногда и великих забывают, как простолюдинов.
О многих красноярских писателях теперь и не вспомнить. Мы с редактором издательства «Буква Статейнова» Сталиной Андреевной Войтюк готовили в своё время книгу о поэзии Красноярского края в двадцатом веке. Было это лет двадцать назад. В краевой и городской имени Горького библиотеках в Красноярске искали поэтов, которые жили и писали в начале двадцатого века. Так вот, нашли только тех, кто издавал свои книги тогда в твёрдой обложке. В мягкой — ни одного. Все эти книги рассы;пались, растрепались, были списаны. Вместе с ними — и авторы. Такой вот какой-то обидный конец нашей литературной деятельности. У счастливых, пусть и не таких талантливых, совсем другие дороги. Смерть всегда находит причину, а в переводе на писателей — их забытьё. Иногда всё дело оказывается лишь в том, в какой обложке ты выпускаешь книги — твёрдой или мягкой.
Но и по другим причинам многие сибирские литераторы, светлые талантом люди, так и не вышли на российский и мировой уровень. А вполне могли бы. Это Сергей Задереев, Владимир Леонтьев, Вениамин Зикунов, прекрасный фантаст и психолог Олег Корабельников, поэты Николай Рябеченков и Юрий Астафьев, Сергей Яценко, Михаил Яценко. Божественно одарённые люди. Одних уж нет, другие — пишут, но знают их только дома, в Красноярском крае. Причём знаем мы, старые и больные, молодёжи их имена тоже ничего не говорят. Тот же Задереев, как убеждён Владлен Белкин, очень был талантлив. Белкин десять лет возглавлял Красноярскую писательскую организацию. И сам талантливый, и таких же способных и настойчивых среди молодых литераторов искал. Владлену верить можно.
А с Сергеем Задереевым что получилось, то и получилось. Теперь он совсем пожилой и больной человек. Сгубили его ликёро-водочные изделия. Он владелец магазина «Дар» и торгует стариной: мебелью, кружками, чашками. Антиквар, одним словом. Не имеем мы никакого права вмешиваться в его личную жизнь. И не будем. Подсудное это дело. Пусть хоть, как я, картошкой торгует. А писателя Задереева жалко. Мог представлять себя как славу России на весь мир. Мог олицетворять Россию? Вполне мог. Бог дал ума, но сам он так и не приобрёл характера.
Труды енисейских литераторов Астафьева, Черкасова, Бушкова, Топилина, а в своё время и Сартакова, по численности тиражей превзошли всех остальных енисейских писателей, вместе взятых. Из ныне живущих сотнями тысяч экземпляров печатают Топилина. Там же, в Москве, большими тиражами печатают и Тарковского. Но в Красноярске его плохо знает читатель, вообще не знает. Хотя среди интеллигенции он известен. Что-то охотничье я читал у него. Но больше почему-то ни одной его книжки не купил.
На книжных ярмарках в Красноярске последние десять лет очереди только к книжному балагану Топилина. До сорока человек доходила очередь в 2018 году. Я сам считал. Павильоны наши стояли рядом. Мои книги тоже покупали, но раз в десять хуже. Время считать было. А книги иных писателей, которые звоном подают себя, покупатель вообще в упор не видел. Хоть они и члены великих союзов, и премий у них больше всего.
С Бушковым, конечно, сложнее. О нём вот так, одной-двумя строчками, не скажешь. То, что не Астафьев и не Буйлов, понятно. Не гений. Его проще отнести к авторам, которых не время возносит, а они сами себя. Говорят, что тиражи его книг составляют миллионы и миллионы экземпляров. Но у Донцовой те же самые миллионы. Кто её решится отнести к писателям? Я прочитал в Википедии, что в 2015 году у Дарьи вышло сто пятнадцать книг и брошюр общим тиражом в два миллиона экземпляров. В три дня выходила книга или брошюра. Плохой ли я писатель или нет, вопрос второй, но хорошо понимаю, что хорошая книга меньше года не пишется. Кроме Бушкова, книги тиражировал ещё один наш автор — Григорий Найда. Он рассказывал мне, что способен написать книгу за месяц. Издавал, конечно же, в Москве. Брал чьё-то понравившееся ему произведение и переделывал на свой лад. Есть ли соавторы у Бушкова и Дарьи — я у них не спрашивал.
В биографии Бушкова есть такой факт, что он создавал несколько независимых издательств в Красноярске. Я сам — издатель с 1991 года. Не помню, чтобы хоть одно издательство Бушкова гремело в крае. Всплыло и утонуло. Именно в то время я насчитывал в Красноярске восемьдесят четыре издательства. Что от них осталось к сегодняшнему дню, какие их книги хранятся в библиотеках края — никто не знает. Сегодня работающих издательств с десяток. Примерно по сорок — сорок пять книг в год выпускает издательство «Буква Статейнова». В 2019 году, возможно, будет чуть больше.
Из местных издательств никто сейчас ни Бушкова, ни Донцову издавать не будет. Не разойдутся. Да и тиражи у местных издательств мизерные. В 2019 году у нас вышли одна книга в тысячу экземпляров, одна — в две тысячи, остальные — по триста-пятьсот. Есть книги, что выходили всего по пятьдесят экземпляров. Такие писатели, как Бушков, Донцова, Найда, появляются как неожиданные бураны: налетели, зашумели, напугали — и стихло. Все боевики, фантастика, фэнтези и детективы Бушкова — со сроком жизни падающего на землю метеорита.
Но книги в России покупают. Это в наше-то время безденежья и непрерывного оскотинивания россиян. Нет, солнце в наших душах неубиваемо. Это национальная особенность. Русский человек всегда найдёт деньги на книгу. А таких писателей, как Астафьев, Черкасов, Топилин, Буйлов, Борис Терещенко, Владимир Леонтьев, Валерий Шелегов, Владлен Белкин, Владлен Чариков, Зинаида Кузнецова, Галина Сафонова, народ наш рождает сам и каждый год. Скажите, есть ли ещё в мире нация, кроме россиян, чтобы давала как с конвейера гениев? Нет и не будет. Возьмите девятнадцатый, теперь вот двадцатый век. Там — Тургенев и Пушкин, Лермонтов и Достоевский, Бунин и Гоголь. Их за раз человек пятьдесят могу перечислить. В два­дцатом — Есенин и Шолохов, Астафьев и Распутин, Носов и Чивилихин, Шукшин и Рубцов... И ещё человек сто ничуть не хуже их по способностям. Только в Красноярске — Астафьев, Топилин, Черкасов, Белкин, Буйлов, Шелегов, Борис Терещенко. Правда, Топилин, скорее всего,— двадцать первый век. Он начинал в двадцатом и не особо звучал. Где-то возле них, на ступенечку или в половину её ниже,— Александр Щербаков, Светлана Ермолаева, Зинаида Кузнецова, Алексей Бондаренко, Андрей Кулаков, Олег Пащенко, поэт Андрей Леонтьев, Тимур Назимков, Борис Никонов, Анатолий Третьяков, Марат Валеев, Олег Корабельников.
Для писателя важен не только талант, но и умение заставить себя работать от зари до зари, как это делал Астафьев. Если Виктор Петрович садился за роман, то месяц-два мог, иногда и полгода, вообще ни с кем не встречаться. Гости, конечно, шли, с сеточками, потом пакетиками целлофановыми. Там бутылка, рыбка северная, случалось, и тушка гуся гуменника, глухаря, две-три тушки рябчика. Виктора Петровича старались угостить деликатесами. Один директор завода из Канска привёз как-то ему осетра в полтора метра длиной. Не дикого, если можно так говорить,— доморощенного, на заводе в рыбном цехе выращенного. Фотографии этого подарка и директора завода в гостях у Виктора Петровича публиковались в каких-то наших фотоальбомах. Светлана Ермолаева рассказывала, что когда она привезла настоящих яблок из Алма-Аты сорта апорт, Мария Семёновна ей ткнула в лицо: «Что ж вы их тащили в такую даль? Они у нас на базарах мешками». Но настоящего апорта у нас не было и нет. Тем более Света брала их в частном саду. Про Свету мы можете почитать в этой книге. Прекрасный автор.
Люди к Виктору Петровичу шли. Но верная и «каменная» в такие моменты Мария Семёновна «вежливо» просила гостей «заглянуть позже». В глазах у неё чётко прописывалось: лучше вы нам пока не звоните.
«Подарок возьму, спасибо. Водка за два месяца не испортится. Позвоните мне месяца через два».
Не Виктору Петровичу — ей позвоните. Такой шлагбаум, как жена Виктора Петровича, никому преодолеть не удавалось, если она этого не хотела. Телефон в доме во время работы Виктора Петровича тоже поднимала только она. И посетителям приходилось ретироваться. Независимо от чина, а если это были писатели, то и от таланта.
Это в последние годы её жизни мы стали друзьями, а раньше она сразу меня отпихивала.
«Читаем вас в газетах, вы же коммунист. Фашисты так не писали, как вы про Ельцина. О чём с Виктором Петровичем говорить будете?»
Кто её набивал такими знаниями обо мне — Бог ведает. Но когда позвонил и сказал, что нужна беседа с Виктором Петровичем для «Парламентской газеты», согласилась сразу. Записала телефон, через час позвонила: Приходите тогда-то. Газета вышла, доложил ей, сразу попросила: «Вы уж принесите мне штуки три, для музеев ведь формирую фонды. Виктору Петровичу некогда, да он никогда архивами и не занимался, всё моими руками собрано».
И уж совсем стали друзьями в последние годы жизни Марии Семёновны. Тогда мы вместе с ней сделали фотоальбом о Викторе Петровиче «И нет пути назад» и фотоальбом о ней «Я слишком любила жизнь».
Увы, не у всех владеющих пером — астафьевские воля, напор и решимость. К «пострадавшим» можно отнести поэтов Николая Рябеченкова, Юрия Астафьева. На мой взгляд, это был лучший поэт двадцатого века в Красноярья. Но Юра так и не сложился в глыбу, не расцвёл, не засверкал. Издал одну маленькую книжечку, хотя писал много. Скончался скоропостижно, а при жизни о своих рукописях даже не задумывался. Где они? Может, уже ушли на подтопку в печах. Я пытался искать — бесполезно… Удивительно отвратное отношение человека к своим трудам. Но царствует среди енисейских писателей именно оно. Я сам в этой же куче нерадивых и беспамятных.
Не раскрыл своих возможностей очеркист Владимир Леонтьев. Однако одну его книгу мы издали, готова к печати ещё одна. Первая разошлась мгновенно. Впрочем, в большинстве своём мы мало чем отличаемся от друг от друга. Заедают текучка, лень, собственная неорганизованность. То простываем, то давление скачет, то жена с утра что-то обидное прошуршала. На всё находятся отговорки, и книги не пишутся. И наши имена остаются в истории одной строчкой — как о людях, когда-то что-то писавших, не больше. С годами эта строчечка тухнет, покрывается пылью времени и исчезает совсем. Лет через пятьдесят нас уже не вспомнит никто. На моих глазах из жизни по старости или болезням ушло немало известных когда-то литераторов. Вспоминают и активно печатают только Астафьева. Обидно за тех, кого забыли, особенно за Володю Сальникова. В шестидесятых годах прошлого века, семидесятых, восьмидесятых это был лучший публицист Красноярского края.
Периодически возвращаются к книгам Черкасова; думаю, не зарастёт народная тропа и к Топилину, Шелегову, Белкину, Буйлову — ну как без Толи? Это один из немногих, который премии получал не зря. Его «Большое кочевье» будет жить столько же, как и «Последний поклон» Астафьева.
Сколько сейчас писателей в Красноярском крае, не знает никто. Одних крупных союзов — шесть! Есть ещё литературные объединения, клубы. Издаётся около трёхсот наименований в год тоненьких, в мягкой обложке, в шестьдесят-сто страниц, книжечек. Кто их читает, кроме авторов, сказать не могу. Серьёзных книг, в триста-пятьсот страниц, в твёрдой обложке, тиражами от трёхсот до пяти тысяч,— примерно столько же. Но эти читаются. Не более как каждого десятого автора.
Некоторые талантливые сильно любили горячительные напитки, потому чаще садились к столу, чем за стол. Особенно это касалось Владимира Леонтьева. Впрочем, был ещё один бесподобный очеркист и поэт — Михаил Жемеров. У этого вообще ни одной книги. Так и ушёл со своей золотой головой в никуда. Уже опустившийся, Миша нанялся кормить поросят у одного бойкого начинающего фермера по фамилии Голод в Богучанском районе. Тот платил ему за работу бутылку водки и булку хлеба в день. Понятно, вместо водки давал бутылку разведённого технического спирта. Так дешевле. В Красноярске это пойло стоило копейки. Пьяный Миша упал возле корыта своих питомцев, заснул, и его съели свиньи. Тоже судьба. Что хотел, то и заработал. Но то, что эти люди были очень талантливы, одарены, не обсуждается. Мне жаль, очень жаль Мишу. Мы вместе работали в манской районной газете «Вперёд, к коммунизму». Я, начинающий журналист, учился у него видеть и писать. Уже тогда было понятно: о своём будущем Миша и думать не хотел. Катился, как клок сена по снегу: несёт куда-то метель — и слава Богу. Случайности в его гибели не было, он сам себе такой конец создавал. Но эти люди были мечены Богом, одарены Небом.
В 1828 году в Красноярске вышла первая красноярская книга — «Енисейский альманах». В альманахе были напечатаны произведения местных писателей — Варламова, Кузмина, Петрова, Рассказова, известного вольнодумца енисейского губернатора Степанова, а также столичных авторов ниже средних возможностей. Мы их потом перечислим.
Сегодня часто можно услышать, что книга своё отжила, её век кончился и скоро её забудут. Есть Интернет, там книги и читают. Психологи уже забили тревогу: чтение книг в Интернете — это превращение молодёжи в скотов. Но неизбежная смерть книги навязывается и навязывается нашему сознанию. Об этом можно прочитать в газетах, журналах, услышать с экранов телевидения. Умеющему читать и слушать понятно, что под книгой подразумевается вся отечественная литература, самый наш бесценный пласт духовности. Равного ему в мире нет и пока не предвидится. Главное наше национальное богатство — духовность — собиралось веками. Кто напишет лучше Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Шолохова, Астафьева, Шукшина, Распутина? Из трудов этих и тысяч других словотворцев и складываются кирпичики русской духовности.
Этого пласта и хотят нас лишить. Вместо книг молодёжь стараются завязать на Интернете, вместо Пушкина пытаются заставить читать комиксы. Главное — не учись думать. Тонкое оскотинивание человечества в масштабе планеты началось примерно с начала двадцатого века. Впрочем, ростки этого начинания чётко просматриваются и значительно раньше. Но в наши дни чёрные потуги разложения нравственности вспыхнули, как пересохший стог сена. Откровенно высмеивается всё, что раньше считалось святым. Идёт масштабное осмеяние и отторжение русской культуры, быта, обычаев. Под видом борьбы за права меньшинств процветает пропаганда гомосексуализма, наркомании, алкоголизма. Вроде за права детей идёт борьба, а разрушаются семьи.
Но, как это и было спокон веку, первой на пути чёрного вала встала так и не похороненная пока литература. Хотя её усиленно стараются закатать под асфальт дьявольщины. Но каждый год выпускаются всё новые и новые книги, прославляющие Отечество, открываются всё новые и новые имена.
Чем больше осмеивается и оплёвывается Русь, тем больше пишется в её защиту стихов, рассказов, романов, повестей. Ряды лириков не уменьшаются. Беда, что ушли Астафьев, Распутин, Шукшин. Но время всё лечит. В литературе Приенисейского края появляются всё новые и новые имена. Сейчас они ещё далеки от уровня гениев, но набираются и набираются мастерства. Недавно ушедшие Вениамин Зикунов, Владимир Леонтьев, Нина Шалыгина, Роман Солнцев — тоже яркие звёздочки. Они не потухнут и после смерти их авторов.
Главный из ныне здравствующих и работающих — непревзойдённый лирик Володя Топилин из Минусинска. Он к сорока пяти годам написал столько, и сейчас пишет, что жить его имени века. В пятьдесят также усиленно работает. Валерий Шелегов из Канска, Анатолий Буйлов, Людмила Зубенко, Владлен Чариков, Владимир Нестеренко, Валентина Капошко… Я знаком со многими красноярскими поэтами и писателями и по мере сил стараюсь помогать литераторам. В своё время нашлась возможность с помощью Геннадия Лапунова выпустить несколько книг Вениамину Зикунову. Книги с его дарственной надписью стоят в моей библиотеке. Мы помогали выпустить уникальные сборники народных песен их составителю Владимиру Ковальчуку. Это без преувеличения бесценные книги. В них собраны народные песни, которым по триста и более лет. В сборниках Ковальчука лучшим считаю двухтомник «Золотые россыпи России». В нём, как огоньки свечечек,— старинные народные песни от Калининграда до Владивостока. Всё это тщательно обработано, разложено по нотам. По существу, уже забытые песни получили новое рождение. И мне приятно, что в эту нелёгкую работу внесли вклад и мы.
При нашем участии увидел свет ряд коллективных сборников: «Писатели Сибири и Дальнего Востока», «Поэзия Сибири и Дальнего Востока», «Проза Сибири и Дальнего Востока», новая серия издательства «Жемчужины русской литературы». Это действительно жемчужины.
Помогать литературе, вкладывать в неё деньги — значит, делать более светлым будущее России. Слово настоящего таланта возвращает России её духовность и нравственность. Русь — это особая страна, солнечная. А солнце — свет, тепло, радость всего живого. Нет смысла печалиться о будущем книги, кто бы и что по этому поводу ни говорил. Пусть досадно каркают те, кто уже тысячи лет не может сделать человечество скотами. Литература жила и будет жить. Она показывает всем новым поколениям россиян дорогу к будущему. По ней Россия и пойдёт. Мы — солнечный народ и своей духовности не потеряем никогда.












Вечный


Рецензии