ЕВА. Вне времени

ЧАСТЬ I. Коридоры времени

1.Пробуждение.

________________
Вначале была пустота. Тьма, охватывавшая со всех сторон. Затем она дрогнула, и горизонтальная, ослепительно яркая белая черта рассекла ее надвое, на черный Верх и черный Низ. А вслед за тем появилась и Середина, ослепительно белая.
Веки смежились, и Середина исчезла, поглощенная тьмой.
Она открыла глаза.

Яркий свет, бьющий в лицо. Шесть ламп, светивших с высокого беленого потолка. Стены сходились к нему лепестками цветка, лепестками, покрытыми светло-голубой плиткой.

Она попробовала встать, но слева что-то потянуло за шею, натянув кожу. Неприятно. Она протянула руку, чтобы убрать неприятное ощущение, раздражавшее ее, но пальцы вместо гладкой кожи нащупали холодный металл, от которого тянулись тонкие жилы проводов.

Лежать было жестко. Словно на больничной койке, или на операционном столе. Сбоку от ложа, слева, находилось какое-то бесформенное пятно, но не человек, это точно. Справа громоздилось нечто, тихо жужжавшее и перемигивавшееся разноцветными огоньками. На экране, словно по монитору телеглаза, бежала, меняя пики изломов, кривая линия, пересекавшая прямую горизонталь.

Зрение постепенно возвращалось, и мир вокруг обретал детали, становясь пугающим. Шесть ламп были светильником, наподобие тех, что используют в операционных, и кафельные стены, и покрытый квадратами керамической плитки пол лишь укрепляли уверенность в том, что она находится в больнице.

И неизвестный предмет слева от ее койки теперь стал знакомым – то была капельница, и от нее к локтю спускались две прозрачные трубочки.

У уха что-то пронзительно пискнуло, словно мышь.

А вслед за тем она вспомнила.

Вспомнила все.

Ее звали Марией. Марусей. Так называл ее папа. Но теперь это имя казалось ей чужим, словно фотография из старого альбома, сухим и пожелтевшим, как осенний лист, упавший с ветки.

И тут же в памяти выплыли события, которые стали роковыми.

Вечер четверга, уже было темно. Она, отсидев на институтских парах почти шесть часов (скучная механика и кинематика, единственное, ради чего стоило приходить – программирование), как обычно, села за руль своего автомобиля и поехала домой. Часы щелкнули, показав ровно четыре часа пополудни.

Сидеть в тишине было скучно, и Маруся повернула тумблер радиопанели. Из динамиков ударил марш, и громкий голос диктора сказал:

- Доброго вечера, дорогие слушатели! Я приветствую вас в радиоэфире программы «События недели» !..

Рев ведущего прервался с поворотом тумблера. Следующая волна разразилась смесью грохота, протяжного воя, звона и человеческого крика, которые в смеси давали весьма жуткую какофонию. Но эта звукосодержащая композиция не была делом рук сумасшедшего, наоборот, ее автором был весьма известный музыкант и певец. Просто он работал, следуя музыкальной моде. Эта мода казалась Марусе ужасной (как такое вообще можно слушать!?), но современное поколение находило в этой музыке нечто красивое и даже возвышенное. Ну да ладно, о вкусах не спорят.

Третья волна молчала. Только изредка в эфир прорывалось тихое шипение и треск, будто где-то за панелью шипела змея. Ничего необычного в этих звуках Маруся не видела – «белый шум» не казался ей чем-то необычным и из ряда вон выходящим.
Вообще насчет белого шума Маруся придерживалась скорее скептической позиции. В то, что эти шорохи и треск являлись голосами душ умерших людей, она не верила, но и версию, что эти звуки вызываются явлениями в электромагнитной среде, возникающие естественным образом, она не разделяла. У нее был свой взгляд на эти шумы. Дело было в том, что в тридцатых годах двадцать первого столетия среди людей возникла своего рода «мода», очень быстро распространившаяся почти по всему миру. Началось все с того, что один больной туберкулезом программист завещал свое сознание Сети. На словах это звучало странно, но на практике оказалось возможным. Программист создал алгоритм разложения памяти на простейшие воспоминания, а те, в свою очередь, на элементарные чувства и эмоции, а затем сгруппировал все данные в систему кодирования, пользуясь которой, можно было перевести всю человеческую память в компьютерный формат нуля и единицы. Таким образом, физическое существование человека стало дополняться его компьютерной сущностью, по сути цепочкой нулей и единиц, которая могла свободно перемещаться в информационном пространстве Сети. После смерти профессор завещал отсканировать его память и перевести ее в компьютер, что и было сделано. После первого «сетевого астронавта» похоронить себя в интернете завещали многие люди. Теперь, когда в Сети появилось нечто вроде «ВКонтакте» для мертвых, и длинные цепочки кодов памяти стали перемещаться по оптоволоконным кабелям между континентами, имея доступ ко всей информации, на некоторых частотах радиоволн стали образовываться «мертвые зоны», изобиловавшие белыми шумами.

И этот треск, возможно, был голосом какой-нибудь цифровой души, так и нашедшей своего пристанища. Со щелчком тумблера сетевая душа умолкла, уступив место «Лунной сонате» Иоганна Себастьяна Баха. На радиоволне середины двадцать первого столетия эта мелодия звучала так, как смотрелся на выставке военной техники старые танки двадцатого столетия рядом с новейшей техникой века двадцать первого. Дико и анахронично, но девушке наоборот, такая мелодия ассоциировалась с оазисом истинной культуры среди песков культуры современной, безжизненной и дикой, мертвой.

Машина ехала по улице, вокруг проносились болиды скоростных автомобилей. Алюминий корпусов, покрытый краской, отливал в свете светодиодных фонарей разноцветными искрами. Словно стеклянные елочные игрушки, те, которыми наряжали елки в двадцатом столетии.

Аккомпанемент классики заставил привычное течение мыслей измениться.
Вспомнилось лето. Холодное, дождливое, но все-таки лето. Последнее лето ее детства, ушедшего незаметно и тихо под электрический звон настенных часов. Огромный торт, восемнадцать свечек, на нитях фитилей которых дрожали лепестки пламени.

«Не плачь, Алиса… Ты стала взрослой…»
Почему-то в голове завертелись строчки старой песни. Только там, кажется, пелось про шестнадцать лет. А, неважно…
«Лунная соната» сменилась выпуском новостей. Скучное бормотание диктора быстро надоело, и Маруся переключила радиопанель в режим аудиоплеера. Наугад крутанула рукоятку настройки, помедлила секунду, потом нажала на «пуск».

Такая музыкальная лотерея никогда не подводила, подбирая песню, удивительно подходящую под настроение. Вот и сейчас, когда в душе клубилась меланхолия, завернутая, будто подарок, в обертку из вежливой улыбки (когда общаешься с однокурсниками) и натянутой веселости (чтобы не приставали с расспросами «Что это ты такая грустная?»), динамики заиграли «Кармину Бурана» Карла Орфа.

Машина свернула с главной улицы на боковую, где автомобилей было меньше, и ехать стало спокойнее.

Неожиданно в виске заныло тупой болью. От неожиданности Маруся схватилась за голову, стиснув зубы – боль была невыносима, словно вворачивали шуруп, вворачивали до упора, разламывая черепную коробку.
На дороге, впереди, вспыхнул ослепительный свет галогеновых фар. Несмотря на боль, девушка схватила дрожащими руками руль, вывернула его до упора влево, но было поздно.

Удар. Треск, в лицо брызнули осколки лобового стекла. Тело сдавило металлическими складками смятого, точно консервная банка, кузова. Глаза заливала сочившаяся из рассеченного лба кровь, теплая и липкая. Руки по-прежнему вцепились в рулевое колесо, теперь уже бесполезное, левая кисть нестерпимо болит.

Скрежет металла, будто его чем-то режут. Голоса, неразборчиво говорящие, кто-то кричит. Все равно.

Дышать стало легче – грудную клетку больше ничего не сдавливало. Ее положили на брезентовые носилки, в лицо посветили фонарем. Чей-то силуэт, склонившись, произнес: «Мертва…».

А затем – пустота…

Маруся!

Она вскочила со своего ложа, ступни коснулись плиточного пола, но не ощутили ничего. Ей не было холодно, не было неприятно.

- Это сон, - подумалось ей.

Она ущипнула себя за руку, но ничего не почувствовала.
Но испугало ее не это.

Кисть левой руки была искусственной, составленной из тонких металлических трубок, стержней и шарниров. Эта конструкция, напоминавшая обтянутый механическими мышцами скелет, соединялась пучком проводов-сухожилий с предплечьем. Как у робота из фантастического фильма. Только это было наяву, а не на экране телеглаза.

Тело словно прошило электрическим разрядом. У уха снова пронзительно пискнуло. По монитору странного аппарата вместо ломаной побежала волнообразная линия.
Она встала на ноги, едва не упав и схватившись за стену. Ноги были будто ватными.

- Надо выбираться отсюда…

Это решение казалось ей единственно верным. Держась руками за кафель стен, она, медленно переступая ногами, направилась к громаде прибора. Этот агрегат, видимо, контролировал все, что находилось в этом помещении. Основная задача – выяснить, как им управлять.

На приборной панели находилось с два десятка разноцветных лампочек-индикаторов, перемигивавшихся друг с другом на каком-то только им понятном языке света и тьмы. Кнопок было только четыре – две черных, красная и синяя.
И никаких подписей, указателей или инструкций. Придется подбирать вслепую, или, как по-научному, методом тыка. Неизвестность пугает, но сейчас было не до страха.

Какое-то шестое чувство подсказывало, что ей грозит опасность.

Черная? Или синяя?

Она прикоснулась к синей кнопке. Ничего не произошло, только кривая на экране прибора как-то потускнела. Не та кнопка.

Черная?

Рука замерла над черным пластиковым кругляшом, а затем дернулась в сторону и нажала красную кнопку.
Все произошло внезапно.

Первое, что почувствовала Маруся – нехватку воздуха. Горло будто сжалось, не давая возможности вдохнуть. Писк над ухом стал непрерывным. Мозг лихорадочно предпринимал попытки что-нибудь сделать, но тело уже умирало. Ноги подкосились, Маруся рухнула на пол, схватившись за горло.

Она не хотела умирать. Нет, не то что бы она рассчитывала совсем избежать смерти. Она просто хотела уйти красивой. Чтобы лежать в открытом цинковом контейнере похожей на восковую куклу, сложив руки на груди, с бледным лицом, красивая даже после смерти.

Когда ее найдут (если вообще найдут), она будет лежать на холодном кафельном полу, с посиневшим лицом и выпученными, как у лягушки, глазами, из сведенных предсмертной судорогой челюстей лиловым куском плоти вывалится распухший язык.
Сознание угасало, перед глазами расплылся мутный туман, размыв очертания предметов и слив их в одно многоцветное месиво.
 
Неожиданно на кафельной стене появились очертания двери, обозначились контуры прямоугольника, а затем дверь плавно отъехала в сторону, будто вдвинувшись в стену. В помещение вошел человек в белом халате, лицо его скрывала марлевая полумаска. Он мельком взглянул на корчившееся в конвульсиях тело, подошел к компьютеру и нажал черную кнопку.

Спазм прошел, и Маруся жадно глотнула воздух, вздохнув полной грудью, не в силах насытиться. Она сидела на полу, обхватив руками колени и старалась отдышаться. Человек смотрел на нее равнодушным взглядом, будто ничего не произошло.

- Кто вы? – Маруся поднялась на ноги, - И что это значит?

Человек резким движением стянул маску вниз, обнажив пересеченное косым шрамом лицо.

- Успокойтесь, Ева. Вы в безопасности.