Наука о человеческом счастье

Валюша сидит на скамейке, свесив нижнюю губу чуть не до пупа. С нее текут слюни. Поет, если это можно так назвать. Пьяный вдрызг он всегда поет.
- Шагаю еле еле, шажок за пя-я-ть минут, но как дойти-и до цели, когда боти-и-нки жмут.
Я ни черта не понимаю. Какие ботинки? До какой цели?
- А мы по жизни шагаем упрямо, симпатичнейшие уродцы, с перекошенными мозгами.
Какие уродцы? И что стряслось с их мозгами? ( Я тогда еще не знал песен Окуджавы). Не поворачивая  лицо ко мне, как был, со свешенной губой, Валюша говорит: « Фо, ты великий человек! Ты нашел великую маску.» Не искал я никакой маски. На фига, вообще,  мне какая-то маска? Что я, мистер Икс?
Позвольте представиться. Я, носитель « великой маски», Фофанов Алексей Петрович, Фофа. Так меня называли с детства, в школе. В Университете, не зная об этом, все, не сговариваясь, называют Фофа. Валюша, мой новый друг, именует меня Фо. Я слыву среди студентов весельчаком, балагуром и разгильдяем, этаким трикстером, который все время попадает в курьезные, смешные истории. Например, в Саблино, на практике, сидя в камералке,(комнате для камеральной обработки материалов) говорю громко о вреднейшей и зануднейшей  Инессе Сергеевне, преподавательнице геодезии:
- Все! Завтра женюсь на Инессе.
- Зачем? – спрашивает кто-то.
- Приживем детей и будем в проруби топить.
- Нет, Фофанов, я не доставлю Вам такого удовольствия,- говорит, внезапно возникшая за моей спиной Инесса.
В камералке немая сцена.
И еще, как это ни странно и для меня совершенно удивительно и необъяснимо после пухлого очкастого детства, я любимец женщин, т.е. всего женского населения  нашего факультета. Что такое Фофа? Со временем Фофа превратился на факультете в некий символ, имя нарицательное для лоботряса, шалопая и простофили.  Ты как Фофа!,- говорят мои друзья о смешном разгильдяе. Много лет спустя я задал интернету вышеозначенный вопрос, рассчитывая сам не знаю на что. Выскочил полный бред- Фофа- пятая буква древнего тайского алфавита. А тогда, в те давние годы, смысловое наполнение  этой словесной форме придал Валерьян Максимович Антонов, Валюша, мой новый друг. Он создал меня такового, какой я есть. Сам я чувствую себя фигурой одновременно трагической и комичной – наполовину Иванушка- дурачок, наполовину -Вечный Жид. Но это я отвлекся. К делу!
Впервые я увидел  Валюшу на праздничном митинге  посвящения в студенты, на площади у здания 12-ти коллегий. В толпе он выделялся. Чуть вздернутый нос, волоски почти сросшихся бровей на переносице, русые задорные вихры. Смеющееся лицо, свежее и светлое, как молодое, зеленое, глянцево -блестящее яблоко. Мы сразу понравились друг другу. Нам по семнадцать лет, мы учимся на геофаке и каждый день после лекций ходим в пивбар « Медведь», что напротив кинотеатра « Ленинград». Пьем пиво, говорим о литературе.
- Фо, ты знаешь, что такое литература? – спрашивает Валюша.
- Описание человека, - отвечаю я.
- Нет, Фо. Это наука о человеческом счастье.
Я задумываюсь.
У Валюши есть подруга, Лорка. Она работает в нашей библиотеке. Выдает книги. В 18-ть лет Лорка носит парик. Правда, он очень модный, пепельного цвета, с крупными изогнутыми локонами.
- Благодаря Лорке я узнал, что мир это большая, грязная лужа,- говорит Валюша.
Я не согласен. Я готов поспорить. Я слишком молод  для того, чтобы вот так, запросто, припечатать бедный мир. Он представляется мне манящим и прекрасным. Мне кажется, что не такая уж и лужа. И не такая уж и грязная. С чего он это взял? Впрочем, повторяю, я молод. Убийственно молод. Я еще не нюхал жизни. Например, я девственник. А Лорка высказывается обо всем знающе и даже несколько цинично. Она и правда видится мне такой пожившей и даже слегка уставшей от жизни.
В то время, как моей затаенной мечтой являются расклешенные джинсы и ковбойские сапоги, Валюша одет всегда в один и тот же костюм цвета бутылочного стекла. Брюки на подтяжках.- Костюм- очень удобно,- говорит он. Надел - и вроде как одет прилично. Правда, ботинки модные он где-то раздобыл, стервец. Ботинки замечательные- из мягкой коричневой кожи, с пестрыми шнурками, на высокой платформе. На них, впрочем, его взаимоотношения с модой и заканчиваются. Он любит джаз, в то время, как все бредят «Слэйдом» и «Цеппелином», из рока признает только « Биттлз». У нас прекрасные преподаватели. Лекции по этнографии читает сам великий Гумилев, сын Гумилева, Большой Лев, Левушка, как мы называем его.Я делаю большие успехи в этнографии.Меня так влекут загадки древних, исчезнувших народов. Ассирийцы, хетты,гиксосы,Хаттушиль, Саргон Великий - для меня звучит как музыка.При возникающих в общих компаниях спорах о нацизме, Валюша всегда обращается ко мне: "Фо, набросай арийцев." И я ниспровергаю белокурых бестий, сынов Вотана, а на их место в моих элоквенциях встает вполне земной, пусть тоже не очень симпатичный,сухощавый, невысокий брюнет, уроженей Иранских нагорий.
Часто после лекций мы ходим в Эрмитаж. Бывают выставки западных художников. Однажды, на выставке итальянца Эрнесто Треккани, Валюша спрашивает о его картине «Портрет моей матери в прекрасном саду» - Прикинь, Фо, что он хотел этим сказать? Картина представляет собой здоровенное полотно, размалеванное аляповатыми ромашками на зеленом фоне. Перед полотном стоит чугунная пепельница на  железной треноге. В ней хабарики.-  Не знаю, -говорю я – не знаю. Очевидно, он хотел сказать, что его мама очень много курит. Мы часто говорим об искусстве.- Советское искусство, - говорит Валюша – подразделяется на три периода. При Сталине – ранний репрессионизм, при Хрущеве – поздний реабилитанс, а сейчас мы живем в эпоху социалистического сюсюреализма. Основной темой наших споров и бесед  является кино. Кино и театр. От театра Валюша балдеет. Он учился в студии самого Зямы Корогодского. Я в театральных делах не смыслю ни шиша и он меня просвещает. Вообще, он очень романтичен, несмотря на его сетования на « грязную лужу». Красиво, по- юношески, влюблен в девушку Юльку, с которой у них что-то разладилось и он тяжело переживает разрыв.- Она была наполовину еврейка, наполовину грузинка,- говорит он о ней почему-то в прошедшем времени. Ах, Фо, что это была за смесь! Приходя утром на факультет, Валюша заводит всех. Задору его нет предела. Организует студенческий любительский театр. Ставит спектакли, выступая в качестве режиссера. Наконец-то он может реализоваться как режиссер. Я не пишу сценарии для его спектаклей .Моей фантазии на это не хватает. И не играю в них – я стеснителен. Я осуществляю художественное оформление – рисую декорации – я умею рисовать. Сценарии пишет наш Карлуша, Карлссон – как мы его прозвали за животик – Женя Тарасов. Он большой любитель Серебряного века, поговаривают, сам пишет стихи. Сценарии смешные, оригинальные. Карлуша молодец. Валюша в студенческой среде необычайно популярен. Популярность его растет с каждым днем. Свет его славы падает и на меня – ведь мы неразлучны. Меня он представляет студенческой братии как  великолепного, неповторимого Фо. Многие верят. Ведь я, в общем-то, тоже очень веселый. Из-за моей манеры подтрунивать над всеми и над всем и вся, я слыву остроумцем, хотя сам себя таковым не чувствую. После первого курса нас посылают в колхоз, убирать картошку. Селят в чистеньком бараке, с просторной столовой -обеденным залом - как мы его называем. За обеденным залом – комната для мальчиков. Справа от входа – комната девочек. Мальчиков шесть. Девочек больше. Чем заняться вечерами, после работы? И тут мне приходит счастливая мысль – мы будем, как в детстве, играть в мушкетеров. Что, если мы распределим роли, постараемся вести себя в соответствии им, поживем в волшебном мире фрейлин, королев, дуэлей и веселых мушкетерских застолий. Я рисую огромный плакат, вешаю его на нашу дверь. На плакате крупные буквы – «Лувр» и ниже расшифровка – Логово уютное веселых работяг. Вокруг букв шаржи на всех мушкетеров, похожие, смешные и в шляпах с перьями. На двери девочек – силуэт знаменитого собора и надпись – « Нотр Дам» - Нора трудолюбивых дам. Валюша – за полноту и только за нее – Портос, Леша Турчин – за взрывную активность – д,Артаньян, Леха Ботин – за голубые глаза с длинными ресницами – Арамис, меня  единодушно назначают Атосом, графом де ля Фер. Нервный и завистливый, небольшого роста, с длинным волнистым носом, Володя Карышев – наш заклятый враг, Рошфор. Самый старший из нас, Сережа Легкобитов по прозвищу Длинный( за высокий рост) – де Тревиль. Он поступил в Университет после армии, считается очень мудрым и опытным, особенно в амурных делах и все мы обращаемся к нему за советом. Худенькая и наивная, с писклявым тоненьким голоском, Аллочка Ткачева, единогласно избрана madame Бонасье. Всехняя подруга, переживающая за каждого из нас как за родного, дарящая нас своей любовью, Светка Кулик – Анна Австрийская. Большие трудности возникают с выбором Миледи. Ни одна из наших девушек не замечена в проявлении утонченного коварства, присущего белокурой дьяволице. Опять же красота. И с этим проблемы. Леночка Снопкова красива, но она индифферентная и равнодушная  ко всему как тюлень и не замечена в коварстве. С большими трудностями выбор падает на Ленку Смирнову, язвительную и насмешливую не по-доброму. Она не красавица, но что поделаешь.По вечерам, за бокалом анжуйского ( портвейн заменяет анжуйское, тушенка – овернскую ветчину) обсуждаются дневные подвиги мушкетеров на картофельных грядках. Самые большие успехи демонстрирует  худенькая мадам Бонасье. Она за день, не разгибаясь, собирает по 60, а то и по 80 ящиков. Поединки д,Артаньяна и Рошфора как-то не клеятся. Завистливый, с волнообразным, сложно построенным носом, Рошфор больше всех завидует мне, Атосу, и моему мнимому( или я и в самом деле не прав и он не мнимый?) успеху у женщин. Как-то, само собой, выходит, что основную линию противостояния злу веду я.Мы должны с Рошфором обзывать друг друга перед сном – это дуэль. – Гусиный помет в мармеладе, - припечатывает мнея Рошфор. Немного подумав, я отвечаю – Блуждающий сперматозоид . Рошфор падает с верхнего яруса кровати ( он спит надо мной) как сбитый из рогатки и под общий хохот бьет меня злобно подушкой, долго и настойчиво. Вообще, и любовные страсти кипят, Париж живет напряженной ночной жизнью. Вместо сна, по ночам, Анна Австрийская прогуливается с Арамисом (о, его неотразимые  чары! И эти голубые глаза!), Портос ухлестывает за худенькой Бонасье, де Тревиль поглаживает по руке,за вечерним чаем, Миледи. Все перепуталось. Но все проходит мимо меня. Я, носитель высокой трагедии, Атос, недоступен стрелам  Амура. Я трагический девственник . Как-то раз, уединившись со мной в обеденном зале, Валюша заволакивает мечтательной грустью глаза и говорит мне печально и серьезно: « Фо, не ты должен был быть Атосом. Не ты, а я. Ты Портос. Мы с тобой перепутали роли.» Я думаю, что он имеет в виду свою историю с Юлькой. Конечно, чем не юношеская влюбленность графа де ля Фер, чем не черный пруд ? И кто знает обстоятельства их расставания ? Почему он говорит о ней всегда только в прошедшем времени ? Уж не задушил ли он ее?
Или, может, утопил? Опять же эти его неясные намеки на « грязную лужу». Его странная, такая красивая разочарованность в жизни  в 18-ть лет, несколько  непонятная мне. Однажды он, опять же сделав мечтательные глаза, по секрету сообщает мне, что Карлуша необычайно талантлив, что он, Карлуша, посвятил ему лично стихи, написанные именно о нем.

- Ты играешь Баха,
Тихо поскрипывает метроном,
Ты играешь Баха,
Но играешь не в тон.

Ты играешь Баха,
Чуть небрежно, с листа,
Обнаженная плаха
От крови чиста.

Валюша читает нараспев, чуть приглушенным голосом, глядя задумчиво в одну точку.
- Тихо позванивает камертон,- говорю я.
- Что?
- Тихо позванивает камертон, -так лучше для рифмы.
- Ты напрасно смеешься, Фо. Карлуша поймал мою суть.
- Я вовсе не смеюсь, но- камертон – так лучше для рифмы.

Время летит весело. Мы вместе переживаем множество забавных юношеских (да, впрочем, и девических тоже - кому что) приключений, особенно по пьяни, после портвейна ,этого нектара студентов. Мы молоды и счастливы, счастливы своей влюбленностью друг  в друга, своей  великолепной дружбой. Много лет спустя, прожившая весьма извилистую и сложную жизнь Анна Австрийская  будет вспоминать это время как лучшее, что у нее было. Однажды, сидючи с бутылкой водки на берегу у Петропавловской крепости, мы с Валюшей как всегда говорили о высоком ( о предназначении человека, о пресловутом смысле жизни, о некоторых художественных образах нашего и не нашего кино) .- Я не знаю, для чего живет человек, я знаю только, что он должен быть счастлив, - тихо говорит Валюша. Я молчу. Я не возражаю ему. Да, конечно, должен быть счастлив. Солнце в лиловом мареве сквозит через дымку как огромный фонарь. Это вечер и потемневшие равеллины крепости выглядят на фоне фиолетового неба совершенно как сказочные замки.
- Смотри, - говорю я, - смотри , Валюша, как красиво.
- Фо, ты настоящий художник . А ведь и правда красиво.
Дружбе нашей уже три года, мы не расстаемся ни на минуту, мы любим друг друга и, кажется, не расстанемся никогда…
Прошло много лет. Пит Бондаренко, самый активный  из нас и более всех ценящий наше юношеское братство, звонит мне ( он знает все телефоны).
- Фо, через неделю тридцать лет окончания. Без тебя, сам понимаешь, никак. Надеюсь, ты нас не огорчишь? Тебя ждать?
- А Валюша будет ?
- Да пошел он в жопу, этот Валюша! Валюша стал не тот, с тех пор, как женился на этой…Я звонил ему. Он спрашивает- Сколько денег сдавать?  Мы собираем по 1,5 тысячи, - говорю я.
И знаешь, что он мне ответил? – Да за 1,5 тысячи я себе полную ванну салата настругаю! Так что,вот.
Я озадачен.Что за загадочная ванна, причем здесь салат? Почему мой Валюша толкует о каком-то салате?
-А дай мне его телефон.
- Пожалуйста.
После разговора с Питом я набираю названный им номер. Мы не виделись тридцать лет и мною овладевают весьма смешанные чувства.  Гудки…И вот знакомый, почти не изменившийся голос
- Слушаю.
- Здравствуй, Валюша. Это Фофа.
- Здравствуй, Фо.
- Мне Пит дал твой номер. Слушай, запиши и мой. И дай мне твой мобильный. Может быть, встретимся?
- Не знаю, Фо, стоит ли? –он тягуче размазывает слова,- У тебя своя жизнь, у меня своя.
- Слушай, ну, хорошо, вопрос напоследок. Скажи мне хотя бы, ты счастлив?
- Трудный вопрос, Фо. У меня сахарный диабет. Врачи запретили пить.
- Постой, постой, не вешай трубку. Мы с тобой так и не решили тогда,у крепости, помнишь, как же следует жить?
- Знаешь, Фо, а ты просто обременяй землю...